Капитан Блад..,
Родившийся под пером Рафаэля Сабатини в 1922 году, он более тридцати лет шел к нашему читателю. Пришел и стал любимцем не только детворы, подростков, но и взрослых… С каждой страницы романа он учит нас честности, верности данному слову, умению проявлять жалость к поверженному противнику, заступаться за слабого — словом, вводит в неписаный круг понятий о рыцаре ской чести. Окруженный врагами, не опускается до их уровня. И даже ярые противники признают это: «О вас известно, что -вы воюете, как джентльмен»,— говорит пирату вице-губернатор занятого Бладом испанского города.
Капитан Блад стал олицетворением того лучшего, что было в романтиках моря, выразителем извечной тяги к путешествиям, дальним странам. Нет сейчас, уверен, школьника, не читавшего эту книгу, не прошедшего вместе с Бладом его одиссею. Но все ли знают, что вымышленный Сабатини образ имел свои реальные прототипы, что все основные кульминационные точки реальны — и тем реальнее сам образ пирата-джентльмена…
Давайте совершим с вами путешествие во времени — не только пройдем еще раз тем путем, каким шел капитан Блад, но и поищем прототипы, реальные исторические факты, на которые опирался автор, создавая «Одиссею…» И начнем этот путь, как начинаем чтение, с первого предложения романа: «Питер Блад, бакалавр медицины, закурил трубку и склонился над горшками с геранью, которая цвела на подоконнике его комнаты, выходившей окнами на улицу Уотер Лайн в городке Бриджуотер».
Странное начало книги о пиратах, не правда ли? Автор первым делом оповещает нас о том, что Питер Блад — медик, причем не какой-то там знахарь или самоучка, а окончивший университет! Лишь в этом случае врач мог получить степень бакалавра. И сам Блад при случае — через пару страниц — не отказывает себе в удовольствии напомнить о своем лекарском образований: «Он мог бы сказать, что он врач, а не солдат, целитель, а не убийца». На суде Блад с гордостью заявляет: «Да, я окончил Тринити-колледж в Дублине». И далее — «Единственная моя вина в том, что я выполнил свой долг, долг врача». Даже на Барбадосе, ухаживая за ранеными испанцами, «он честно выполнял врачебные обязанности», заявив злобному полковнику Бишопу: «Я — врач и выполняю свои обязанности».
Далее можно привести не один десяток примеров, но, думаю, и этих хватит. Врач, врач, врач — твердит автор. Зачем?
Как это зачем? — скажет иной читатель. Надо было нарисовать образ благородного, гуманного человека в пиратской среде. Кто лучше всего подходил для этой роли? Врач, целитель, человек самой гуманной профессии…
В этом есть свой резон. Но уместно припомнить и другое — в пиратской среде был свой «табель о рангах». Так вот, согласно всем писаным и неписаным законам «берегового братства», врач являлся самой ценной фигурой на борту. В своей среде пираты могли найти и не одного капитана, штурмана, не говоря уже о пушкарях, плотниках или простых матросах. А вот врач в тех условиях ценился на вес золота. И не удивительно: многодневные плавания с недоброкачественной пищей, часто с тухлой водой приводили к массовым заболеваниям. Само же «занятие» пиратов выводило из строя десятки человек — с огнестрельными, резаными, колотыми и рублеными ранами. Команду следовало не просто лечить, ее надо было «возвращать в строй» — и чём быстрее, тем лучше.
В этой обстановке врач становился единственным человеком, способным исцелять раны, полученные пиратами. И те, люди весьма практичные, считали неразумным выход в море без врача. Они же окружали медика заботой, вниманием. Достаточно напомнить, что во время боя врач обычно находился ниже орудийной палубы, куда не попадали ядра неприятельских пушек. Более того, он единственный, кто не участвовал в общекорабельных авралах.
