Среди документов о колчаковской контрразведке в Центральном государственном архиве Октябрьской революции есть две фотографии. Они были сделаны колчаковскими тюремщиками перед расстрелом заключенных.
Выяснилось, что на снимках — Александра Яковлевна Михеева и Иван Борисович Борисов (Цветков).
Иван Борисов выглядит угрюмым — истязания и пытки наложили отпечаток на его облик. Но лицо у него привлекательное. Видно, что это решительный человек с волевым, целеустремленным характером. Чувствуется большая внутренняя сила.
Особенно поражает фотокарточка Шуры Михеевой. Удивительно милое лицо молодой девушки. Взгляд ее чист, чуть застенчив, но бесстрашен и смел. Что ее ждет расстрел — она не могла не знать в ту минуту, когда ее фотографировали. Но какой нежный облик, какой одухотворенный взор. Перед смертью она написала: «Я умираю за идею, рада и совершенно спокойно жду своей смерти».
Кто они были, Шура Михеева и Иван Борисов? Как оказались они на уральской земле, а потом — в колчаковском плену?
На немногие вопросы нашлись ответы. Остались их посмертные записки. Остались упоминания о них в исторических изданиях и документах в архиве, где называются их имена. Вот и все. Но и то немногое, что удалось узнать об этих людях, надо знать.
Александра Михеева была питерской большевичкой. Партийная организация рекомендовала ее для работы в тылу белых. В январе 1919 года Центральный Комитет партии направил ее в распоряжение Урало-Сибирского ЦК РКП (б). Размещалось оно в Уфе. Видимо, здесь ей и дали задание перейти линию фронта.
Иван Борисов был квалифицированным рабочим. Сохранился документ, выданный И. Цветкову (это его партийный псевдоним) о том, что он «служил в акционерном обществе соединенных кабельных заводов с 20 июля 1910 по 27 сентября 1917 года».
Борисов, видимо, вел революционную работу на Урале с 1917 года. 2 декабря 1918 года Уралобком партии, находясь в Перми, рекомендовал «Ивана Борисова для работы по организации партийных ячеек в тылу противника». В Уфе ему было дано основное задание — вести работу «на Западно-Уральской железной дороге».
Можно предположить, что с начала декабря 1918 года до января 1919 года Борисов мог’побывать по заданию Военно-полевого контроля 3-й армии в тылу белогвардейцев, выполнить задание, вернуться на советскую территорию и прибыть в Уфу.
С Шурой Михеевой он связан был одним заданием. Раньше, скорее всего, они не были знакомы. Да и в Уфе, наверное, тоже не виделись из соображений конспирации.
В тылу работало большевистское подполье. Подпольный комитет был прочно связан с ЦК партии. Именно в качестве связных и направлены были Шура Михеева и Иван Борисов.
Борисову бюро поручило передать подпольному комитету 200 тысяч рублей.
1 февраля 1919 года Борисов был переброшен через линию фронта вместе со своей женой Марией Афанасьевной. Переправлялся он через село Никольское (восточнее Уфы), благополучно прибыл на явку в Аша-Балашовский завод. Там он сказал товарищам, что следом за ним идет коммунист К. М. Тумаков и просил местных подпольщиков помочь ему добраться до Златоуста, а потом — до Челябинска. Но, опасаясь провокации, они решили подождать прибытия Туманова, Иван жил два дня в одном из куреней в окрестностях поселка. Он был со своей Манюеей, как называл свою жену.
Тумаков едва не погиб, но прибыл на явку. После его прибытия Борисов отправился в Златоуст.
«Петроградская девица-курьер», как Шура Михеева названа в одном из документов, через несколько дней после отъезда Борисова из Уфы была переброшена через линию фронта в том же районе.
К концу января 1919 года колчаковцы усилили охрану в прифронтовой полосе. Повсюду были расставлены контрольные посты. Хватали всякого, кто вызывал подозрение. Контрразведка рыскала повсюду. Поэтому подпольщики тщательно готовились не только к переходу фронта, но и к работе в условиях диктатуры Колчака, которую Ленин называл «хуже царской».
Как, под видом кого продвигались Иван и Шура — это неизвестно. Они оказались во вражеском тылу, в Челябинске. Здесь они встретились. И здесь были схвачены колчаковцами.
Обратимся к документам.
Отношение начальника контрразведки, в нем требование: «Выдать предъявителю сего фельдфебелю И. Волкову содержащихся под стражей с 27 сего февраля арестованных Ивана Борисовича Цветкова и Александру Яковлевну Михееву для допроса». Отношение это написано в омскую тюрьму. Но арест все же произошел в Челябинске. Это подтверждается тем, что с омскими властями вел переписку относительно Борисова штаб Западной белогвардейской армии. А он находился в Челябинске.
