Подъехали к высокому забору из досок, который тянулся вдоль кукурузного поля. На воротцах висел огромный замок, но было видно, что он лишь имитировал крепость. Открылся он, конечно, без ключа. Шли по вытоптанной тропинке, по обе стороны которой расположились ульи. Иван Васильевич суеверно загадал: если пчела ужалит, начало будет плохим. Но пчелы мирно вились около домиков, деловито копошились у входа в улей.
— Вот ваше хозяйство,— развел руками Семен Васильевич,— всего двадцать шесть ульев.
Зашли в избу. Вместо двери — рама, затянутая марлей. Чувствовалось, что в избе давно никто не был.
— Раньше,— вновь заговорил Семен Васильевич,— у Митрича всегда здесь водилась медовуха. Ох и вкусная!
— Больше не будет,— тихо сказал Иван Васильевич.
— Это почему же? — вскинулся секретарь.
— Да так, не пью, товарищ секретарь.
Чтобы кончить этот неприятный для него разговор, Иван Васильевич заметил:
— Память ухудшается, и пчелы, говорят, не любят пьяных.— И, стараясь перевести беседу на другую тему, добавил: — Вы знаете, Семен Васильевич, на том поле, где сейчас кукуруза, раньше росла гречиха. Это было так хорошо для пчел. Конечно, пчелы могут летать и на далекие расстояния, но они израбатываются и прежде всего израбатываются их крылья. Пчелы ведь гибнут не только от химизации полей и верроатоза, но и от невнимания людей.
«Ишь, какой глазастый!» — подумал секретарь парткома.
