Заметки о фантастике молодых авторов
Розовощекие космонавты мужественно высаживались на очередную серо-буро-малиновую планету… Карикатурных— и оттого совсем не страшных — империалистов опять обводил вокруг пальца гениальный и прогрессивный изобретатель… Путешественник во времени героически отправлялся в прошлое, чтобы подарить Колумбу современную карту полушарий…
— Надоело! — возмущался читатель фантастики конца 70-х и отбрасывал в сторону книжку в яркой обложке.
— Надоело! — бормотал критик и писал статью о кризисе НФ.
Во второй половине семидесятых о кризисе фантастики, «беге на месте» говорили и писали особенно часто. Основания к тому имелись: все мыслимые идеи и сюжеты казались исчерпанными, поток облегченной, вторичной фантастики, просто литературного брака рос с угрожающей быстротой. Было от чего прийти в отчаяние! Кир Булычев в то время, отвечая на анкету «Уральского следопыта» (1979, № 9), с горечью замечал: «Я пессимистичен в отношении завтрашнего дня нашей фантастики… талантливые ребята не идут в фантастику — это работа трудная и неблагодарная…»
Не идут?.. Последующие годы показали, что автор «Чудес в Гусляре», к счастью, ошибался в своих прогнозах. Невзирая на извечное пренебрежение издателей к этой «несерьезной» литературе, на предвзятость иных рецензентов, невзирая, наконец, на недоверие самих читателей, приученных к среднему уровню дебютов в НФ,— талантливая молодежь упорно шла в фантастику. Будем откровенны: издатели в большинстве случаев нерасторопны. Пока лишь единицы из даровитых молодых авторов имеют собственные книги, а имена остальных мы встретим только в периодике, альманахах, сборниках. Одна, две, десяток публикаций… Да полно, могут ли они что-либо определить в фантастике сегодня, когда только книг (самого разного качества) в год выходит до полусотни?
Оказывается, могут. Утверждение своего взгляда на НФ, полемика с предшественниками — без боязни «изобрести велосипед», попытки (и небезуспешные) искать в привычных темах новые ракурсы — вот что отличает сегодня произведения многих молодых авторов. Одни их вещи уже теперь становятся, безусловно, заметным явлением в фантастике 80-х, о других хочется спорить и далеко не со всем можно соглашаться. Однако и находки, и просчеты, и даже явные неудачи молодых фантастов показательны. Их голос в литературе пока еще не так громок, но интонацию порой уже не спутаешь ни с какой иной.
Из множества произведений, на тему охраны природы — тему, которая год от года, к сожалению, становится все актуальнее,— вдруг выделяется рассказ Бориса Руденко «Охота по лицензиям» («НФ», вып. 29, М., 1984). На одной из планет туристы с Земли получают разрешение на отстрел нескольких экзотических зверьков — монсов. Ни тем, кто легкомысленно выдал лицензию, ни тем, кто ею воспользовался, невдомек, что, убивая монсов, охотники одновременно лишают жизни и единственного разумного обитателя этой планеты. Разум взывает о милосердии, но люди не слышат: они прибыли сюда развлечься, никакие иные проблемы их не трогают. А совесть, сострадание? Ну, об этом можно будет умно потолковать после удачной охоты… Привычная уже форма «экологического» рассказа неожиданно наполняется новым, общечеловеческим содержанием. Не только о трагедии монсов здесь — прежде всего о людях, о последствиях их нравственной глухоты. Убийство — спорт, убийство — забава, убийство ради развлечения… В пылу охотничьего азарта оскудевает человечность в самих людях, и это уже невосполнимо — вот что более всего должно тревожить и нас с вами.
Да, бездуховность оказалась оборотной стороной сытости, и проблема «хищных вещей» стала не менее важной, чем проблема сохранения окружающей среды. Сами-то по себе вещи, конечно, не опасны, опасность возникает тогда, когда их приобретение становится единственной целью жизни.