Свидетельствует омский подпольщик П. Г. Кринкин. Он рассказывает о Ф. А. Садке (Ситникове). Этот Садке но поручению бюро приехал из Москвы в Уфу с крупной суммой денег. Он оказался авантюристом. А после того как его арестовали — предателем. Кринкин припоминает, что в Челябинске он выдал группу партийных работников, включая двух женщин.
В Центральной военной колчаковской контрразведке был перефотографирован мандат, выданный Сиббюро Борисову-Цветкову, написанный на куске холста. Копия эта потребовалась «для приложения к делу о Садке, Борисове и др.».
Копия допроса 15 марта 1919 года была направлена в омскую тюрьму. Контрразведка штаба Западной армии допрашивала Садке в Челябинске.
Итак, провал произошел в Челябинске. Предательство. И две выданные Садке женщины — безусловно, Михеева и Цветкова.
Фриц Садке — инженер, австро-венгерский военнопленный. Он дал колчаковцам обширные сведения о деятельности Сиббюро ЦК, о его работниках, о путях переправы подпольщиков за линию фронта. В ноябре 1919 года с помощью подпольщиков он был арестован, осужден и расстрелян.
Больше трех месяцев томились в омской тюрьме Александра Михеева и Иван Борисов. В это время в Омске произошел ряд крупных провалов. В застенки были брошены многие коммунисты. Дело Борисова и Михеевой подключили к делу подпольного комитета. Они были «особо опасные преступники».
Контрразведка, как видно из протоколов, пыталась получить от них сведения о Сиббюро, о путях переправы, узнать адреса, явки. Следователи контрразведки были изощрены в допросах и пытках. А начальник контрразведки даже обещал выпустить Шуру на свободу, если она будет откровенной. Но и это, и угрозы, и избиения — все было бесполезным. Допросы ничего не добавили к тому, что уже удалось вызнать колчаковцам.
Вот здесь-то и были сделаны эти снимки — последние свидетельства их жизней.
Жена Ивана, Мария, жила в Омске. Ее отпустили, видимо, поняв, что имеют дело не с коммунисткой, а просто е женой подпольщика. Она приходила к нему на свидания, передавала записки, передачи. У Шуры не было близких в Омске.
Оба они, конечно, знали, что им, посланцам бюро ЦК, надеяться не на что. Смерть неминуема. Но оставались спокойными до конца.
Те из Шуриных еокамерниц, кто остался жив, вспоминают:
«Шура Михеева — невысокая, худенькая, но характер у нее сильный, она держалась очень ровно, чувствовалась большая выдержка — ведь она знала, что ее ожидает расстрел».
«У Шуры мы не видели ни слез, ни раскаяния,— вспоминает Эмма Одынь.— Она производила впечатление сильного человека. Такой она ушла от нас и, уверена, такой встретила смерть».
«Самое лучшее впечатление и дорогую намять оставила мне Шура Михеева,—вспоминает Зофия Венцкевич-Личети, комиссар Интеротряда.— Шура, сама на пороге смерти, находила в себе силы утешать подруг по камере». Старалась отвлечь Зофию от мрачных мыслей. Мужу Зофии, Карою Личети, командиру Интеротряда, тоже грозил расстрел. Шура не знала, что вместе с ним она встретит смерть. Но когда ее, Агнию Свищеву и Любовь Голисову повели на суд, она сняла кольцо с руки. «Прими на память»,— сказала она Зофии.
Военно-полевой суд состоялся 31 мая 1919 года. Было привлечено к суду 16’коммунистов.
Мужественно держались они на суде. В сообщении о суде колчаковцы пишут, что обвиняемые «держатся вызывающе, не признают за собой никакой вины и даже предрекают неминуемую гибель всех темных сил реакции».
Ответы Шуры кратки, сдержанны, полны достоинства. Гордо звучали на суде ее слова:
— Приехала в Омск добровольно. Виновной себя не признаю. Я — член Российской Коммунистической партии большевиков».
11 человек были приговорены к расстрелу. Ночью 3 июня 1919 года были расстреляны Шура Михеева и Иван Борисов.
В женскую камеру пришла записка:
«…Не унывайте и не жалейте меня. Я умираю за идею, рада и совершенно спокойно жду своей смерти. Будьте и вы бодры и не падайте духом. Вещи разделите между собой. Александра».
Прощальное письмо Ивана Борисова к жене и к товарищам:
«Дорогая Мантося! Ты не очень печалься… Ведь ты хорошо знаешь, что не один я погибаю. Крепись и надейся. Целую тебя и благословляю…
Также прощайте все товарищи, кто меня знает, тот, может быть, помнит мои труды. Но это неважно. Я обращаюсь со своими предсмертными словаци к вам: мужайтесь, не падайте духом. И делайте свое великое дело… Я верю в мощь пролетариата и с этой верой иду под вражескую пулю».
