Почти полгода, с 22 июня по 2 декабря 1941 года, героически оборонялась военно-морская база Ханко (Гангут). Врагу не удалось проникнуть в глубь территории. Гангутцы не только отражали атаки, но и сами захватили 19 белофинских островов. 25-тысячный гарнизон под командованием генерала С. И. Кабанова препятствовал врагу блокировать советский Балтийский флот в восточной части Финского залива.
— Меня вызвали в штаб 8-й отдельной стрелковой бригады, к комбригу Симоняку,— вспоминает гангутец Борис Кондратьевич Вербицкий из города Хмельник Винницкой области.— В штабе вместе с ним находился генерал Кабанов. Он приказал мне доложить обстановку на острове Меден и действия взвода на острове Хорсен. Выслушали меня командиры внимательно, приняли решение вернуть остров Хорсен обратно, развить наступление и прибавить к нашей территории еще несколько островов.
25 июля, пока враг еще спал, взвод высадился на северном берегу, снял тихо сторожевой пост… Часа в три был взят остров и еще пять в придачу.
Нужно было налаживать телефонную связь с командованием — бойцы собирались основательно устраиваться на занятых позициях. Но тут возникла маленькая заминка: не оказалось у связистов подводного кабеля…
Командир взвода связи 270-го полка лейтенант Айзикович раздобыл где-то чудом уцелевшее старое корыто, растопил в нем битум и просмолил обычный провод на два раза. Такому проводу вода не страшна! Намотали кабель на четыре катушки, поставили в лодки и отплыли от берега. Кабель разматывался, связисты привязывали к нему камни, чтобы он тонул.
Так и служил нам этот кабель верно до конца обороны острова.
— Я прибыл на полуостров Ханко в июне и служил водителем тягача ЗИС-ЗЗ в 204-й артиллерийской дивизии, — рассказывает рядовой Григорий Иванович Зубко, который живет сегодня на Полтавщине.— Батарея наша стояла на возвышенности у деревни Сюндальен, в трехстах метрах от берега залива. В домиках уже не хватало места, и мы стали строить землянки. Освещением служили керосиновые лампы, а кое-где и коптилки, сделанные из гильз. Электростанции не было. Но я обнаружил у нас на батарее неисправный движок с генератором. Решил я его в свободное время отремонтировать — опыт с гражданки пригодился. Движок заработал. От командования я получил благодарность и премию.
На гражданке кем только не приходилось быть — трактористом, шофером, кузнецом, киномехаником… Даже закончил до войны музыкальную школу. Вообще деревенский опыт — хороший опыт, никогда не знаешь, что и где из него пригодится…
Помню я, такая история была на Гангуте. Как только наши повара начинали варить обед, враг по дыму засекал походную кухню и начинал обстрел. Трудное создалось положение. Бывало, по три дня сидели голодными…
Я поехал на машине в город и снял с домов старые водосточные трубы. Сделал из них два загнутых колена, приладил к трубе походной кухни. После этого дым шел по трубам, охлаждался и уже не поднимался в небо столбом, а стелился по всей округе. Противник больше не мог вести прицельный огонь, и мы стали обедать по-человечески…
— С начала войны бойцы взвода полковой разведки обороняли участок береговой линии морской границы,— вспоминает Николай Иванович Кича из Конотопа.— Напротив того участка, метрах в пятистах, была группа островов, занятых противником. Пока не наступили холода, вся оборона велась по правилам фортификационной науки. Траншея, вырытая по передней линии обороны, соединяла пулеметные точки, а в тыл шли извилистые ходы сообщений.
В ноябре ударили морозы. Прибрежную полосу на несколько сот метров сковало льдом. Наша сухопутная граница как бы выдвинулась далеко вперед, а «ничейная» полоса воды резко сузилась — того и гляди, по льду придут непрошеные гости.
Стали выдвигать далеко вперед боевое охранение. Разведчики выходили на пункт наблюдения по ночам — днем враг сразу засекал их. Морозы крепчали, и разведчикам приходилось туго. Бывало, лежишь пластом на льду и чувствуешь, как руки и ноги уменьшаются в размерах — то медленно застывает кровь в кончиках пальцев.
