«Ваше Сиятельство,
Глубокоуважаемая Княгиня
Вера Николаевна!
…Я бы никогда не позволил себе преподнести Вам что-либо, выбранное мною лично: для этого у меня нет ни права, ни тонкого вкуса и — признаюсь — ни денег. Впрочем, полагаю, что и на всем свете не найдется сокровища, достойного украсить Вас.
Но этот браслет принадлежал еще моей прабабке, а последняя, по времени, его носила моя покойная матушка. Посередине, между большими камнями, Вы увидите один зеленый гранат. По старинному преданию, сохранившемуся в нашей семье, он имеет свойство сообщать дар предвидения носящим его женщинам и отгоняет от них тяжелые мысли, мужчин же охраняет от насильственной смерти.
Все камни с точностью перенесены со старого серебряного браслета, и Вы можете быть уверены, что до Вас никто еще этого браслета не надевал…»
Сколько же раз я с неизбывной нежностью и грустью перечитывала эти строки повести А. И. Куприна «Гранатовый браслет»! Да и кого оставит равнодушным вроде бы нехитрая и трагическая история трогательной любви простого телеграфиста к замужней молодой княгине…
Но странное дело: чем чаще я возвращалась к этой повести, тем больше вопросов рождала она во мне.
Почему браслет был именно гранатовый? И что за редкий зеленый гранат, наделенный магической силой, стоял среди красных камней? А гранаты, заметьте, были старинные и плохо отшлифованные. Почему?
Постепенно браслет этот стал для меня осязаемым и зримым. Нет, он не сиял высокомерно и
отчужденно, как драгоценность в ювелирном магазине. И не был он музейным экспонатом, смиренно ожидающим созерцательного почтения. Его кроваво-красный и зеленый не влились в сверкающую радугу «литературных» самоцветов, обильно усыпавших произведения Александра Дюма и Даниэля Дефо, Уилки Коллинза и Артура Конан Дойля, Павла Бажова и Николая Лескова…
Эту разобщенность прославленных драгоценностей и гранатового браслета А. И. Куприн подчеркнул упоминанием о другом подарке, полученном княгиней Верой Николаевной тогда же, в день именин. Муж ее, губернский предводитель дворянства князь Василий Львович Шейн, преподнес имениннице «прекрасные серьги из грушевидных жемчужин». Ему не отказать в тонком вкусе: северную красоту Веры Николаевны усилит холодное мерцание жемчугов. Да может ли сравниться с княжеским подарком «эта чудовищная поповская штучка», этот «золотой, низкопробный, очень толстый», но дутый гранатовый браслет бедного телеграфиста! И в мире камня — социальное неравенство…
Но все же — почему гранат?
Природа проявила завидную фантазию, создавая минералы этой группы из довольно небольшого набора
химических элементов: кальция, магния, марганца, железа, хрома, титана, ванадия, циркона, алюминия, кремния и кислорода. Однако, при единой для всего семейства структуре, состав гранатов исключительно переменчив. Именно этим объясняется их многоцветье и неоднозначность краски. Ведь и в природе встречаются гранаты бесчисленных оттенков всех цветов, кроме синего. Но самым популярным с глубокой древности считался тот, чьи кристаллы напоминают алые, просвечивающие густым соком зернышки плода гранатового дерева. Это сходство и послужило поводом дать камню «вкусное» имя гранат (от латинского «гранум» — зерно).
Издавна его считали символом верности, любви и страсти, как, впрочем, и другие красные камни. Нередко гранаты путали с рубинами, но разная твердость этих минералов помогла, со временем, отличать их: ведь рубин оставляет четкую царапину на гранате, а сам из такого испытания выходит невредимым.
По-разному стали их называть: за рубином закрепилось некогда общее для всех красных камней имя яхонт, гранаты же обзавелись множеством имен: фиалково-красные звали на Руси венисами, вишневые — бечетой, кроваво-красные известны были как червцы (то есть червонные) или карбункулы (от греческого «корфункулюс» — уголек). Афанасий Никитин, русский купец, совершивший «хождение за три моря» и добравшийся до столицы государства Пегу (в нынешней Бирме), писал о том крае: «А родятся в нем драгоценные камни, маник, да яхонт, да кырпук». Вот и еще одно название граната — кырпук, созвучное слову «карбункул».
