В ИСТОРИИ УРАЛМАШЗАВОДА, ЕГО КОМСОМОЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ, ЕСТЬ ИНТЕРЕСНЫЙ ФАКТ, О КОТОРОМ МАЛО ИЗВЕСТНО СЕГОДНЯШНЕМУ ЧИТАТЕЛЮ. В 1930 ГОДУ ЗДЕСЬ БЫЛА СОЗДАНА КОМСОМОЛЬСКО-МОЛОДЕЖНАЯ ПРОИЗВОДСТВЕННО-БЫТОВАЯ КОММУНА, И ПРОСУЩЕСТВОВАЛА ОНА ДО 1936 ГОДА.
Трудное было время. Совсем недавно закончилась гражданская война. Но чтобы выжить и дальше, надо было строить. Стройки шли по всей стране. И на окраине Свердловска начали подниматься цехи Уралмаша.
Строили их в основном крестьяне-сезонники, артели плотников и грабарей. Жили в бараках. Многие из них считали, что если жилье временное — нечего в нем и чистоту наводить. Дошло до того, что грязь, всяческие насекомые чуть было не загубили большое важное дело. Начались болезни. Неналаженный быт угрожал строительству. Нужно было срочно спасать людей и стройку.
Пленум ЦК комсомола принял решение, в котором говорилось:
«Пленум обязывает комсомольскую организацию Урала в двухдекадный срок очистить все бараки от грязи, уничтожить вшей и клопов, поставить в каждом бараке бак с кипяченой водой, организовать раз в декаду проведение генеральной чистки бараков — мытья полов, выбивки матрацев и так далее».
Первой борьбу за чистоту начала молодежь самой крупной комсомольской организации стройки — цеха металлических конструкций.
Лучшие комсомольцы цеха решили организовать коммуну. Поселились в отдельном бараке, навели там порядок и показали всем, что в тех же самых условиях можно жить в чистоте — было бы желание. На их комсомольский барак равнялись остальные.
Первыми коммунарами были: комсорг Павел Солянин, Михаил Родзутак, Дмитрий Воронцов, Григорий Грошиков и Николай Панкратов. Чуть позднее в коммуну вступили лучшие парни и девчата из других комсомольских организаций стройки.
За короткое время бараки были отремонтированы и дезинфицированы, очищена от грязи территория рабочего поселка.
«Жили мы возвышенно…»
Так начала свой рассказ о коммуне Мария Семеновна Аникеева.
— Для меня уралмашевская коммуна — самые светлые годы в моей жизни. Помню даже день, когда меня приняли на стройку. Было это в октябре. Добиралась от центра до места на грузовике. Длинной мне показалась дорога. Затосковала я. Уже и лес начался, а машина все идет. Даже струсила: куда, думаю, он меня везет? Но вот лес кончился. Подъезжаем к бревенчатому длинному бараку.
— Приехали,— говорит шофер.— Вот управление стройки.
Вышла я, а кругом грязь непролазная. Стою в нерешительности. Выручил шофер.
— Я вон в сапогах не раз захлебывал, а ты вырядилась в туфельки. Дай-ка я тебе помогу.— Подхватил меня и перенес на тротуар.
Пошла к коменданту управления. Он поглядел на меня, почесал в затылке:
— Раббта-то есть, но куда я тебя, такую махонькую, определю? Разве только рассыльной,— стоит озабоченный. А я и этой работе рада.
Работала рассыльной у начальника строительства Александра Петровича Банникова. Подтянутый. Одет всегда в гимнастерку. Коренастый, как бы литой весь. И добрый.
Обычно утром я готовила чай. А Александр Петрович выходил из кабинета со словами: «Ну-ка, Маруся, чем он нас сегодня порадует?».
Это значит, я должна идти к экономисту за сводкой результатов работы прошлого дня. Бегу на первый этаж к экономисту. А тот, всегда надменный, этакий щеголь в желтых сапогах, небрежно подавал сводку.
Александр Петрович внимательно ее изучал. И по тому, хмурится он или улыбается, я догадывалась о результатах.
— Вчера мы, Маруся, поработали хорошо,— берет красный карандаш, с ожесточением черкает, черкает, а потом мне: — Отнеси ему, пусть посмотрит…
Александр Петрович был человек простой и веселый. Запомнился он мне на одном праздничном вечере, посвященном Октябрю. Великолепно танцевал. В игре «плетень» был ведущим. Бегал, приседал, что-то придумывал. Пел и смеялся — все искренне. Мне тогда казалось необычным, удивительным поведение на вечере директора такого большого строительства.
Работа рассыльной мне нравилась. Всегда была в курсе событий, постоянно с людьми.
Вот так шла моя жизнь до коммуны.
Первыми в коммуну приняли меня, Анну (мою сестру), Асю Соколову, Марусю Мазырину, Веру Соколкину, Ольгу Громову, Дусю Елесину. Жили мы в самой удобной и теплой части общей комнаты у печки с железным кожухом. Наша половина на ночь отгораживалась занавеской и была запретной зоной для ребят.
