Два репортажа о проблемах кардиологии, которые решают алма-атинские и свердловские ученые Научные знания о человеческом сердце обновляются ныне быстро. В Москве построен кардиологический центр. Это целый город Сердца. Гудят многолюдные столичные конференции и симпозиумы, там звучит многоязыкая речь. Ученые спешат обменяться сведениями о поиске тайн миокарда. Медицинские термины —не красивые метафоры, они не чаруют слух, но зато помогают понять сигналы сердца. Куда оно летит? Современный человек, попавший в плотную творческую атмосферу, кажется, раскален от напряжения. Вот почему рабочий гул медицинских симпозиумов — тревожный. Врачи хотят, чтобы каждый из нас имел крылатое сердце, а не вяло работающий насос. Печальный парадокс: именно деятельные люди гибнут все более молодыми. Их спасают кардиохирурги, реаниматоры. Но, увы, не всех! Куда летит человеческое сердце? К доброте завтрашнего дня. И дорого платит за свой порыв. И не желает малой кровью приближать счастье. Ведь малой кровью — значит, не торопиться. Но как может не торопиться тот, кто четче других видит светлые горизонты?..
Наш первый рассказ — об ученых-медиках Алма-Аты. О тех, кто отбросил мысль о том, что техника отдаляет врача от больного, а врач, увлекаясь машинной диагностикой, видит болезнь, а не человека. Мы в гостях у исследователей, которые вершат технизацию медицины. Она необратима. Устройства, аппараты, приборы, инструменты все очевиднее делают медицину областью точного знания. Медицина из искусства врачевания превращается в строгую науку. И смелее вторгается в недуги, еще вчера считавшиеся неизлечимыми. Она спасает безнадежных. Разумеется, в этой новой борьбе есть потери. Увы, мы, немедики, порой воспринимаем это как слабость медицины. Зараженные успехами космической техники, ядерной физики, мы начинаем думать, что и наука о человеке должна быть уже всемогущей. Но будем помнить, что вывести на орбиту здоровья больное сердце не менее сложно, чем спутник послать в околоземное пространство.
Время подтвердило: в Казахстане образец технизированной медицины показывает институт клинической и
экспериментальной хирургии имени А. Н. Сызганова. Здесь многие годы в повседневные медицинские труды вовлекаются математический анализ и моделирование процессов, электроника и физические методы исследований. Здесь врачи-исследователи добрались с помощью датчиков де глубокозалегающих пластов информации. Никакая намять уже не в силах объять ее. Это делает ЭВМ. Она ускоряет лечение и эксперимент.
…Это действительно было поразительное зрелище. Мне рассказывали о нем очевидцы. В одном из павильонов ВДНХ в Алма-Ате институтские исследователи демонстрировали однажды нечто необычное. Мигом ученых окружала толпа. Было чудо. На стуле сидел человек, от его рук тянулись два проводочка. Так снимается кардиограмма. И верно: рядом работал кардиограф и другие приборы. А на столе лежало человеческое сердце… Разумеется, рукотворное. Но оно билось, как живое. В точном согласии с сердцем демонстратора. Вот человек поднялся и сделал несколько приседаний. Понятно, у него должен участиться пульс. И он участился, потому что и сердце на столе также стало активнее. Значит, здесь сердце сердцу весть подает, одно другим управляет?
Посетители выставки в Алма-Ате видели биокардиомассажер. Что он может? Он заменяет руку врача. Когда во время операции случается остановка сердца, его надо запустить. Счет в такой ситуации идет на секунды. Допустим, электрический разряд не оживил миокард. Хирург начинает прямой массаж сердца. Долго ли он может это делать, когда локти подняты, положение рук неудобное? А нужна точность движений, не повредить бы сердце усталыми пальцами, теряющими координацию…
Другой случай. У больного — обширный инфаркт, остановка сердца. Попытки оживить сердце ничего не дают. Врач идет на прямой массаж. Но, как мы поняли, его он не сможет делать несколько часов.