Более всего это имя-сравнение подходит к одному из двух пригодных к ювелирной обработке видов красных гранатов — пиропу (от греческого «пиропос» — подобный огню, или «пюр» — огонь, «опс» — око, то есть «око огня»). И вправду, при дневном ровном освещении пироп напоминает густо-красный до черноты уголек, но луч света зажигает в нем жаркий багрянец искры, летящей в ночь из костра.
По утверждениям авторов старинных книг и современных знатоков камня, ни один земной самоцвет, даже рубин, не имеет такого благородного красного тона, как чешский пироп. Он известен людям очень давно: археологи нашли на территории нынешней Чехословакии украшения из него, относящиеся к началу позднего каменного века. Но первое научное описание пиропов из Богемии сделал в 1609 году придворный врач Рудольфа II, великолепный знаток минералов Боэций де Боот (Иерироним Боетиус): «Богемский гранат может считаться бессмертным, и его можно сравнить только с алмазом и чистым золотом». Правда, у Боэция де Боота возникло еще одно сравненние — с цветом запекшейся крови.
Однако и у А. И. Куприна мы читаем подобное. Помните? «Когда Вера случайным движением удачно повернула браслет перед огнем электрической лампочки, то в них, глубоко под их гладкой яйцевидной поверхностью, вдруг загорелись прелестные густо-красные живые огни.
«Точно кровь!» — подумала с неожиданной тревогой Вера».
Как согласуется это описание камней браслета с «портретом» богемского сокровища — пиропа! И если это он, что же случилось в судьбе прославленного самоцвета, стоявшего когда-то в одном ряду с царем камней алмазом и украшавшего одежды королей, а теперь очутившегося в «поповской штучке» бедного телеграфиста? И только ли капризы моды, владеющие судьбами камней, тому причина?
Вернемся к записям Боэция д е Боота, гд е он рассказывает о добыче пиропов: «Крестьяне на ходят их рассеянными на полях, без какой-либо материнской породы, в виде песка или зерен, и несут их в Прагу для продажи…» Заметьте, продавали даже гранатовый песок, так дорог был богемский самоцвет, считавшийся вплоть до середины XIX столетия национальным достоянием.
В сокровищнице Рудольфа II хранился уникальный пироп размером с голубиное яйцо и весом в 468 каратов.
Царь поэтов Гете чтил чешский пироп так высоко, что преподнес в знак любви роскошную соуправу из 448 камней своей возлюбленной, семнадцатилетней баронессе Ульрике фон Леветцов.
Великий чешский композитор Бедржих Сметана на закате жизни подарил своей жене ожерелье из богемских пиропов.
Как видно, камень этот был в большой чести, и не только в Богемии. Слава его прошла по всей Европе, росла и ширилась добыча самоцвета, но вместе с этим падала его цена.
К тому времени лихорадка почище золотой охватила копи Кимберли, где спутником алмаза оказался пироп. Правда, его сначала спутали… с рубином, и под именем «капский рубин» бесчисленное множество африканских пиропов хлынуло в Европу, сливаясь в единый багряный поток с пиропами Богемии. Цена на них упала столь стремительно, что сделалась доступной большинству. .
Добавил дешевизну пиропам и второй вид ювелирного красного граната — альмандин. Принято считать, что это название происходило от слова «Алабанда» — местность в Малой Азии, известная искусными гранильщиками драгоценных камней. Плиний Старший, ученый I века н. э., упоминает альмандин под именем « алабандская вениса» или «алабандский карбункул» и описывает его как темноокрашенный, порой черноватый, темнее других разновидностей граната. Многие арабские знатоки камня IX— XI веков указывают на фиалковый оттенок самоцвета. В те времена он назывался «ал-мази надж». На созвучии слов «алмази надж» и «альмандин» основано предположение о том, что корни современного имени этого граната — в арабском языке.
