Негромко переговариваются травы на берегу Сылвы. Слушают, задумавшись, камни и песчинки, слушают, вспоминают. Все прозрачнее пелена времени, все ближе, ближе, ближе прошлое…
Летит во Вселенной комочек, слепившийся из камней и глины, окруженный голубоватой дымкой. Зеленые бока свои, то один, то другой, поворачивает к Солнцу. Падает солнечный луч на склоны гор, падает сквозь ветки на звериную тропу. Тихо ступая по этой еле заметной тропе, пробираются два человека. На них грубые меховые одежды, на ногах подобие башмаков. Они шли всю ночь, и еще день, и снова ночь, и вышли теперь на берег небольшой реки.
Осенний день в разгаре. Теплое спокойное солнце греет щеку, ласково касается рукава одежды. Люди остановились и положили на землю тушу оленя. Чуть шелестят листья, покачиваются в траве белые и сиреневые цветы. Старый охотник медленно вдохнул воздух и прислушался: дух Большого камня дал ему знать, что здесь им не грозит опасность. Да, старик понимает таинственный язык всего, что его окружает. Уроки отца и долгие годы суровой жизни здесь, на Большом камне, научили его. Впрочем, ему кажется, что это само собой разумеется, что это он знал всегда. Он снимает с шеи костяной нож и выкапывает несколько корешков. Тепло солнца, тихий шелест трав, суетливая возня муравьев и подрагивающие крылья бабочки, севшей на плечо,— все обволакивает людей ощущением безопасности и растворенности в тишине и доброте, ощущением, которому они позволили себе поддаться всего на несколько минут. Куда-то отошло «надо», что гнало «на полночь» за добычей, что заставляло вступать за нее в борьбу с могучим Хозяином Леса,— его мокрая оскаленная морда, изрыгающая дикий рев, все еще стоит у них перед глазами. Это «надо» не давало им на обратном пути лишней минуты отдыха. Вот оно снова повисло над ними, огромное и непреодолимое. Они поднялись и пошли…
Сотни и сотни кругов совершил голубоватый шарик вокруг Солнца. И вот однажды на той же лесной тропе загорелся на золотисто-рыжем солнечный зайчик: всадник в лохматой лисьей шапке, разгоряченный погоней за косулей, выскочил на берег небольшой светлой реки. Косуля исчезла. Он понял, что не найдет, не догонит, и потому остановился.
Теплый осенний день. Мягкое и доброе тепло пропитало травы и полевые цветы. На повод коня села и распластала крылышки яркая бабочка. И река (он знал, люди, живущие здесь, называют ее Сылвой), и эти берега, и тишина, и это спокойствие — породили вдруг радость в его душе. Исчезла обида, что ушла добыча, что держать ему обратный путь. Вспоминалась сказка, в которой за победу над злым Шайтаном получил батыр прекрасного золотого коня.
Золото солнца плавилось в реке, слепило глаза. Человек засмеялся, крикнул что-то звонкое и радостное, рванул коня на дыбы и повернул к родному стойбищу…
И еще круги и круги — бесконечный танец, и — снова…
Шумит ветер, клонит лохматую траву. По пыльной дороге, поскрипывая, движутся подводы. Лошади, утомленные долгой и тяжелой дорогой, с трудом переставляют ноги. Возницы тоже устали. Не близок путь с Шайтанского железоделательного завода, не легок и груз — болванки-заготовки, которые на Сылвенском заводе прокатают в железные листы.
Дорога вскарабкалась на теплый и массивный склон горы Сокольной. Еще немного и… Уже видно и Сылву-село и завод. Возчики, не сговариваясь, останавливают обоз.
Легкие тени осиновых листьев-ладошек качаются на стволах, на выгоревших пестрядыых рубахах. Попискивает небольшая птаха, прыгает с ветки на ветку; мерцают — синим, оранжевым, белым огнем — крошечные бабочки, неожиданно взлетая из самой гущи луговых трав; внизу, зеркалами, лежат пруды, и ветер чуть морщит голубую воду.