Врачи не только входили в состав экипажа. Порой они командовали целыми экспедициями. Томас Довер был в свое время .довольно известным в Англии врачом. В 48 лет (по тому времени возраст близкий к старческому) получил каперский лист, экипировал два корабля и вышел в море. Капитаном у него стал Вудс-Роджерс, штурманом — бывший пират Дампир. Три года длилось их кругосветное путешествие через Канарские острова, Рио-де-Жанейро, мыс Горн, Эквадор, нынешнюю Индонезию и мыс Доброй Надежды. Довер захватил несколько французских, и испанских кораблей, среди которых был и галеон, везший из Манилы добытые сокровища, разграбил порт Гуаякиль в Эквадоре.
Ну, а в истории всей планеты это плаванье вошло остановкой на острове Хуан Фернандес, где моряки отыскали шотландца Александра Селькирка, оставшегося тут после ссоры со своим капитаном. Селькирку не просто дали возможность вернуться в Англию, его взяли офицером на судно. Дальнейшее знает всякий школьник — рассказ Селькирка заинтересовал Даниэля Дефо, в результате чего появился «Робинзон Крузо».
Что касается «путешествия» Довера, то оно принесло невиданную добычу.— по оценкам того времени около 170 000 фунтов стерлингов. И ранее известный Довер теперь стал членом Королевской врачебной коллегии. А на закате жизни он издал книгу, содержавшую различные рецепты, в том числе и созданные им.
Таков был вклад врачей в историю пиратства. От лица необходимейшей на борту профессии до руководителя трехлетней экспедиции. Не удивительно, что Сабатини дал своему герою профессию, которая могла хорошо служить ему на суше и не мешала в море. Даже наоборот — уважение, с которым пираты относились к врачам, распространялось и на капитана Блада.
…Итак, «Ямайский купец» на всех парусах несся к Барбадосу. Почему именно этот путь избрал Сабатини, чтобы привести своего героя к месту подвигов?
Тут нужно вспомнить обстановку, сложившуюся к середине XVIII века в Вест-Индии. Испания, твердой ногой стоявшая в Южной и Центральной Америках, понемногу теряла контроль над тысячами островов, как бы преграждавших путь судам, шедшим из Европы в Новый Свет. После гибели Непобедимой Армады (1588 г.) испанцам все труднее и труднее становилось удерживать изрезанные бухтами, покрытые густыми лесами острова. Франция, Англия, Голландия захватывали то один, то другой клочок суши, привозили поселенцев, ставили губернаторов, строили крепости, форты.
Если раньше корсары, изрядно пощипав суда, перевозившие золото и серебро, должны были удирать в Европу, то теперь все упростилось. Можно было в нескольких днях пути от своей базы встретить испанский галеон, ограбить его, вернуться на базу и сразу же спустить всю добычу. Вот так, «не отходя от дома», действовали десятки и сотни пиратских судов. Не удивительна, что погоня за ними часто была просто невозможной — какой же должен быть боевой флот, чтобы караулить у каждого из тысяч островов!
Барбадос среди прочих таких же островов выделялся своей освоенностью. Почти весь он был покрыт плантациями сахарного тростника — спрос на сахар все рос и рос в Европе. Сначала плантации принадлежали многочисленным белым колонистам (в 1645 году— 11 тысяч фермеров и всего 5800 рабов), потом произошла неизбежная концентрация капитала и через двадцать два года на острове насчитывалось 745 крупных плантаций и уже 82 тысячи рабов.
И все же рабочих рук не хватало, хотя из Африки корабли поставляли все новые и новые партии «черного дерева». Поэтому на остров попадали и белые, чья участь не отличалась от участи негров.