На деньги, которые оставались от питания, мы покупали книги, журналы. Появилась балалайка у нас и волейбольный мяч с сеткой. Помню, однажды достали ситец и сшили парням модные тогда рубашки-апаш, а себе купили майки с длинными рукавами, розовые с черными полосками. Получилось что-то вроде формы.
Во главе нашей коммуны был совет, который решал все важные вопросы. Половину своего заработка, независимо от суммы, вносили ежемесячно в общий котел. Деньги хранились у казначея, который регулярно отчитывался перед советом.
Организовали политучебу, проводили беседы о международном положении. В 30-х годах не было такого потока информации, как сейчас, поэтому каждая беседа проходила интересно.
В 1932 году в коммуне уже было шестьдесят человек.
Со временем самым оживленным местом « бараке стало место у большой железной печки. Ее плоский бок служил классной доской. По вечерам оттуда постоянно доносился перестук мела. Решали задачи, писали диктанты… В это время в другой части помещения за длинным самодельным столом и на тумбочках читали, писали, обсуждали непонятное — одним словом, постигали основы знаний.
Мы сами себя обслуживали: стирали, мыли полы, подметали вокруг барака, белили, ремонтировали. Находили время для отдыха. Были среди нас способные танцоры, певцы и музыканты и даже свой поэт.
Некоторые наши ребята, наиболее грамотные, потом поступили в политехнический и другие институты. После учебы все вернулись на завод.
Да, жизнь наша была интересной, насыщенной и веселой. Хотя и одевались, и питались мы неважно. Помню, однажды встречали Первомайский праздник только оладьями на постном масле. Но мы никогда не пили. Нам и без вина было весело.
С нами вместе жили несовершеннолетние братья и сестры, приемыши. В те времена много было бездомных подростков. Питались они за счет коммуны. Ни о каких хулиганах и речи не было. Жил здесь и мой младший брат. И никто никогда ни единым словом меня не укорил. Большая душа тогда была у людей и доброта.
По-разному сложились судьбы коммунаров. Со многими не виделась десятки лет, но все они дороги и близки мне, как родные.
Многие из наших ребят стали видными специалистами, известными людьми.
Павла Солянина первым из коммунаров приняли в Уральский механико-машиностроительный институт (так назывался политехнический). Конечно, он не забывал коммуну, выкраивал часок, заезжал к нам. Учился только на «отлично». От природы он был одаренным парнем. Хорошо рисовал, знал музыку, был неплохим оратором. И понятно, студенты, как и мы, любили его. Практику он проходил на нашем заводе и после института снова пришел на Уралмаш. Уже через полтора года он был председателем завкома, а через три года — начальником сборочного цеха, где не ладилось с выполнением плана. Здесь он вступил в партию. Положение в цехе Павел выправил, что еще больше укрепило его авторитет в коллективе. За умелое руководство сборочным цехом в 1939 году он был награжден орденом «Знак Почета».
Перед войной Павел Иванович Солянин уехал в Воронеж, где работал главным инженером, директором машиностроительного завода, а затем возглавил научно-исследовательский институт.
Имя Алексея Щербинина вошло в историю развития электросварки на заводе. На Уралмашинострой Алексей приехал за год до вступления в коммуну. Прожекторная мачта была первой его работой. Двадцать четыре метра длиной. Ажурная и тонкая, она, кажется, рассыплется, если ее коснешься. Однако служит до сих пор и освещает дорогу уралмашевцам.
Здесь, на Уралмаше, Алексей стал классным сварщиком, получил высшее образование. После Свердловска строил канал Москва — Волга, в Угличе и Щербаково монтировал арматуру гидростанций, в Нижнем Тагиле остовы доменных и мартеновских печей. За выдающиеся заслуги на строительстве Цимлянского гидроузла и Волго-Донского канала Алексею Александровичу Щербинину присвоено звание Героя Социалистического Труда.
Многие наши ребята сражались на фронтах Великой Отечественной войны.
Августа Ягодкина первая из женщин на Уралмашинострое овладела специальностью электросварщика. И это в 1930 году, когда клепка была основным способом соединения металлоконструкций, а сварка воспринималась многими с недоверием. Когда медики запретили Августе работать на сварке, она первой поступила на курсы шоферов. Сейчас женщина за рулем — дело привычное. Но в то время, в начале 30-х годов, решиться на это было непросто. Сначала она возила на грузовой машине песок и глину, стройматериалы, после работала на легковой. За сорок лет шоферской работы у нее не было ни одной аварии. В пятидесятых годах, на уборке алтайского урожая, она делала ежедневно по 22—23 рейса. Такого рекорда не могли добиться даже молодые, более выносливые шоферы-мужчины.
Более миллиона километров проехала Августа Григорьевна по дорогам страны за рулем. Были ЗИСы, ГАЗы, ЗИЛы. Но это уже в последние годы, а начинала с «Бьюиков» и «Линкольнов».
Многих бывших коммунаров уже нет в живых. Но те, кто еще остался, не сложили руки в покое — закалка не та. Они активно участвуют в сегодняшней жизни, потому что считают себя ответственными за будущее.
