Секретарь райкома приехал очень усталый. Его нарты были совсем расхлябаны, собаки сразу легли, дышали тяжело и безразлично.
— Голодные,—хрипло сказал Наум Пугачев, твердо упершись торбасами в снег, словно боялся сесть и не подняться.— Третий день тянут голодные… У тебя есть корм, Николай?
— Э, Наум, плохо смотришь,— сказал Николай Аттувги-Танлё.— Целый морж у тебя за спиной.
Пугачев трудно переступил и повернулся: на вешалах красно-белыми глыбами пластались куски моржатины.
Собаки грызли мясо, а Пугачев стоял и смотрел. «Совсем охотник,— одобрительно подумал Аттувги-Танлё,— не о себе первом думает…»
Ужином гостя накормить не удалось. Когда мясо и лепешки были поставлены на низенький столик, Пугачев, тяжело привалившись к стенке чоттагина, крепко спал…
Утром в чоттагин пришли Арз, Тынаныкват, Чайвуургин, Вутыльхин — молодые охотники, друзья Николая. Пугачев ел, шутил и все почему-то говорил, что когда в пути человек не один — всегда легче, и в пургу не страшно, есть кому выручить.
— Какко!…— вздохнул хозяин.—С товарищем всегда лучше и на охоте. Кто спасет, когда поранишься? Или льдина оторвется?..
— Всегда нужно вместе охотиться: больше нерпы и моржа бить будете, песца ловить.
— Э-э, Наум…— раздумчиво обронил Арэ. — Мы с друзьями давно вместе, а другие? Разве одинаково все охотятся? У кого — большие байдары, у кого — маленькие… Кто большую байдару задаром даст?
— А вы соберитесь, кто беднее. Дадим в долг рульмоторы, охотничьи припасы, снаряжение… Товариществу мы дадим в долг многое!
Пугачева слушали изумленно и недоверчиво. Рульмоторы — большое богатство для охотника на морского зверя, как можно давать в долг?! Однако никто еще не слышал, чтобы Наум обманывал…
Недели и месяцы пролетели. Таких событий еще не бывало в поселке зверобоев. Фактория принимала шкурки песца и отпускала за них столько товаров, что люди устали удивляться и радоваться. Винтовки, патроны, капканы — что еще нужно охотнику для удачного промысла? Продукты, одежда, хозяйственная утварь… Разве не в этом нуждались чукотские женщины, мечтая о достатке и радости в доме?
Товарищество имени Стаханова набирало силы. Одна за другой появились на стеллажах две средних, несколько малых, а затем и большая байдары; мягко отсвечивая желтой моржовой шкурой, ждали, когда вскроется море. А перед самым летом зверобои бережно протирали и оглаживали новенький руль-мотор, привезенный их молодым председателем Николаем Аттувги-Танлё из райцентра.
Мужчины уходили во льды и всегда возвращались с добычей, в домах не переводились жир и нежное мясо нерпы.
Случалось выбраться на промысел и Николаю, но редко. Казалось ему, суматошными у него были не только дни, но и нота. Дел будто не убывало, и ко многим из них он не знал, как подступиться.
— Не умею,—жаловался он друзьям при встрече.— Пусть другой будет председателем.
Друзья удивлялись:
— Почему не умеешь?! Байдары построили? Рульмоторы есть? Люди довольны. Почему не умеешь?
— Женщины говорят: трехгранных иголок нет, свечей мало, материала на камлейки нет… э-э! Полозьев для нарт нет… Маленьких капканов на песца мало… Не умею торгового человека заставить привезти! Пусть другой будет председателем…
— Говоришь много и плохо! — рассердился однажды Вутыльхин и с досадой повторил: — Иголки, свечи… Раньше мяса не хватало, патронов — теперь есть. Люди рады! Всем спасибо, тебе первому. Значит, умеешь!
…В немереных километрах охотничьих троп и в долгих ожиданиях нерпы у разводий думалось легко и спокойно. О жене: беспечная стала Анна за последние годы… О чем беспокоиться женщине, когда в доме всегда есть пища? Мужчины тоже стали немного несерьезные, почти каждый вечер стараются пойти в клуб. Наверное, это хорошо, когда не нужно каждый день думать о еде. Пожалуй, и сам Николай тоже стал такой, веселый и беспечный… Но почему иногда боится чего-то? Боится, что уйдет куда-то новая жизнь, что люди опять станут хмурыми и усталыми? Старики говорят, что знавшее нужду и горе сердце видит далеко…
Не зря так беспокоилось его сердце.