В том и в другом случае поможет массажер. Сердце помещают в массажную камеру, повторяющую форму миокарда, и она начинает делать систолу и диастолу четко и неутомимо. Можно задавать любой ритм сокращений. Как только появится биение сердца, как только будет на кардиограмме схвачен зубец «Р», показывающий активность органа, ему можно помогать все меньше и меньше, в конце концов и совсем выпустить его на волю из массажной камеры. В принципе биокардиомассажер, разработанный кандидатом медицинских наук Тимофеем Арсентьевичем Поповым, может работать вместо рук врача полсуток.
Где еще полезен биокардиомассажер? Он может поддерживать биение донорского сердца. Эта ситуация настолько нова, что тут следует кое-что пояснить, чтобы снять сомнения. Нет, речь идет не о том, что человека еще можно спасти, а на его сердце уже претендует другой. Человек жив, пока работает мозг, а если он погиб? Вот тогда ниточку его жизни (сердце) можно связать с другой обрывающейся ниточкой (погибло сердце, но мозг жив!). Так, умирая, один человек продляет, жизнь другому. Таких операций еще не делают в алмаатинском институте, но предпосылки для них готовятся.
Итак, биокардиомассажер обеспечивает синхронный прямой механический массаж сердца при его остановке. Позвольте, скажет искушенный в медицине читатель, вы забыли АИК — аппарат искусственного кровообращения. Пора сказать и о нем. За рубежом реаниматоры спрашивают у родственников: по карману ли им продолжение борьбы за жизнь больного? Если кошелек в порядке, можно поддерживать искусственное кровообращение еще несколько часов. У нас врачи в критических ситуациях не оглядываются на экономические последствия своих действий. Они просто делают все возможное. И все же есть он, рубеж времени. Наступает момент, когда и АИК отключают. Когда же? Есть объективный критерий смерти. Не станем погружаться в его подробности. Немедикам в них трудно вникать. Но то, что сегодня последний рубеж, завтра станет пройденной чертой, и жизнь человека будет продолжена. В этой борьбе примет участие в ближайшем будущем биокардиомассажер, созданный алмаатинцем Тимофеем Арсентьевичем Поповым.
Не сразу сориентировались, в каком из зданий Свердловской областной больницы находится лаборатория биофизики, потерял какое-то время, и пришлось поторопиться, чтобы не опоздать на встречу с исследователями. Взбежал по лестнице, и когда вошел в лабораторию, то пульс участился так, что почувствовалось сердце».
А мне Юрий Леонидович Проценко, кандидат медицинских наук, уже показывает то, с чего начинается тонкий биофизический опыт. Это — сердце… Неподвижное, оно лежит в розовом растворе. Проценко тронул его пинцетом:
— Видите эту маленькую мышцу? Она отвечает за работу сердечного клапана. Природа словно бы специально выделила ее для наших экспериментов. Впрочем, эту ее доступность для наблюдений заметили первыми не мы, а еще биологи прошлого века. Она нужна нам и потому, что состоит из параллельных волокон, то есть силы ее одного направления, не надо вычислять равнодействующую…
Нагнувшись к чаше, я вдруг увидел: да эта крохотная мышца безжизненного кроличьего сердца жива, сокращается! Поистине жизнь борется со смертью до самой последней возможности. Как бесстрашна эта трепетная ниточка!
— Вот за жизнестойкость мы и чтим папиллярную мышцу,— улыбается Проценко.— Она работает в эксперименте 8—10 часов. Кстати: кто-то подсчитал, что сердце среднестатистического человека за его жизнь перекачивает столько крови, что ею можно было бы заполнить полторы тысячи железнодорожных цистерн. Постоянство работы и выносливость — вот главные признаки сердца.
Эксперимент начинается. Кусочек папиллярной мышцы длиной всего-то три миллиметра помещают в ванночку с физиологическим раствором. Не станем входить в дальнейшие подробности, лишь скажем, что электростимуляция заставляет частицу кроличьего сердца сокращаться, а с помощью особого приспособления исследователи могут ее растягивать. Для чего? Чтобы изучать зависимость силы мышцы от ее длины. Ведь сила сокращения сердца впрямую связана с его растяжением. А растягивает сердце кровь. Чем ее в нем больше, тем оно энергичнее старается вытолкнуть кровь. Вы, очевидно, уже догадались: трехмиллиметровый мускул ведет себя как целое сердце. Если бы это было совсем не так, то эксперимент превратился бы в удовлетворение любознательности за государственный счет.