Многим из нас, увы, знакома фигура книжного спекулянта — нередко молодого энергичного человека, прекрасно знающего, «почем» сегодня Бальмонт или Маркес, Ахматова или Булгаков. Алан Кубатиев в рассказе «Книгопродавец» (сборник «Снежный Август», Новосибирск, 1985) ставит своеобразный эксперимент, сталкивая «бизнесмена» Крынкина с гостем из прошлого — русским философом XIX века, автором книги о грядущем человеческом братстве. Сопоставлены две психологии: потребителя и убежденного бессребреника, для которого даже «глагол «торговать» к книгам не применим». Эта встреча лишь на мгновение вносит сумятицу в мысли «книгопродавца»: видение элегантного плоского магнитофона возвращает Крынкина в привычную колею, в его устоявшийся беззаботный мирок. Вот так бы, мечтают крынкины, отгородившись от тревог и волнений, жить «полноценной разумной жизнью»!.. В повести Людмилы Синицыной «Пробный ящик» (авт. сборник «Две фантастические повести», Душанбе, 1983) молодые люди, наши современники, попадают в Черную дыру. Эта Черная дыра — не из тех, что вот уже не одно десятилетие не дают покоя астрофизикам, она на Земле, этакий пространственно-временной колодец со всеми удобствами. Здесь бесхлопотно, можно вести необременительные разговоры, рассматривать диковинки. Здесь не волнуют проблемы «большого мира», но и вернуться обратно — к родным, друзьям, работе — уже нельзя. Черная дыра — емкий символ «уютного пристанища Плюшкиных чувств, вещей, идей» — крепко держит свою добычу. Ведь люди не всегда замечают, как в гонке за жизненными благами суживается их горизонт, а стремление обладать, не прилагая к достижению цели особого труда, даже мечты делает до отвращения конкретными.
Устремленные в бесконечность склады, заполненные дефицитным барахлом, каждую ночь преследуют во снах героя рассказа Игоря Пидоренко «Все вещи мира» («НФ», вып. 27, М., 1982). И вот — чудо: навязчивые сны материализуются. Ты хотел эти вещи — на, получай их! А что дальше? Безымянный персонаж рассказа оканчивает свои дни среди стеллажей чудесного склада, не в силах уже вырваться из тисков порождения собственной фантазии… Вещизм более чем небезобиден, он разъедает душу не одному приобретателю, но и всем, кто попадает в орбиту его шкурных интересов. В повестях «Игоряша Золотая рыбка» Виталия Бабенко («Литературная учеба», 1985, № 6) и «Семь разговоров в Атлантиде» Михаила Успенского («Енисей», 1986, № 4) остроумно переосмыслены, доведены до гротеска известные литературные сюжеты. Игоряша, «посредственный специалист с дипломом о высшем образовании, представитель широких масс нечитающей, но любящей книгу публики», заполучив во владение золотую рыбку инопланетного производства, начинает с грандиозной жратвы, а затем стремится «потребить» не только блага материальные, но и духовные — уважение, талант, дружбу. И потому в завершение этой истории «у разбитого корыта» остается не он один, но и люди в общем-то неплохие, чье расположение и внимание он начал тихонько покупать.
В руки атлантам М. Успенского попадает другой чудесный дар — волшебное слово. Солнце им, правда, не остановишь, но все остальное сделать можно. Картина происходящего в повести вырисовывается без единой авторской ремарки — в диалогах персонажей. Но авторский сарказм по отношению к зажравшимся обладателям «слова» — очевиден. Ремесла в Атлантиде оказываются ни к чему, грамота не нужна, овец разводить или рыбу ловить — тоже незачем. Отвыкшие трудиться, забывшие собственные имена (чтобы сосед соседа не мог, назвав, отправить куда подальше или в букашку превратить), атланты вырождаются в самодовольных потребителей всего, до чего только может дотянуться их убогое воображение. В финале закономерна геологическая катастрофа: жители острова, запасаясь впрок дефицитным льдом, превращают Атлантиду… в Антарктиду!
Такие разные по сюжетам, зачастую необычные по построению повести и рассказы молодых авторов едины в главном — в активном неприятии делячества и равнодушия, пошлости и потребительского отношения к культуре, чиновничьего скудоумия и обывательского самодовольства. В который раз они побуждают каждого читателя осмыслить свою жизнь, оценить свои поступки, задуматься…
— Позвольте, а мы-то здесь при чем? — пожмет плечами иной из вас.— Это ведь не про нас написано. Про мещан!..