Как относились к рабам плантаторы, мы знаем из романа Сабатини. Автор широко пользовался книгой Эксквемелина. Вот несколько цитат из этой книги: «Этим рабам достается больше, чем неграм. Плантаторы говорят, что к неграм надо относиться лучше, потому что они работают всю жизнь, а белых покупают лишь на какой-то срок». «От плохой пищи слуги все время страдают тяжкими недугами и пороком сердца». «Некий юноша из вполне порядочной семьи убежал из дома… и попал в руки одного плантатора. Плантатор зверски издевался над ним, требовал явно непосильную работу и морил голодом. Бедный парень в отчаянии бежал в лес и умер там от голода».
Многие строчки «Одиссеи…» прямо перекликаются с «Американскими пиратами». «Гарднер начал расхваливать здоровье Питта5 его молодость .и выносливость, словно речь шла не о человеке, а о вьючном животном»,— пишет Сабатини. «У своих хозяев эти люди работают словно лошади…», «Слуг продают и покупают, как лошадей в Европе»,— это уже слова Эксквемелина. Вспомните еще раз торг в гавани.
Сам Эксквемелин тоже попал в рабство. «Меня также продали, потому что я был слугой Компании, как назло, имел несчастье попасть к самой отменной шельме на острове. Это был вице-губернатор, или помощник коменданта. Он издевался надо мной, как мог, морил меня голодом…» Почти такую должность занимал и Бишоп — он был командиром барбадосской милиции, вторым лицом в военной иерархии острова, то есть практически помощником коменданта форта майора Мэллэрда.
Эксквемелину удается освободиться от рабства. «Обретя свободу, я оказался гол, как Адам. У меня не было ничего, и поэтому я остался среди пиратов… Я совершил с ними различные походы». Эксквемелин вошел в экипаж пиратского судна. Капитану Бладу предстояло еще добыть судно, чтобы быть независимым.
О том, как был взят «Синко Льягас», мы прочли в «Одиссее…». А вот в действительности были ли случаи, когда небольшая группа захватывала бы хорошо вооруженный корабль, да еще с частью экипажа на борту? Нечто подобное проделал французский пират Пьер Большой. Он захватил корабль… вице-адмирала испанского флота, имея под командой 28 человек.
Пьер Большой вошел в историю как первый пират Тортуги, пират удачливый (взять галеон — и много лет позже считалось большим счастьем), но по-настоящему пиратской карьеры он не сделал. Убедившись, что галеон полон товаров и провизии, Пьер Большой повел судно во Францию, там все распродал, поделился с товарищами и зажил жизнью буржуа…
И, наверное, не ведал, что подал пример — суда с Тортуги стали активнее нападать на испанские корабли, а жителей Дьепа, где обуржуазился Пьер Большой, все чаще и чаще стали встречать среди пиратов.
Так начиналась слава Тортуги. Этот маленький островок приютился у северного берега Эспаньолы (Гаити). Открыл его сам Колумб, и за то, что новая земля на горизонте казалась похожей на черепаху, так и назвал остров. Тортуга — по-испански черепаха. Сейчас на наших картах название острова воспроизводится с французского — Тортю. Он часто посещался пиратами, но настоящая его история началась, можно сказать, с 1630 года, когда испанцы выгнали с острова Сент-Кристофер всех его жителей, изрядно докучавших им. Кое-кто послушался, уехал в Европу, но группа самых отчаянных перебралась на Тортугу.
Оттуда начались такие нападения на суда, что уже в 1638 году испанцы высадили на Тортуге десант и оставили гарнизон, изгнанный годом позже англичанами. Капитан Виллис стал первым «хозяином острова». Его сверг Левассер (тот самый Левассер, который в романе пытался обмануть капитана Блада). Власть менялась, но остров богател, населялся, и вот в 1665 году сюда прибыл новый губернатор — Бертран д’Ожерон, сам в прошлом флибустьер.
Д ’Ожерон укрепил форт, и под защитой орудий начала развиваться торговля. Чтобы она шла активнее, губернатор пускал в порт любые суда. Единственное требование — уплати десять процентов портового сбора в пользу короля Франции.
