А знаешь, я в этом городке второй раз. Сейчас еду в мягком вагоне, туристом, а в сорок четвертом пехом с ППШ в руках. Нашему полку довелось освобождать его тогда. После Бреста мы вступили на польскую землю. И этот городок был первым на нашем пути.
Вон видишь костел? Красотища, а?.. Он и в ту пору в глаза бросался. Чудо, прямо! Хорошая голова его задумала, умные руки строили.
Гляжу вот, любуюсь. А на сердце, поверишь, тяжело. Ведь чтобы сберечь эту красоту, какие хлопцы здесь жизни свои положили!.. Да-а…
В городок мы ворвались с ходу. Уже и к центру пробились. И тут по нам как врежут пулеметы! Потом уж посчитали: почти два десятка их укрылось вот здесь, за стенами костела. И… Вон видишь башенку фигуристую? Это колокольня. Так за ней самое осиное гнездо было. Здорово оно нас ужалило.
Словом, залегли мы. Командир полка доложил в штаб дивизии. И оттуда поступил приказ: вывести на прямую наводку батарею и разнести это гнездо в пух и прах.
Лежим мы за разбитой каменной будкой. Ждем. Со мной рядом паренек из разведки. Только и успел узнать его имя — Алеша. Да еще, что он земляк мой, из Ревды. От нее до моего Первоуральска рукой подать. Шустрый такой, остроглазый. И отчаюга, видать по всему. Я носа из-за развалин не высовываю: пули, как осы, жужжат, не переставая. А он уже что-то высмотрел и с напарником своим — звал его Степкой— что-то прикидывают. Говорит больше Алешка. А Степан, рыжий, рослый усач, только гудит в ответ: ну да, ну~ну…
Пулеметы немецкие не смолкают, лают, как свора собак. И очень уж неуютно от этого лая. Солнце светит, и небо синее — а в глазах какая-то чернота стоит. И на сердце хмурь. И мыслишка поганенькая в голове гадюкой ворошится: не последний ли это твой бой, солдат?
А Алешка в бок толкает:
— Земляк, пойдешь с нами?
— Куда еще идти-то?
Растолковал он мне, что к чему. Не успел я сообразить, как очередь какого-то фрица прошлась у меня прямо над головой. В глаза влепило целый заряд кирпичной пыли. Проморгался кое-как, гляжу — у нашей будки пристраивается капитан-артиллерист. И с ним — двое связистов.
Капитан, весельчак, балагуристый парень, подмаргивает:
— Что, славяне, дадим прикурить фрицам?
Выплюнул я пыль кирпичную и буркнул со злостью:
— Пока мы им дадим, они уже дают.
Капитан засмеялся:
— Гляди веселей, казак. На тебя Европа смотрит.
Нашу будку артиллеристы, оказывается, под наблюдательный пункт облюбовали. Отсюда костел — как на ладони: без бинокля все видать.
А за площадью уже орудия установили, навели прямо на костел. Ждут команды. Вот-вот все взорвется громом. Скажи только капитан слово. Он и сказал. Вздохнул, качнул головой, глаз от костела не отрывает:
— Красота какая, а! Это ж барокко! Самое настоящее барокко! И по нему стрелять? Ай-яй, славяне, язык каменеет! А надо… Надо! Сто чертей в печенку тому фрицу, что додумался в таком месте пулеметы устанавливать! И еще эта сволочь нас дикарями называет!..
— Разрешите обратиться, товарищ капитан! — это Алешка к нему.
— А, разведка,— капитан по нему только взглядом скользнул, у него свои мысли.— И ты тут? Ну обращайся, пока я добрый.
— Красоту такую надо бы сберечь, не так ли?
— Эх, разведка, не береди душу! А то я могу такое сказать…
— Я к тому, что не надо бить по костелу из пушек. .
— А что поделаешь?
— Мы тут придумали. Можно обойтись без бога войны. Вон видите стенку? Нам бы к ней пробраться втроем. Махнем через нее к фрицам в тыл и устроим им сабантуй.