Лодка появилась в море где-то в середине дня. Хорошо было видно, что это маленькая байдара, то и дело теряющаяся между льдами. «Опасно,—подумал Николай,— задавить может. Зачем плывет?..» Но лодка, умело лавируя по разводьям, приближалась.
Молодой охотник с острова Айон не пошел пить чай в ярангу, тяжело опустился на галечный берег:
— Был в Певеке. Просили завернуть к вам… Плохо. Война!
Его не поняли: какая война? Со всеми соседями живем дружно…
— Война,— повторил гость и закурил трубку.—Там, далеко… Где Москва, еще дальше. Напали фа-ши-сты,— сказал он по слогам. Еще рассказал, что люди в Певеке очень рассердились, часто собираются вместе и ругают фашистов. Мужчины собирают вещи и будут уезжать на войну. Приедет представитель — еще скажет,—закончил гость.
Представитель райкома пришел через три дня, показал маленькую красную книжечку и попросил позвать всех. О войне говорил, как о тяжелой работе. Это было понятно привыкшим к повседневному нелегкому и опасному труду охотникам.
— Мы не привыкли убивать людей,— выступил Арэ.— Но многие анкалины хорошо стреляют из винчестера и карабина. Они смогут стрелять из винтовок…
— Верим,— ответил гость.— Но анкалины нужны здесь. Нужно больше мяса, больше песцовых шкурок… На шкурки мы купим оружие, машины, продукты… Поэтому для вас здесь фронт…
Лето выдалось плохое. Все чаще бушевали короткие, по жестокие шторма, вблизи берегов бродили льды, они то и дело закупоривали горло губы, не давали выйти в открытое море. Моржи и нерпа скапливались на той стороне ледяных полей, добыть их было трудно.
Задувал «южак», он отгонял льды. Но в такие дни мало кто решался выйти в открытое море. «Южак» — самый опасный из штормовых ветров. Знали анкалины: если уносит на север — редко удается охотнику вернуться обратно…
И все-таки они сделали три плана за сезон, вместо одного… А зимой сдали на торгово-заготовительный пункт много песца. Одни Николай упрямо говорил себе: «Мало!» — и уносил все дальше дополнительные капканы. Линии его ловушек уходили так далеко, что два-три дня требовалось добираться — сиять зверька, выложить новую приманку…
Четвертый раз за войну побежали с сопок снеговые ручьи. А война все гремела и гремела. Но уже не на нашей земле. После охоты люди надолго приникали к радиоприемникам.
Годы текли, и каждый из них оставлял свою памятку в поселке зверобоев. Давно забыли здесь о ярангах — стояли дома. Баня, электростанция, новый клуб, школа — каждый мог сказать, в каком году они появились на косе. Тесно стало между скалами и морем — и началось строительство нового села в веселой и широкой долине. В древнем поселении зверобоев осталось всего несколько семей. Остался и Аттувги-Танлё.
Казалось, все молодеет вокруг — люди, село… Только Николаю Филипповичу годы прибавляли опыт, уменье — но не молодость. Сил у него пока хватало, и он еще слыл лучшим охотником.
Но наступило время, когда стало ясно: годы не обгонишь… В один из сезонов молодой охотник Василий Кевкей добыл больше песца; а следующим летом настреляли больше нерпы и моржа Федор Енлеплятт и Виктор Певранто, затем Слава Гувтын… При встречах ребята смущенно отводили глаза. А Николай Филиппович тихонько посмеивался в реденькую бородку:
— Хорошие ребята… Переживают, что я обижаюсь. Я не обижаюсь — радуюсь!
На пенсию его провожали торжественно и тепло, всем совхозом, в становление которого были вложены его силы, жизнь. За все прожитые годы он не слышал столько хороших слов о себе…
А потом все пошло, как было заведено. Вскрылось море — он на берегу с сетями, ждет рыбу или с карабином высматривает осторожную нерпу; упал снег — он настораживает капканы на песца. Не отпустило старого охотника любимое дело.
…Незадолго до кончины Николая Филипповича я еще раз побывал в гостях у него. Он показывал свои ордена, грамоты. Первая из них подписана еще Папаниным, начальником Главсевморпути… Грамот было много, они занимали целую стену в комнате нового дома. Они по-своему раскрывали годы и целую жизнь. Они не рассказывали о горестях, сомнениях, неудачах — в них было только хорошее.
Ну, что ж, грамоты… Не каждый их видел, эти его грамоты. Но каждый знает или слышал об известном всей Чукотке старом охотнике Аттувги-Танле…