Но давайте-ка заглянем себе в душу: всегда ли мы делаем добро бескорыстно, без расчета, что нам воздастся сторицей? Всегда ли мы можем побороть искушение, когда в нашу жизнь даже не Мефистофелем, а мелким бесом влезает незаработанный, полученный даром рубль, подзуживая: «Возьми! Ты-то заслужил…»? Всегда ли хватает сил отказаться? Павел Арсентьевич Черепнин из рассказа Михаила Веллера «Кошелек» (авт. сборник «Хочу быть дворником», Таллин, 1983), добрейшей души человек, альтруист, каких поискать, не выдерживает испытания, когда сказочный Кошелек принимается щедро отмеривать червонцы за каждый совершенный им хороший, благородный поступок. Писатель устраивает герою жестокий, но необходимый экзамен, выясняя истинную цену доброты, благородства, бескорыстия.
«Кошелек» М. Веллера создан в том жанре НФ литературы, особенно популярном, как видим, у молодых авторов 80-х, где появление необычайного, невероятного— прежде всего условный прием, средство, позволяющее по-новому взглянуть на привычные ситуации. Читателя, воспитанного лишь на одной — «научно-технической»— разновидности НФ, такая фантастика может озадачить, даже вызвать раздражение. Зато те, кто знаком с книгами Гоголя и Салтыкова-Щедрина, Вельтмана и В. Одоевского, с «Графом Калиостро» А. Толстого, со «Звездой Соломона» Куприна, с бессмертным «Мастером и Маргаритой» Булгакова, охотно примут в литературном произведении и небывальщину, и нарочитый алогизм, и черта с рогами — если все это необходимо автору для решения художественной задачи. Едва ли правомерно выводить такие произведения на обочину фантастики, усматривать в них по старой недоброй традиции безответственную игру ума либо опасное нагромождение фантасмагорий. Авторы ведь и не думают убеждать нас в том, например, что в бетонных коробках законсервированных строек может и вправду завестись «нечистая сила», что статуя может сбежать от деляги-скульптора, что путешествовать в прошлое можно при помощи сахарной пудры: сказки, притчи, сатирические гиперболы у молодых фантастов, как правило, социально значимы и имеют «точки пересечения» с реальной жизнью. И тогда невероятные происшествия, окрашенные иронией и сарказмом, воспринимаются как справедливое возмездие «кипучим бездельникам» от строительства (рассказ «Строительный» Любови и Евгения Лукиных — «Наука и религия», 1985, № 12), творцу, профанирующему свое искусство (рассказ «Галатея» Бориса Штерна — «Химия и жизнь», 1986, N9-4), бюрократу, сообразующему свои поступки с раз и навсегда вытверженными инструкциями (рассказ «Настоящим направляю вам заявку» Николая Блохина — «Химия и жизнь», 1985, № 1). Мы смеемся, а смеясь, как говорил Маркс, нам легче расставаться со своим прошлым. С тем, что нам сейчас мешает жить.
Сказочная фантастика может быть не только едкой и саркастичной, она может быть проникнута добрым юмором— как, скажем, в новеллах «Саги о Тимофееве» Евгения Филенко, построенной на основе богатого студенческого фольклора («Уральский следопыт», 1983, N2 6; «Студенческий меридиан», 1984, № 1 и др.). Круговорот событий, в который попадает Виктор Тимофеев с друзьями, описан ярко, изобретательно, с выдумкой. Чего стоят хотя бы картины институтского общежития, где вдруг перестали действовать законы физики, или приключения героя, вполне серьезно пообещавшего своей любимой звезду с неба! «Сага…» создана в традициях «оптимистической» сказки, где неунывающие персонажи решают все проблемы шутя и играя не потому, что проблемы упрощены, а просто потому, что всемогущи герои, окрыленные своей молодостью.