— Ухватил, разведка. Только ведь близок локоть, а… Пять процентов из ста…
— И по-другому говорят, товарищ капитан: не так страшен черт… Мы — уральские, от пуль заколдованы Хозяйкой Медной горы.
— Не хвастай, разведка. Бога нет, но кто-нибудь услышит.
— Разрешите, товарищ капитан…
Тот оглянулся на связистов, что у телефонных трубок маялись. Потом опять на костел посмотрел:
— Даа-а… Оно конечно… Неплохо бы… И хлопнул Алешку по спине:
— Ну что ж, славяне! Приказывать не могу. Прав таких не имею. А разрешить… Разрешаю!
Алешка приподнялся на коленях, кивнул головой нам. И я, хоть и не давал еще земляку согласия, тоже приготовился. Увлек он меня чем-то, этот быстрый в деле паренек. Куда и мысли мои поганые делись!
— Вы ж только, товарищ капитан, поимейте в виду,— предупредил Алешка.— Втроем мы там долго не наиграем. Минут пять-семь, может, на них нас и хватит. Так что, как мы там запоём — вы хлопцев поднимайте.
— Обещаю, братки!..
Уже не «славяне», не «разведка», а вот так: «братки». И голос, показалось, дрогнул у капитана. И глаза какие-то теплые да виноватые стали. Ну да мы в глаза не очень всматривались. Мы путь наш к костелу проглядывали, к рывку готовились, момент ловили.
Нам бы только до стены проскочить! Как в той песне теперь поют: мне бы только прожить вон до той… Ну да ладно. Песни отставим…
Знаешь, я не раз вспоминал тот бой. Перебирал его по минутке, просчитывал по шагу. Но так и не пойму, как нам удалось добраться до стены костела, зайти фрицам в тыл. Видать, капитан отвлек чем-то фашистских пулеметчиков. Потому как старались они вовсю. А нас не задела ни одна очередь. Говорю это к тому, что капитана того я больше не встречал. После боя попал в госпиталь. И надолго. Война без меня закончилась…
У стены той мы задержались лишь на чуть- чуть. Алешка велел мне остаться для прикрытия. А сам со Степкой ящерицами перемахнули через ограду во двор костела и врезали из своих ППШ по фрицам. Слышу, орет там кто-то, шумит. Суматоха во дворе. И вроде Степкин голос донесся до меня. Каких-то богов он крестил.
Не удержался я и тоже махнул туда, свалился боком на мощеный двор и сразу, еще лежа, всадил длинную очередь в пулеметное гнездо у окна костела.
— Прикрывай! — махнул мне Алешка.— Я на колокольню.
Прострочил он крутую лестницу, свалил двух фрицев— и ринулся вверх. Я — за ним.
А Степка швырнул две гранаты, потом повел огонь по пулеметчикам, что засели у стен костела. Те даже стрелять на какой-то миг перестали. И мне показалось, что я слышу наше родное «ура!». Видать, так оно и было. Поднял капитан наших хлопцев, повел их нам на помощь. Момент-то был подходящий: фрицы все к нам повернулись.
А Алешка на колокольне один расчет уже прикончил. Да на его беду другой успел развернуть свой пулемет. И в упор всадил целую очередь в разведчика. Не знаю, какой силой он удержался на ногах. Еще и свалил прикладом одного фрица, что бросился к нему. Но сам, гляжу, начал клониться. А руками гранату цапает. Мне место как бы освободилось. И я провел автоматом по колокольне. Но тут взметнулась прямо у меня перед глазами Алешкина рука, грохнул взрыв, полыхнуло мне в лицо чем-то горячим, душным — и полетел я куда-то.
Да так долго летел, что очнулся только через сутки в медсанбате.
Степка ко мне туда приходил. Его тоже ранило, но он остался в части. Рассказывал, что когда забрался на колокольню, Алешка еще дышал. Поглядел он на друга своего так, словно спросить хотел, но губами лишь пошевелил — и умолк. Навсегда…
А орудия так и не заговорили. Обошлось без них. Уцелело это самое барокко. И спас его мой земляк Алешка, Паренек из Ревды.
Интересно, знают ли об этом здешние жители, помнят ли?
Должны бы…