И, как обычно бывает, удачная мысль пришла неожиданно.
Еще осенью на кухню привезли в бочках соленую треску. Бойцы быстро справились с ней, бочки опустели. Сложили их в кустах, недалеко от кухни.
Вот и решили мы те бочки приспособить для военной службы. Наладили покрепче обручи, залили бочки водой и, когда они разбухли и перестали протекать, укрепили их дополнительно досками, чтобы лед не раздавил. По линии охранения разведчики продолбили ночью с большой предосторожностью проруби, на лыжах-волокушах подтащили бочки. Нагрузили камнями и опустили в прорубь.
Через пару дней бочки надежно вмерзли в лед. Камни из них вынули и положили рядом — получился гарный окопчик! Хлопцы шутили, что осталось только между окопчиками ходы сообщений прорыть… Разведчики получили надежное укрытие, а в случае высадки десанта можно было и вести бой.
Интересно, что в Ленинграде такие же ледовые окопы применяли в дивизии, которая охраняла «Дорогу жизни» через Ладогу. Все думаю: может, кто из наших разведчиков воевал в той дивизии?..
— Через два месяца после начала войны Большая земля словно отдалилась от нас,— рассказывает гангутец Исаак Савельевич Айзикович из Киева.— В первую очередь почувствовали это мы, связисты.
До войны и в первые ее годы управление войсками осуществлялось главным образом по телефону. Питался телефонный аппарат от двух элементов. Чтобы сделать вызов, достаточно было напряжения всего в три вольта. Но элементы старели, и связь не срабатывала. Наконец старые элементы питания сели окончательно — помощи ждать было неоткуда.
Начальство собрало на совет взводных 270-го стрелкового полка. Кто-то подал мысль использовать сухие анодные батареи. Мысль понравилась всем, кроме командира радиовзвода. Оно и noHHTHQ: запасы батарей невелики, а радиостанция без них мертва… Однако на каждый телефонный взвод выдали по одной батарее. Телефонисты раскромсали ее, и получилось двадцать маленьких батареек из одной. Хватало малышки для работы телефонного аппарата максимум на месяц.
Наступил сентябрь, затем октябрь. Сообщение с Ленинградом — только по радио. Больше ни одной батареи у радистов выманить не удалось.
Я до войны закончил в Ленинграде училище связи. В голове калейдоскопом вертелись названия гальванических элементов, но толком так и не мог вспомнить, что из чего состояло и что взять попроще в наших условиях. И вдруг вспомнился элемент Даниэля: один электрод медный, другой — цинковый, а электролитом служит раствор медного купороса. Все это есть под рукой!..
В срочном порядке стали готовить новые элементы. Из бутылок нарезали стаканов, медь взяли из проводов, цинк — из упаковочных коробок для патронов, купорос выпросили у полкового ветеринара. Элемент давал один вольт. Маловато, но все-таки выход… Соединяли по три стакана вместе. Так каждый телефонный аппарат оброс целой батареей самодельных элементов, и связь ожила — до конца обороны работала безотказно.
Самыми большими тружениками в армии называли связистов. Недаром, конечно… В мирное время для наведения телефонной связи выделялась команда из двух-трех человек. На телефонисте навешаны катушка кабеля, аппардт, карабин, лопатка и противогаз. У второго номера дополнительно — трехметровый шест, у старшего — сумка с инструментом. Кабель укладывали вдоль дорог, забрасывали на кроны деревьев. Тут же сращивались стыки, прозванивалась трасса.
Военный связист всегда работает в одиночку, и труд его поистине изнурительный. Случалось нередко: не успеет кабель проложить, а уже нужно возвращаться и искать место разрыва…
На Гангуте телефонный кабель стали прятать в ровик, выкопанный в земле на глубину лезвия лопаты. Такую связь можно нарушить лишь прямым попаданием снаряда. Когда случался разрыв и кабель соединяли — ухудшалась слышимость. Чтобы избежать этого, мы укладывали голые алюминивые провода на куски дощечек с пропилами или роликами. Провод снимали со старых высоковольтных линий. Использовали даже колючую проволоку, которую научились раскручивать…
Так с первых дней войны родился способ прокладки телефонного кабеля, не предусмотренный никакими инструкциями. Связисты Гангута, по неофициальным данным, уложили более двухсот километров связи. Позже, ведя бои в осажденном Ленинграде, телефонисты, помня гангутский опыт, рыли ровики и прокладывали стальную проволоку для связи.