Нарядный, то вишневый, то фиалково-красный, густой и бархатистый цвет альмандин а давно привлекал человека. 4000 лет назад он входил в число двенадцати ритуальных камней наряду с алмазом и смарагдом (изумрудом). Находки ювелирных изделий с альмандином в богатых скифских курганах говорят о популярности и ценности этого самоцвета 2500 лет назад. Да и позднее не гасла слава фиалкового граната, хотя расширение торговых связей вело к падению его цены. Ведь ювелирный альмандин встречается нередко, кристаллы его крупны, до 4—5 сантиметров, а прекрасные камни, в изобилии привозимые в Россию с Цейлона, Мадагаскара, из Индии, Бирмы, в дополнение к богемским и капским пиропам так насытили рынок, что сделались гранаты «рубинами бедняков».
И вот уже не царевны, а купеческие да поповские дочки, простые горожанки и обитательницы ремесленных слободок щеголяют в сережках да подвесках, в колечках да браслетах, а то — и в ожерельях, усыпанных жаркими искорками не очень умело, наспех, дешево обработанных гранатов. Их ставили, конечно, в серебро — по давнему обычаю да небольшой цене. И верили, что правда писана в старинных лечебниках и торговых книгах, будто «кто яхонт червленый при себе носит, снов страшных и лихих не увидит, еще — кто яхонт носит в перстне при себе, тот и скрепит сердце свое, а в людях честен будет». А еще, будто красный гранат «сердце обвеселит и неподобные мысли отгоняет, разум и честь умножает, от грома и неприятностей обороняет и от губительного поветрия морового сохраняет». В общем, не камень, а талисман от всех печалей.
Так значит, гранатовый браслет, подаренный влюбленным телеграфистом, предназначен был стать талисманом и рассказать на языке камней о верности и пылкой страсти…
Но не княжне же носить «рубины бедняков»! Вот что, оказывается, таилось за уничижительным прозвищем «поповская штучка». Однако среди тех «рубинов» был и «странный маленький зеленый камешек». Это весьма редкий сорт граната — зеленый гранат. Но какой? Ведь ныне, как, впрочем, и ко времени написания А. И. Куприным «Гранатового браслета», минералогам известны три вида зеленых гранатов.
Ранее других, в 1790 году, был обнаружен гроссуляр. Опальный академик Российской Академии наук Эрик Лаксмаи, естествоиспытатель, ботаник и минералог, предпринял путешествие в Сибирь с целью сбора гербариев и минералогических коллекций. В береговых откосах верховья реки Вилюй ученый заметил странные кристаллы неизвестного минерала. Прекрасно образованные и сохранившие всю четкость граней, они были мучительно-знакомой, гранатовой формы. Но цвет! У большинства кристаллов — оливково-зеленый, но попадались и такие, в которых зелень разбавлена то золотистым, то коричневым оттенком рейнского вина.
О находке неизвестных ранее «гранатообразных камней» Э. Лаксман сообщает своим коллегам в Петербурге, куда отправляет и коллекцию этих кристаллов. Лишь в 1808 году известный минералог А. Г. Вернер подтверждает открытие Э. Лаксмана, определяет минерал как новый вид граната и дает ему имя гроссуляр (от латинского — крыжовник). Действительно, его кристаллы теплых оттенков зеленого цвета напоминают крыжовенные ягоды: одна — зрелая, другая — не очень, а та и вовсе еще зеленая.
Не сразу новый камень заинтересовал ювелиров: прозрачный ограночный кристалл гроссулмра — большая редкость, да и цвет его не броский, с грустинкой.
То ли дело — яркая внешность другого граната — уваровита. Вот уж где зеленый цвет — зеленее не бывает. Именно окраска этого минерала ввела в заблуждение знаменитого ученого Густава Розе. В 1829 году он, в составе экспедиции Александра Гумбольдта, предпринял путешествие по России, посетил хромитовый рудник на Среднем Урале и там обнаружил в трещинах пород прожилочки, щетки и мелкие кристаллы очень красивого изумрудно-зеленого минерала. Определив его как «медный изумруд», Г. Розе открыл счет курьезов, связанных с ним. Лишь в 1832 году профессор Горною и Технологического институтов академик Г. И. Гесс определил находку А. Гумбольдта и Г. Розе как новый вид граната. И (вновь курьез) назвал его уваровитом — в честь графа С. С. Уварова, бывшего министра просвещения, президента Петербургской Академии наук, того самого, которого А. И. Герцен в «Былом и думах» назвал «сидельцем у прилавка просвещения», которому А. С. Пушкин посвятил едкую сатиру «На выздоровление Л укулла».
