"Фантастика - лишь продолжение..."
Беспокойный двадцатый век! Сколько проблем из разряда абсолютно прежде не предсказуемых, тех, что «и не снились нашим мудрецам», принес он обитателям планеты! Дальта, Церо, Талцетл, Гооройя, Обра, Эффа, «Голубая», «Третья»…—разно именовали Землю в своих книгах фантасты прошлого и разно рисовали ее будущее, но в одном подсознательно были долгое время убеждены все: в исключительной надежности нашего мира, в изначально словно бы заданном на многие века запасе прочности условий, благоприятных для рода человеческого. Разве что перед космической катастрофой могло человечество оказаться бессильным — однако и тут в книгах фантастов обычно обнаруживалась некая счастливо, гм, найденная лазейка…
Двадцатый век поразвеял немало иллюзий.
Обнаружилось, скажем, что отнюдь не автоматически только на благо человеку срабатывает свои чудеса ее величество Наука. И что, к примеру, всеобщая сытость — еще не самое главное условие для достижения всеобщего счастья. И что едва ли имеет смысл (речь-то у нас — о фантастике!) надеяться на скорую встречу с инопланетянами: возможно, в обозримом космосе Земля — и впрямь единственная колыбель, взрастившая Разум? Да и стоит ли уповать на немедленную и эффективную помощь гипотетических этих братьев во всех наших земных делах? Во-первых, неизвестно, как ими решена дилемма «вмешиваться — не вмешиваться»; а во-вторых, так ли уверены мы сами, что нам эта помощь необходима позарез и, главное, полезна?.. И еще многое обнаружилось, вплоть до буквально обезоруживающего: сколь же, оказывается, она хрупка и мала на поверку — родная наша планета, наш общий дом, космическая наша жемчужина! Какой там запас прочности, когда и сама она давно нуждается в бережном к себе отношении, в восстановлении изрядно поутраченного многообразия природных форм, в нашей, своих детей, активной защите — от нас же! В защите, в восстановительных работах, а вовсе не в безудержной гонке вооружений, мощью своей уже и сейчас способных обеспечить ей печальную участь Фаэтона…
Многое изменилось в мире — многое изменилось и в фантастике. Давно ли виделось в ней развлекательное, сродни детективу, чтение — и только? А сегодня? Что ищем в ней, чем она привлекательна для нас — сегодня? Не тем ли, что, говоря словами В. Шефнера, «фантастика — лишь продолженье того, что мы явью зовем»?
Во всяком случае, именно об этом — о связях фантастики с жизнью, об отражении в ее, фантастики, зеркалах насущнейших проблем современности — чаще всего не забывали упомянуть наши читатели, отвечая на прошлогоднюю викторину с ее заданием написать отзыв об одной из НФ новинок 1982—1983 гг.
Публикуем подборку этих отзывов.
Предвидя возможный упрек в пристрастии к положительным оценкам, заметим следующее. В почте отдела есть, разумеется, и критические отзывы о новинках. Однако — при практически полном равнодушии литературной критики к будничным, текущим заботам отечественной фантастики — мы и впрямь видим сейчас первоочередную свою задачу в том, чтобы привлекать внимание читателей к произведениям, которые того, на наш взгляд, заслуживают.
В. Генкин, А. Кацура. Лекарство для Люс. Повесть. (Сборник «НФ» вып. 25. М., «Знание», 1983).
Как-то в «Литературной газете» мне попалась статья об эксперименте в одной из московских школ. В старших классах в качестве преподавателей по всем без исключения предметам выступали сами школьники. Взрослые учителя, конечно, присутствовали на уроках, но… в роли учеников, причем разрабатывали одну из моделей: озорника, всезнайки-эрудита, равнодушного, медлительного и т. д. Таким образом в этой школе решалась проблема предварительного отбора среди тех школьников, которые собирались в будущем стать учителями. Обучение и игра…
Я вспомнил об этой статье, прочитав повесть В. Генкина и А. Кацуры. Вообще-то фантасты и раньше ратовали за то, чтобы шире использовать игры при обучении, доста-точно вспомнить хотя бы Аньюдинский интернат в повести Стругацких «Полдень, XXII век». Но в «Лекарстве для Люс» весь процесс обучения заменен играми! Играют — во все: в средневековую историю и лечебницу, в поэтический салон, в индейцев, даже в Большой Совет планеты!.. Взрослые земляне грядущего доверили детям целую планету и не связывают их излишней опекой. И дети оправдывают это доверие.