В то же время в формах сказочной фантастики могут существовать и трагедии — когда «чудо» грозит обернуться болью, смертью, бедой. Брек Линар из «Подарков Семилиранды» Бориса Руденко («Химия и жизнь», 1985, № 6), решивший всю свою жизнь, до самой последней крошечки, отдать людям, своей смертью облегчить чьи-то муки, совсем не похож на хладнокровного «вакеро», грабителя могил, способного зубами вырвать у судьбы богатство и удачу, не пожалеть никого (рассказ Людмилы Козинец «Я иду!» — в сборнике «Фантастика-85»), Как положено в сказке, пусть даже и грустной, злу и смерти не одержать победы над добром. Благодаря участию людей, которым Брек Линар даровал исцеление, он сам возвращается к жизни. А хищник «вакеро» не в силах воспользоваться даром, украденным у старого индейца: чудо происходит здесь, лишь когда желаешь счастья другим, а не себе. Сергей Иванов, отправляя своего героя в некую запретную зону, описанную с жутковатыми подробностями («Дорога в один конец» — «Наука и техника», 1985, № 10—12, 1986, № 1), в финале выводит традиции онный, казалось бы, НФ рассказ на новый виток, к откровенной притче. Страшное место, пугающее и убивающее людей,— всего лишь порождение чудовищных человеческих страхов. Мысль С. Иванова предельно обнажена, пока люди не перестанут спешно возводить перед всем непознанным барьеры из страха и ненависти, они неизбежно будут становиться жертвами собственных «фобий». Удачно оттеняют центральную идею притчи динамичный, острый сюжет, умелое использование законов детектива. Фантастический детектив — жанр вообще очень популярный, один из самых притягательных для начинающих авторов. И, если хотите, самый опасный. В мельтешении, приключенческого сюжета легче всего образ подменить маской, характер — штампом, конфликт — перестрелкой, а вместо решения проблемы водрузить «хэппи энд». Читатель разочаруется, обнаружив пустышку, но произведение-то уже прочитано.
Вот и повести «Мечта Пандоры» Андрея Столярова («Аврора», 1986, № 2—3) и «Дети тумана» Александра Бушкова («Урал», 1986, N2 8) не рекомендуется читать медленно и вдумчиво. Иначе вдруг сообразишь, что едва ли стоит симпатизировать суперагенту-недотепе Павлу, разоблачаемому каждым, кому не лень («Мечта Пандоры»), или не в меру прыткому ковбою — журналисту Константину Савину, сменившему кинокамеру на полицейский кольт («Дети тумана»),— не заслуживают герои этих симпатий. Увидишь, что стилистика несамостоятельна, да и фантастические идеи обеих повестей, мягко говоря, не отличаются новизной. Что фигуры ученых в произведениях — образцовая дань бульварной фантастике: профессор-маньяк, придумавший в тиши кабинета ужасную каверзу для человечества (Нейштадт у А. Столярова), и профессор-лопух, чья гениальность в науке перекрывается полным житейским идиотизмом (физик Гралев у А, Бушкова). Что детективная интрига построена только на случайных встречах, совпадениях, озарениях и т. п.— при нулевой работе мысли самих героев. Все это сводит логику сюжета к логике заурядного вестерна, где, как известно, Побеждает не тот, что прав, а тот, кто выстрелит первым.
На последних страницах «Правил игры без правил» Эдуарда Геворкяна («НФ», вып. 28, М., 1983) — повести тоже остросюжетной, с напряженным действием — опять-таки звучат автоматные очереди, льется кровь… Но здесь перед нами настоящая, нешуточная трагедия. Главный герой, инспектор полиции, застрелил, обороняясь, не просто отъявленных головорезов — убиты совсем юные существа, почти дети. Не с Марса, не из туманности Андромеды они залетели, это земные подростки, завербованные в своего рода «иностранный легион» для «цивилизаторства» на других планетах и обученные опытными инструкторами в спецшколах «простому искусству убивать ». И инспектор, в начале повести в меру честный, в меру порядочный и, в общем, самый обыкновенный чиновник, вдруг осознает и свою ответственность: за то, что мир несправедлив, за то, что жестокость стала нормой, за то, что детские души расчетливо калечат в спецшколах. Да, он не участвовал в этих делах, но ведь и не мешал, просто стоял в стороне. Только теперь он понимает, что обязан вмешаться в эту «игру без правил» — чего бы это ему ни стоило…
Тема ответственности людей за будущее всего человечества объединяет антивоенные произведения молодых фантастов. В рассказе Владимира Покровского «Самая последняя в мире война» («Химия и жизнь», 1984, № 5) изображен горький и парадоксальный итог бессмысленной гонки за «абсолютным оружием»: созданные учеными разумные бомбы оказываются гуманнее, «человечнее» своих создателей и не желают участвовать в тотальном уничтожении. Вячеслав Рыбаков в повести «Первый день спасения» («Даугава», 1986, № 10—12) рисует страшный в своем правдоподобии облик планеты после всеистребляющей ядерной катастрофы.