И потянулась морская братия на Тортугу. Сюда же привел свой корабль и капитан Блад.
«Как было принято неписаными законами «берегового братства», он заключил договор с каждым членом своей команды, по которому договаривающийся получал определенную долю захваченной добычи»,— пишет Сабатини. И дальше: «Левассер и Блад заключили договор, подписанный не только ими, но, как это было принято, и выборными представителями обеих команд».
Легко понять ситуацию, приведшую к стычке с Левассером. Лицо это историческое. В прошлом капитан французского королевского флота, Левассер с отрядом пиратов изгнал англичан с Тортуги в 1641 году, получив звание губернатора острова. Десять лет правил он, все круче и круче обращаясь с местным населением, пока в 1652 году не был убцт своими же помощниками.
Что сделал Левассер крамольного с точки зрения команды своего корабля? Он забрал себе детей губернатора д’Ожерона, оценил их свободу в двадцать тысяч песо и, по мнению окружающих, пытался присвоить эти деньги, тогда как вся добыча подлежала дележке — закон «берегового братства». Нарушив его, Левассер сам подписал себе приговор. В такой ситуации он не мог рассчитывать на поддержку команды.
Сабатини хочет показать нам своего героя с самой лучшей стороны, человеком, препятствующим гнусным поступкам Левассера. Но интересно, что Блад отнюдь не бросается силой освобождать дочь и сына «губернатора Тортуги, острова, который является единственным нашим убежищем в этих морях». Одно это могло бы стать причиной схватки, причем довольно обоснованной — ведь иначе Блад сам превращается в невольного сообщника Левассера.
Автор же выбирает иной путь. У него капитан Блад не только спаситель, он еще и человек слова. Вот что он говорит Левассеру: «Наш договор предусматривает, что любой из членов экипажа кораблей, кто утаит часть трофеев хотя бы на один песо, должен быть повешен на нокрее. Именно так я и намерен был с тобой поступить».
А вот Блад задумывает небывалое дело — нападение на город Маракайбо. И это исторический факт— в 1669 году подобное сделал Морган. Мы встретимся с этим человеком, когда еще раз вспомним о судьбах и путях людей, сначала бывших рабами на Барбадосе, потом командовавших пиратами. Чем дальше идет повествование о Бладе, тем, больше сливается его образ с исторически достоверным портретом Моргана. Сливается, но не может слиться до конца.
Сабатини провел своего героя путями Моргана, отделив подлинно новаторские приемы боя, высокое уменье командира от жестокости и коварства, проявленных его прототипом. Флотоводец и пират (в худшем смысле этого слова) — вот две стороны личности Моргана. Ясно, что Блад мог взять себе только первую.
Сабатини усиленно подчеркивает это. Нападение на город, вынужденная задержка, блокада и прорыв ее, вплоть до использования брандера и вымышленного десанта на остров — здесь все «по Моргану», даже то, что между пиратами и испанцами шла переписка — первые требовали выпустить их в море, вторые требовали сдачи. Испанцами командовал дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноса. Вспомните имя противника Блада — дон Мигель де Эспиноса-и-Вальдес. Но главное — капитан Блад не грабил, не убивал мирных жителей, а угрозу сжечь город использует для того, чтобы получить деньги от испуганного вице-губернатора. Перед этим у них произошел такой разговор. Узнав, что деньги у жителей все же есть, Блад говорит: «А не кажется ли вам, что с горящими фитилями между пальцами вы станете более разговорчивыми?». «Так делали Морган, Л ’Оллонэ и другие пираты,— отвечает вице-губернатор,— но так не может поступить капитан Блад».
Так Сабатини решительно отделяет романтического Блада от кровавых пиратов.
Изменения коснулись и дат. Маракайбо был взят в 1669 году. Сабатини перенес действие в 1687 год. Это объясняется желанием автора связать своего героя с важнейшими событиями эпохи, а они произошли после 1689 года, когда на английский престол взошел Вильгельм III Оранский. При нем Англия присоединилась к Аугсбургской лиге, созданной для ограничения территориальных захватов Франции в Европе.