Итак, сила сокращения мышцы зависит от ее длины.
— Растягиваю на пятьсот микрон,— говорит старший инженер Феликс Бляхман.
— Идет нормально! — откликается Проценко, следя за работой самопишущего аппарата. Ход эксперимента, естественно, записывается для дальнейшей обработки информации.
— Феликс, дай еще пятьсот.
— Тянет хорошо,— констатирует Проценко увеличение силы сокращения мышцы на ее растягивание. И просит добавить еще 500 микрон. Но тут же отменяет третье распоряжение. Мышце трудно.
Такое впечатление: работают механики, испытывают образец какого-то материала на разрыв… Здесь, в лаборатории биофизики, действительно изучается механика — механика сердца*
Нет, не потому, что свердловские исследователи создают искусственный миокард. В научной прессе недавно появилось сообщение-прогноз: если все ученые США будут в течение пятидесяти лет работать только над созданием рукотворного миокарда, лишь тогда они, возможно, достигнут цели. А как же сенсационные вживления синтетических насосов, разве это что-то иное? Да, это попытки поставить на какое-то время гибнущему больному сердце-протез. Да, он продляет жизнь человеку, но не человечеству… В том смысле, что лишь искусственное сердце, равноценное природному, может в больших масштабах помочь людям. А в нашем веке конструируют миокарды, которые могут только временно заменить живое сердце, на несколько месяцев. Это, очевидно, будет достигнуто в ближайшие годы.
Мы коснулись одного параметра работы сердца: как зависит сила сокращения от растяжения сердечной мышцы. А еще сила сокращения связана с частотой сердцебиения. А еще… Можно назвать десяток (только выявленных ныне наукой) важных характеристик работы сердца. Да к тому же они взаимозависимы! Сердце непрерывно меняет режим работы. Оно реагирует даже на то, с какой интенсивностью человек мыслит. Хотя и при этом находится в состоянии покоя. Сердце окутано беспокойной атмосферой переменчивых желаний. Ему нет покоя — движение, движение. Как же его можно сделать чутким и трепетным из бесчувственной синтетики или резины? Кроме всего прочего пока ни один материал не выдерживает миллионов сокращений, искусственные сердца при испытаниях ломаются. И все же их безостановочно совершенствуют. Они спасут больных, сердце которых утратило способность сокращаться… И все же свердловские биофизики имеют прямое отношение к созданию в нашей стране искусственного сердца, полностью вживляемого в организм, работающего не месяцы, а годы. По договору с научно-исследовательским институтом трансплантологии и искусственных органов (он находится в Москве) они выполняют научную работу, смысл ее: поиск кода саморегуляции сердца.
Поэтому свердловские ученые изучают, что происходит в сердечной мышце.
— Остановка! — вдруг слышу голос Феликса.,
И через две-три минуты голос Юрия Проценко:
— Поехали дальше.
Оказывается, и малая часть сердца обладает памятью. Исследователи сейчас регистрируют, как мышца после паузы восстанавливает прежний режим работы. Еще одно подтверждение того, что сердечная мышца устроена безмерно сложно, «отлита» природой из материала, имеющего память. Вот куда уходят проблемы саморегуляции сердца, в сложные вещи…
На экране осциллографа медленно плывет зеленая искорка. Бок о бок с осциллографом — портативный телевизор. Звук, конечно, выключен. На экране «Юности» мелькают кадры документального фильма. Кажется, и телевизор «озабочен» тем же: как управлять работой сердца, как избежать угрозы инфарктов, стенокардий? Вот по санаторному парку катит велосипедистка. Толстяк пытается подтянуться на турнике. Мужчина под аплодисменты женщин выжимает гирю. Человек бежит на месте, лента тренажера уходит из-под его ног…
Прошу Юрия и Феликса глянуть на телевизионный экран. Мол, какая жизнь режиссер! Соединила же: вы думаете о сердце, а там, по телевизору,— про то же самое. Подняли на мгновенье головы, понятливо хмыкнули и снова склонились, как Шахматисты, над лентой, по которой перья самописцев ведут линию графика — линию жизни.
