Резкие порывы ветра встревожили зверя, и он посмотрел в сторону полуденного солнца. Там бушевала песчаная метель, крутя и перебрасывая листья и ветки, поднимая в воздух тучи лессовой пыли. Все ближе и ближе сверкали молнии и гремел гром. Громоздкий зверь вышел из мелководья, где жевал сочный тростник, и пошел по берегу, решив, очевидно, не отходить далеко от места кормежки. Его задние лапы с чавканьем погружались в вязкую смесь глины, песка, лесса, травы, мелких веток, давя моллюсков и насекомых. Смесь медленно выравнивалась, но тут ее настигла пылевая поземка, присыпавшая следы, хлынувший дождь прибил пыль, а открывшееся солнце высушило ее. На образовавшуюся корку с годами навалилось столько земли, что казалось, следы зверя навечно останутся похороненными в ней…
Мы пили чай и беседовали.
— А знаешь ли ты, что здесь есть окаменевшие следы человека? — спросил Сагамбек Айдаров.
— Какого человека? — растерялся от неожиданного поворота я.
— Древнего. Очень древнего.
Вроде бы не разыгрывает, промелькнула мысль, пока я всматривался в лицо невозмутимо отхлебывавшего чай Сагамбека. Да и предыдущая тема беседы не настраивала на шутливый тон.
— А где это здесь? — спросил я.
— Недалеко. Час идти нужно,—лаконично изрек Сагамбек.
Я все еще не верил ему.
— А там, хм, не святое место? Может, старики молятся или еще что, а мы помешаем…
— Нет, не молятся. Другие люди не знают про эти следы. О них мне рассказал много лет назад один родственник, потом *по его описанию я нашел это место, когда проезжал мимо на лошади. Там несколько следов.
— Тогда надо сходить туда,— загорелся я.— Покажешь?
Мы долго обсуждали этот вопрос. Дело в том, что Сагамбеку нужно было отдыхать после суточного дежурства в пожарной части Майли-Сай, где он работает, а мне нужно было сделать много — кончался отпуск, нужно доставать билет, собираться, наносить прощальные визиты.
— Ладно, пойдем сейчас,— решился Сагамбек.— Не против?
— Идем,— тут же согласился я.
И через час мы действительно подошли к месту, где хребет, словно огромный торт, был когда-то от гребня до подошвы разрезан сверху вниз мощными подземными силами, обнажившими то, что было активной историей десятки и сотни миллионов лет назад.
— Здесь! — сказал Сагамбек.
Я осмотрелся. Гребень хребта в этом месте был словно пропорот примерно метровой толщины светло-серой плитой, уходящей в землю под углом около 45 градусов. Было семь вечера, и солнце посылало свои лучи «в лоб» плите, из-за чего она казалась как бы отглаженной, на ней были заметны лишь крупные трещины и сколы.
— Не вижу,— признался я.
Сагамбек опустил поводья ишака и, молча шагая по плите, несколько раз хлопнул ладонью по ее шершавой поверхности. Потом уселся на край над многосотметровым обрывом и улыбнулся.
И тут я увидел их. Цепочка вмятин протянулась от края плиты и ушла в ее продолжение, скрытое землей. Одна, вторая… Девять вмятин, девять следов, оставленных давным-давно каким-то существом.
Я стал лихорадочно ощупывать вмятины. Да, впечатление такое, словно здесь прошел человек. Но это же немыслимо: плите, как минимум, десятки миллионов лет, да и размеры вмятин и расстояние между соседними таковы, что будь они оставлены, человеком, то не менее чем трехметрового роста. Вряд ли такие водились в древности, хотя, впрочем, трудно и опровергнуть такое предположение, ведь летали же в те времена гигантские стрекозы. Может, древний снежный человек? Нет, скорее всего, здесь когда-то прошествовал динозавр, представитель самого многочисленного надотряда вымерших пресмыкающихся. Почему-то мне не хотелось так сразу разочаровывать Сагамбека.
Я вспомнил про свой фотоаппарат и чуть не застонал. Солнце, как уже говорил, светило «в лоб» плите, почему я не сразу и разглядел следы. Ясно, что в тот день нечего было думать о съемке, точнее — о получении качественных снимков следов. Снимать нужно, прикинул я, утром, когда солнечные лучи будут как бы скользить по поверхности плиты. Тогда следы выделятся тенями на ее светло-сером фоне.
И все-таки я сфотографировал следы, Сагамбека, окрестности. А через три дня пришел на это место с товарищем.
— Я же тут много раз проходил, но не замечал их,— сокрушался Игорь, так же как и я не разглядевший следы без подсказки.
Он тут же стал ощупывать их, бормоча что-то себе под нос.
— Похоже, действительно динозавр,— подтвердил он мое предположение.— Плита эта — типичный метаморфизированный ракушечник.
Весной в горах погода меняется неожиданно и очень быстро. На хребет мы поднимались при средней облачности, к следам пошли под моросящим дождиком. А тучи клубились, сгущались. Гребень хребта укутался ими, и не осталось надежд на улучшение погоды. В тот день дождь шел до вечера. Грустно подумалось, что и в этот раз не удастся получить приличные снимки.
Я был удручен. На следующий день надо было уезжать. Когда еще удастся навестить динозавра? А Игорь оживленно делился планами. Ему захотелось раскопать продолжение цепочки следов, укрытых землей и коркой…