В годы, когда А. И. Куприп работал над «Гранатовым браслетом», был известен лишь уральский уваровит, ограночные кристаллы которого там до сих пор не обнаружены. Правда, ювелиры ставят в изделия этот гранат, но только в виде искристых, пронзительно-зеленых щеточек.
И, наконец, третий зеленый гранат — демантоид — обнаружили крестьяне в россыпях уральской речки Бобровки. В 1871 году находка была определена минералогом П. В. Еремеевым как новый вид граната. Сильный блеск и великолепная игра его ограненных кристаллов не уступают лучшим сортам алмаза. Благодаря именно этому новый минерал получил имя демантоид (от немецкого — алмаз). Правда, твердостью он уступает не только «царю камней», но и всем своим собратьям из группы гранатов. Зато красота и редкость сделали демантоид самым ценным из них. В конце XIX — начале XX века он был одним из главных экспортируемых ювелирных камней России. Особенно модным считался этот самоцвет во Франции XIX века…
Как правило, демантоид ставили в серьги, кулоны, подвески, поскольку в кольцах и браслетах велик риск повредить хрупкий и сравнительно мягкий камень, испортить полировку. Да и краса его наряднее и чище, когда, взятый в легкую, ажурную оправу, камень со всех сторон, насквозь, доступен свету и отзывается ему зеленой глубиной и золотыми сполохами граней.
Цвет ювелирных демантоидов различен: есть камни изумрудного оттенка, есть — травянистой зелени, но большинство — золотисто-зеленые. Именно такими демантоидами прославился Урал, где эти самоцветы называют хризолитами (от греческих « хризос» — золото, «литое» — камень).
Но… это очень точное для уральского граната — златокамня имя принадлежит совсем иному золоти сто-зеленому минералу — оливину. Впрочем, такую окраску имеют и другие самоцветы: родственник изумруда — берилл, скромный собрат прославленного александрита — хризоберилл, топаз, корунд, везувиан… И все они в древности были очень популярны и известны под названием «хризолит».
В то же время истинный хризолит — оливин упоминается Плинием Старшим как топаз — «уроженец» острова Топазон. А монокль императора Нерона, долгое время считавшийся выточенным из берилла или изумруда, оказался на поверку оливиновым.
В раскопках древней Экбатаны (Иран) археологи нашли блестящий зеленый самоцвет и предположили, что это — хризолит. Однако А. Е. Ферсман определил находку как демантоид .
Немало путаницы было с названием зеленых самоцветов. И какие только камни не причисляли к хризолитам! Но никто и никогда до 1790 года не назвал зеленый минерал гранатом: это имя было для красных камней.
Но зеленые-то гранаты есть! Так какой же из них стоял в «гранатовом браслете»?
Уваровит исключается сразу: его кристаллики, как вы знаете, не гранили, в изделие ставили не поодиночке, а щеткой.
Остаются демантоид и гроссуляр — оба очень редкие, что соответствует и тексту. Помните? «Это весьма редкий сорт граната — зеленый гранат». А редкий — значит, и дорогой. Самым дорогим гранатом был демантоид, но мог ли он принадлежать прабабке Желткова? Если ему, Г. С. Ж., к моменту написания А. И. Куприным «Гранатового браслета» лет «было около тридцати, тридцати пяти» (то есть он 1875—1880 года рождения), то с некоторой долей условности можно подсчитать, что прабабка его родилась в 1800—1810 году. И если предание о магической силе зеленого камня в браслете считается в семье старинным, ему никак не менее полувека, а скорее всего и больше.
