Я касаюсь тонкой и щекотливой темы кладбищенского искусства,- но как ее обойти, если это искусство существует? Если из кустарника, травы, ржавой проволоки и просто из мусорных куч на меня смотрит вырезанная неизвестным мастером очаровательная женская головка, я не знаю и в эту минуту даже не желаю знать, плакальщица ли она, или святая, или это ангельский лик,- я вижу человеческие глаза и чуть заметную умиротворенную улыбку. По граниту и мрамору вьется тончайший растительный орнамент: там — каменный аналой принакрыт камчатой скатертью, готовой улететь от первого порыва ветра, и только тронув ее рукой, убеждаешься, что скатерть — тоже каменная. Череп ветхого Адама на известняковом саркофаге, и рядом — животворящее дерево, обвитое виноградной лозой. Троица в ее рублевской композиции — тоже белоснежная, с деталями, оттененными скрытым в листве солнцем. Ажур огромного креста, тяжелого и легчайшего одновременно, ручной работы, с вдохновенным Ликом Спаса в центре,- и все это перемешано, сдвинуто с мест, поломано, свалено в кучи, словно здесь произошло сражение.