Как бы в отместку Франция произвела единственный рейд на испанские владения в Америке. Конечно, стычки — и серьезные — были и раньше. Французские пираты потрошили испанские корабли не хуже англичан. Заходили на остров (на ту же Тортугу) военные корабли французов. Время от времени грабили города. Но вот чтобы из Европы прибыл флот с заданием совершить рейд на материк, рейд чисто пиратский по своей сути, такого еще не было.
Рейд этот произошел в 1697 году. Сабатини и его сдвинул по крайней мере на восемь лет. Можно понять писателя: Маракайбо — 1669-й, рейд на Картахену— 1697 год. Без малого тридцать лет.
Наступил неизбежный конец скитаниям Блада, конец повести Сабатини: «Если король Яков свергнут с престола и бежал во Францию, значит, наступил конец ссылке Блада и он мог вернуться в Англию к мирной жизни, столь трагически нарушенной четыре года назад».
Пришел конец не только скитаниям Блада. Нападение на Картахену — самое крупное военное мероприятие, в котором принимали участие пираты, вершина их славы. И одновременно — начало заката, теперь на них началась крупная охота — в дело вступил королевский флот.
Кажется, и самому Сабатини все труднее вести повествование в прежнем стиле. Темп романа убыстряется, кульминацией всех боевых событий становится битва в гавани, во время которой даже потоплена «Арабелла» — своего рода символ окончания скитаний. Ведь на этом судне ушел в свою одиссею по Карибскому морю капитан Блад.
Наряду с этим в романе немало деталей, понятных только людям, знающим море, как будто «Одиссею…» писал не профессиональный писатель нашего времени, а профессиональный моряк XVII века. И этот моряк выдает капитану Бладу самую лестную характеристику.
Взять хотя бы дисциплину. Уже упоминалось, что у людей Блада она была на высоте. Об этом вроде бы прямо не говорится, но вчитайтесь. На захваченном корабле Блад не допустил никаких излишеств», через несколько часов «поперек палубы двумя стройными шеренгами стояли человек двадцать солдат», перед выходом в море — «все проявления буйной недисциплинированности, обычные для корсарских кораблей, на борту «Арабеллы» категорически воспрещались». Такие детали рассыпаны по всей книге. Автор еще и еще раз доказывает, что капитан Блад — джентльмен, и только!
Картина эта являет полный контраст с тем, что читатели знают о пиратских нравах и обычаях. Бесспорно, ближе всего к чашей эпохе время деградации «рыцарей черного флага». И видим мы в них не хозяев флибустьерского моря, от одних парусов которых прятались даже военные корабли, а отъявленных бандитов, всеми проклятых и всеми гонимых. Сабатини словно снимает этот грязный занавес и показывает лучшее, что было (или могло быть) у пиратов.
А худшее? Это у Стивенсона: «Оба, судя по голосам, были вдребезги пьяны и продолжали пить», «Хенде и его товарищ, ухватив друг друга за горло, дрались не на жизнь, а на смерть». «Палуба, не мытая со дня мятежа, была загажена следами грязных ног. Пустая бутылка с отбитым горлышком каталась взад и вперед». Вот как выглядела «традиционная жизнь» на пиратском корабле.
У Блада все иначе, у Блада такое немыслимо.
Создав образ идеального капитана, рыцаря без страха и упрека, опытный писатель не мог не закончить роман идеальным выходом из положения: Блад возвращается служить своей стране. Он меняется местами с полковником Бишопом — становится губернатором Ямайки. (Вспомните — Морган был вице-губернатором Ямайки). Рядом, на Багамах, такую же должность занимал Вудс-Роджерс. Оба, кстати, начали борьбу с пиратами, преследуя и уничтожая их.