Гвардии подполковник в отставке, председатель совета ветеранов-гангутцев Украины И. С. Айзикович вспоминает еще одного легендарного гангутца, прославившегося своей смекалкой…
— До начала войны лейтенант Иван Заяц командовал взводом конной разведки. Мы жили с ним в одной квартире, и я достаточно нагляделся на его мальчишеские выходки и проказы. Озорной его опыт немало пригодился… Заяц был родом из кубанских казаков, унаследовал у них лихость и веселый нрав.
Его стоило просто послушать — рассказывал вдохновенно, с большим мастерством, и трудно было уловить, где кончается и начинается фантазия… Из слов лейтенанта мы, его товарищи, заключили, что до войны он закончил разведшколу. Похоже, что знал несколько языков. Во время советско-финской войны был награжден орденом Боевого Красного Знамени.
На Ханко лейтенант Заяц был командиром восьмой роты 270-го стрелкового полка. Рота заняла оборону на левом фланге сухопутной границы, а правый фланг выходил к морю. Свой КП Иван Заяц разместил в искусственном гроте скалы. Дзоты, устроенные тоже в камнях, отличались особой прочностью и даже относительным комфортом. Между дзотами кроме телефонной связи была еще и акустическая — по проложенным в земле трубам. Слышимость — что надо.
Как-то Заяц позвонил мне на КП батальона и попросил дать ему на пару суток переносной радиоузел. Радиоузел оставили нам товарищи из политотдела бригады, а я не решился распоряжаться чужим добром и отказал. Лейтенант ругался, доказывал, стыдил — дескать, плохой ты друг…
— Ну ладно,— закончил он вдруг,— приходи хоть без радиоузла… Мне поможешь и с пользой время проведешь. Когда стемнело, я пришел на КП, и Иван с ходу огорошил меня вопросом:
— Тебя от керосина не тошнит? Да нет, не пить…
То, что он мне сказал, было мне знакомо. Я просто забыл… В Ленинграде пацанами мы устраивали во дворе грандиозные фейерверки. Наберешь в рот керосин, пфукнешь на зажженную спичку — такой тебе салют!.. Девчонки визжат от восторга..
Иван вручил мне коробок спичек и бутылку с керосином, проверил связь с батареей, и мы залезли на КП. По команде «Огонь!» стрельнула пушчонка «сорокапятки», а мы вдвоем дважды пфукнули на зажженные спички. Получилось полное впечатление двух орудийных залпов!..
— А теперь ховайся,— скомандовал лейтенант, и мы нырнули в каменный грот КП. Через пару минут противник открыл по инсценированной нами батарее ураганный огонь, прямо артналет… Десятки снарядов разных калибров обрушились на гранитную скалу.
— Представляешь, кабы мы предварительно дали им концерт по радиоузлу?! Видит противник — огромное зарево, а выстрела со скалы почти не слышно… Фальшивая игра получается! Так, думаю, если усилить пушчонку через радиоузел — был бы полный эффект!..
— Ну и смекалистый мужик, этот лейтенант,— подтвердил командир батальона капитан Поляков, когда я рассказал ему о «концерте».
Радиоузел передали на КП, и Иван Заяц умудрился таким вот, не очень уж хитрым маневром выманить у врага несколько тысяч крупнокалиберных снарядов. Не имея со своей стороны никаких потерь…
Шутники они — гангутцы!.. Они ведь даже письмо барону Маннергейму написали в духе знаменитого послания запорожцев турецкому султану… Четыре тысячи экземпляров этого письма-листовки было сброшено в расположение врага. Вот ч что писали гангутцы Маннергейму:
«…Сунешься с моря — ответим морем свинца! Сунешься с земли — взлетишь на воздух!.. Сунешься с воздуха— вгоним в землю!.. До встречи, барон!»
Так оно и получилось.