«Гранатовый браслет» написан в 1910 году, и, по самым скромным подсчетам, фамильная драгоценность Г. С. Ж. могла быть изготовлена в 1830—1840 годах. А теперь вспомним, что гроссуляр был открыт в 1790 году и определен как гранат в 1808 году, демантоид — в 1871 году. Но в это время браслет уже принадлежал бабушке или даже матери Желткова. Да и какое же это «старинное предание», если его объекту — зеленому гранату — всего лишь 40 лет!
Итак, «поверив алгеброй гармонию», мы обнаружили в браслете зеленый гроссуляр. И насторожились. Почему А. И. Куприн, так поэтично и достоверно описавший размеры («с горошину»), огранку («кабошины»), степень обработки («плохо отшлифованные»), игру и цвет («прелестные густо-красные живые огни») красных гранатов, столь скупо рассказал о зеленом («маленький зеленый камешек»)? Ведь оттенков зеленого цвета много, и однозначно зелеными гранаты не назовешь! И почему этот «камешек» не яркий, не сверкающий, а «странный»? Пусть гроссуляр и не ровня златокамню-демантоиду, но, обработанный, он благороден и глубок.
Может быть, о «странности» расскажет нам «старинное предание»? «…он имеет свойство сообщать дар предвидения… и отгоняет… тяжелые мысли». Но так старинные лапидарии писали о разных зеленых самоцветах изумруде, хризолите. «Мужчин же охраняет от насильственной смерти»,— вновь о «хризолитах» (топазе и берилле). А где же. о зеленом гранате?
Браслет же был подарен как талисман в день именин княгини, 17 сентября. Посмотрим старинные гороскопы —их в моем распоряжении оказалось десятка полтора. У разных авторов завидное согласие: тем, кто родился в сентябре, покровительствует хризолит. Какой: истинный, который — оливин, или любой из когорты золотисто-зеленых самоцветов, а значит, и тот «странный зеленый камешек», который в «Гранатовом браслете»?
Нет, что-то здесь не так, не по-купрински: писатель, столь точный в изображении деталей и возводящий их в ранг символов, почему-то дает весьма размытый, приблизительный «портрет» главного, редкого камня в браслете. Но ведь портреты, как правило, пишутся с натуры… И я решила искать «тот самый» браслет. Если он, конечно, был.
Наверное, я выбрала не самый короткий путь, начав поиск с книг. На меня обрушилась лавина: монографии о творчестве А. И. Куприна, его опубликованные письма, многочисленные воспоминания о Куприне — писателе, друге, отце, муже. Казалось, описан каждый его шаг, исследовано каждое слово, и растворилось время, разделяющее «сегодня» и «тогда». Я как бы вижу из сегодняшнего далека ту счастливую для А. И. Куприна зиму, когда он женился на Марии Карловне Давыдовой. Все ладилось у него тогда. В радость были даже светские послесвадебные визиты к многочисленным знакомым.
Вот молодые на обеде у Любимовых: Людмилы Ивановны (Милы, как ее звали дома) и Дмитрия Николаевича — камергера, крупного чиновника государственной канцелярии. Занимая гостей, хозяин дома шутливо рассказывает забавную историю о некоем мелком почтовом чиновнике, который с маниакальным упорством преследовал Людмилу Ивановну любовными посланиями в стихах и прозе, шел за ней во время прогулок и даже процикал в ее квартиру, сговорившись с полотерами. Все это длилось несколько лет и воспринималось в семье Любимовых не более чем темой для смешных рисунков в альбоме.
Но однажды, в первый день пасхи 1901 года, «рано утром горничная принесла Миле письмо и небольшой пакет. В нем оказалась коробочка, в которой на розовой вате лежал аляповатый браслет — толстая позолоченная дутая цепочка и к ней подвешено было маленькое красное эмалевое яичко с выгравированными словами: «Христос воскресе, дорогая Мила. П. П. Ж.». Это выходило уже за рамки приличия. Коля* страшно возмутился и потребовал принятия по отношению к П. П. Ж. самых крайних мер».