«Благодать!..» — скорее вздыхает, чем произносит один из крестьян. Улыбается и не слышит, как уже принялись кричать конвойные: «Пошли! Пошли!..»
Летит Земля в бесконечности. Устала ли? Не знает никто. И снова приходит день, и опять шумят березы, шуршит трава, и ветер сбивает волосы на глаза. В шуме этом, а он то громче, то тише, что-то таится. Может, удивление перед голубовато-зеленой далью с золотыми пестринами осин, перед голубой высотой и голубой глубиной. А может, воспоминание о том, как шли здесь когда-то древние охотники, как столетия спустя бил копытом резвый конь, унося на себе лихого батыра, или как тяжело упирались, скользя на кореньях, крестьянские лапти, и скрипели, скрипели, бесконечно скрипели колеса…
Падают и возрождаются травы, падают и возрождаются деревья, но хранится в них память о том, что было.
Сегодня на берегах Сылвы — колхоз. Торопливо бегут тропинки, пересекают наезженные тракторами дороги. Теснятся к дорогам колосья. Им, молодым да зеленым, тоже хочется куда-то бежать, куда-то торопиться. А Сылва не спешит. Разлеглась двумя большими прудами, словно бы задумалась, а не остаться ли ей здесь совсем. И кажется, что проста речка, прозрачна она и ясна, насквозь видна до последнего камушка. Да видна-то она насквозь только с краю, у самого берега. Там, где поглубже, где прикрывается глубина отражением того, что на берегу, что наверху. Наклонишься — качается в воде твое лицо, качается, изменяется. То узнаешь себя, а то вдруг глядит на тебя кто-то незнакомый и странный. Не те ли загадочные силы, не те ли смутные тайны, что ходят в глубине и, поднимаясь к поверхности, пытаются вести с нами беседу…
Мы торопимся к электричке, мы впихиваем себя в автобус. Мы едем по важному делу: за грибами, за малиной, за клюквой. Да мало ли еще зачем? Это — на поверхности, а в глубине нашего сознания, в темных и таинственных омутинах, ходит, поднимается к поверхности и колышет ее память предков…
Пройдет время, а оно пройдет, и прекрасные люди, говорящие на языке не совсем понятном нам с вами, опустятся на берегу лесной речки, приземлят незнакомые машины. И притихнут ВДРУГ» прислушиваясь к еле различимым шорохам, вдыхая запах полевых трав и цветов. И может быть, сядет одному из них на плечо бабочка. Вздрогнут ее крылышки, засветятся на них синие глазки, оконтуренные желтым и коричневым, прочерченные стройной системой жилок-каркасиков, разбежавшихся по тонкому теплому бархату. Склонившись над этой красотою, как будто бы совсем бесполезной, подумает, может быть, человек из будущего о том, сколько поколений прошло по этой земле, не только напрягая силы в борьбе за существование, но и восхищаясь прекрасным. Как бесценный подарок неведомых жизней, -протянутый неведомыми руками из прошлого, предстанет перед ним и сама возможность существования человека, и его способность восхищаться красотой и природой. Будет в этом наслаждении и растворенность в окружающем древнего человека, и острый восторг вольного всадника, и близкое к умилению восприятие крепостного крестьянина, и довольно рациональное нашего современника. Им, завтрашним людям, будет уже, наверное, известно, что же такое прекрасное, в чем его суть. Но это им нисколько не помешает. Настоящее знание снимает ограниченность, рождает истинную свободу.
Все тот же прекрасный шар Земли будет продолжать свой путь во Вселенной. Теперь от нас зависит, не выцветут ли, не поблекнут ли его ГОЛУБОЙ и ЗЕЛЕНЫЙ, не почернеют ли, обуглившись, его материки и выйдет ли на берега то ли Сылвы, то ли Касаи, Рио-Негро или Кавери прекрасный человек, чтобы насладиться прекрасным миром…’