— А стоит ли нас пугать ядерными и прочими ужасами? — снова Спросит недоверчивый читатель.— И нужна ли нам вообще фантастика предупреждения — слишком уж ее нёуютно читать?
Да, нужна такая литература, она и должна быть неуютной, тревожащей: только так она вернее бьет по беспечности, инерции, легкомысленному «все обойдется», по такому понятному, но гибельному в наши дни желанию переложить ответственность на чужие плечи, по оптимизму, не подкрепленному реальными фактами действительности. Бодрячество, не имеющее ничего общего с историческим оптимизмом, проникает и в фантастику. Вспомним, сколько раз нам приходилось читать радужные утопии о светлом будущем, сам же путь к этому будущему тщательно скрывался где-то за кадром. Двадцатый век продолжал оставаться противоречивым — экологические, атомные и другие «больные» проблемы с повестки дня не снимались, но вот век XXI неожиданно оказывался безоблачным раем, словно на рубеже столетий притаился какой-то добрый волшебник. Повесть Виталия Бабенко «Встреча» («Химия и жизнь», 1986, № 5—8) — нечастая в нашей фантастике удачная попытка представить как раз тот переходный период (писатель отнес его к середине 90-х годов нашего века), когда сам процесс разрядки — нелегкий, мучительный, чреватый многими сложностями и все-таки жизненно необходимый для всех — начинает воплощаться в реальность. Вполне уместен в повести и приключенческий сюжет (расшифровка криптограммы, поединок главного героя, эксперта Комитета по разоружению, с одним из тех, кто хотел бы повернуть историю вспять), поскольку автор не обольщается: первые шаги к миру будут самыми трудными. Но их обязательно надо будет пройти.
Как видим, фантастике не противопоказаны ни притча, ни сказка, ни сатирический гротеск, ни остросюжетный
детектив, если в них звучит неравнодушие к жизненно важному в современной действительности-
Разумеется, было бы наивным полагать, что молодость автора— уже гарантия свежего взгляда, нетривиальности идей и т. п. Нет, пока еще не думают пропадать с литературного горизонта пресловутые розовощекие покорители-космонавты, немало еще пишется и благополучно издается бойких середнячков-детективов, редакторами еще предпочитаются привычно серые, беспроблемные, но «спокойные» произведения.
Однако лицо фантастики 80-х все-таки определяют уже не они.
Спрашивайте — отвечает…
В апрельском номере на вопросы читателей «Уральского следопыта» ответили известнейшие наши писатели-фантасты Аркадий и Борис Стругацкие. Сегодня в гостиной журнала — Кир Булычев. Писатель, который тоже вряд ли нуждается в особом представлении: его книги, его герои (и героини) оставили, полагаем, след в памяти каждого, кто знаком с его живописными фантастическими мирами.
О чем вы хотели бы его спросить? И что — высказать ему на этой заочной встрече! Если с чем-либо в творчестве писателя, в его публичных выступлениях не согласны — поспорьте: ваше право! Постарайтесь при этом излагать собственное мнение аргументированно, четко, лаконично.
Ваши письма должны быть отосланы на адрес редакции (с пометкой: Отдел фантастики, К. Булычеву) до 1 сентября 1987 года; в конце сентября мы передадим их адресату.
В качестве своеобразной разминки перед встречей с писателем предлагаем вашему вниманию (см. стр. 65) кроссворд, составленный по произведениям Кира Булычева читателем из Москвы Э. Бабкиным.
Ответы на кроссворд будут опубликованы в следующем номере.