Они были приняты: установив, что таинственный П. П. Ж.— это Петр Петрович Жолтиков, снимающий дешевую квартиру на пятом этаже в доме Фридерикса на Невском проспекте, Любимов с шурином отправились туда, вернули браслет и потребовали прекратить нелепое преследование Милы. Больше П. П. Ж. о себе не напоминал.
А. И. Куприн, вопреки ожиданиям Любимовых и их гостей, принял эту историю близко к сердцу. По дороге домой он говорил Марии Карловне: «Я представляю себе П. П. Ж. Я представляю себе, как мучительно напрягает он свои душевные силы… чтобы выразить охватившее
его большое чувство, и как стремится он уйти от своей убогой жизни в мечты о недосягаемом счастье».
Позднее, вспоминая визит к Любимовым, А. И. Куприн говорил жене: «Сейчас все новые впечатления у меня не отстоялись. Я свернул их, как ленты кодака, и уложил в своей памяти. Там они могут пролежать долго, прежде чем я найду для них подходящее место и разверну их. Когда проходит время, глубже чувствуешь и оцениваешь прошедшее — людей, встречи, события. И тогда все принимает иное освещение и форму».
Так и случилось: лишь через восемь лет А. И. Куприн развернул эту «ленту кодака». В письме своему другу, профессору Петербургского университета Ф. Д. Батюшкову он писал: «Сейчас занят тем, что полирую рассказ . «Гранатовый браслет». Это — помнишь? — печальная история маленького телеграфного чиновника П. П. Жолтикова, который был так безнадежно, трогательно и самоотверженно влюблен в жену Любимова…»
Конечно, «Гранатовый браслет» — не точная копия этого события. В частности, П П. Ж. прислал Л. И. Любимовой действительно «поповскую штучку», «идиотский браслет», к тому же — вовсе не гранатовый.
Но, как оказалось, «лента кодака» запечатлела и гранатовый старинный браслет, который задолго до написания повести А. И. Куприн подарил своей жене, Марии Карловне. Она вспоминает, что ее браслет «был покрыт мелкими гранатами, а посередине — несколько крупных камней. Браслет очень нравился Александру Ивановичу, к драгоценным камням он чувствовал особенное пристрастие, знал множество легенд о них».
Значит, прообраз литературного гранатового браслета все-таки был! Более того, он принадлежал жене писателя. Но, увы, Мария Карловна ушла из жизни двадцать лет назад. Где же ее прославленный браслет? И я, как заправский криминалист, стала составлять список. родных, близких, друзей и знакомых Марии Карловны. При всей его первоначальной обширности он оказался весьма и весьма скупым, когда над ним нависла дата — январь 1984 года. Всемогущее время… Среди тех немногих, кого оно пощадило, оказалась дочь близкого друга Куприных, одного из интереснейших журналистов России В. А. Регинина (Раппопорта) — Кира Васильевна Регинина. К ней-то, первой из моего списка, я и обратилась с письмом, в котором просила сообщить, знает ли она что-нибудь о судьбе «того самого» гранатового браслета.
Честно говоря, надежда на ответное письмо была слабой, а на то, что местонахождение браслета выяснится скоро — еще слабее. Время шло, и вот, наконец, в мае — долгожданное письмо, а в нем…
Не буду злоупотреблять терпением читателя и процитирую главное: Шария Карловна Куприна-Иорданская была в большой дружбе с моим отцом и отдала браслет ему. Так он хранится у меня с тех давних пор».
…И вот он у меня в руках — живой куприиский гранатовый браслет. Благородно мерцают старинной огранкой небольшие, то ли плохо отшлифованные, то ли тронутые временем пиропы. Они сплошь усыпали овальный браслет. Я поворачиваю его «перед огнем электрической лампочки», и «прелестные густо-красные живые огни» загораются и бегут от камня к камню.
Все точно, все как в повести А. И. Куприна. За исключением одного: зелепого граната здесь нет и никогда не было. В этом браслете А. И. Куприн его придумал.
А уже после опубликования «Гранатового браслета» (1911 год) «Куприн трогательно искал в петербургских магазинах именно такой браслет и подарил его своей спутнице, как память о годах молодости, и о молодых надеждах, и о том успехе, который выпал на долю этой маленькой повести».