Правда, дети остаются детьми. Не торопясь помочь попавшему в их мир нашему современнику, они невольно причиняют ему боль, не замечая своей жестокости. Впрочем, кончается все хорошо: путешественнику во времени вручается лекарство для больной дочери, сам он благополучно возвращается в свой тревожный XX век.
Но каверзный вопрос — а сумеют ли дети распорядиться сами собой, пусть и в далеком будущем? — вопрос этот, занозой сидящий в читателе, остается. Мы помним превосходный анализ поведения группы детей, оторванной от цивилизации и творящей расправу над теми, кто чем-либо выделяется,— в «Повелителе мух» У. Голдинга. Но, может быть, человек как вид продолжает эволюционировать, и для грядущего не страшны рецидивы прошлого?
Хочется в это верить. Ибо мир, описанный В. Генкиным и А. Кацурой, так ярок, так пронзительно радостен, что мы, хотя и увидели только небольшую его часть, перелистываем последнюю страницу повести с чувством благодарности ее авторам, верящим в торжество гуманных начал человечества. Не знаю, как другие, а я хотел бы пройти обучение в подобной школе.
В. БОРИСОВ (Абакан)
А. Житинский. От первого лица. Повести. (Л., Лениздат, 1982).
Само название книги подсказывает особенность повествовательной манеры автора: каждая повесть, за исключением «Лестницы», написана от лица главного героя. Это позволяет глубже заглянуть в его внутренний мир, понять, чем он живет, к чему стремится, каковы его идеалы. В то же время мы чувствуем себя участниками происходящего — так близки становятся нам герои ленинградского писателя. Они доверительно делятся с нами своими мыслями, поверяют свои ошибки и промахи, делая это частенько в ироничной форме, подтрунивая и над окружающими, и над собою.
Герои Житинского надолго остаются в памяти. Все они попадают в необычные ситуации, заставляющие и их, и нас, читателей, вслед за ними взглянуть на окружающее по-другому, задуматься над смыслом жизни. Фантастика помогает здесь решению многих нравственных проблем. Тихон Первозванский из «бессловесной твари» превращается в человека, способного совершать поступки. Снюсь, слишком легко относящийся к своему дару (сниться другим), начинает понимать, что не все так просто в жизни, что человек ответствен за себя, за свои лот, ступки, должен приносить пользу. К такому же выводу приходит и герой «Лестницы», в прошлом попусту прожигавший жизнь: нужно, чтобы в тебе кто-то нуждался, чтобы ты был сопричастен к судьбам других и мог отвечать не только за себя…
С. ЗЫРЯНОВ (В, Уфалей Челябинской обл)
В. Михайлов. Тогда придите, и рассудим. Роман. (Рига, «Лиесма», 1983).
В этом романе подкупают искренний гуманизм, оптимизм и гражданская позиция автора. Писатель забрасывает в далекое будущее интернациональный интервременной экипаж и заставляет его действовать в экстремальных условиях. Насколько достойно ведут себя эти представители человечества в сложившейся ситуации? Не надо забывать: у каждого из них родной эпохой сформированы свои собственные убеждения… Симпатии автора выражены однозначно — человек всегда должен оставаться человеком, если он вообще человек. Особенно ярко это проявляется в последней части романа, где герои возвращаются на Землю. Никто из них не ищет спокойной жизни, каждый выбирает то время, в котором сможет бороться за высшие идеалы человечества с максимальной эффективностью. Не случайно и главный герой романа возвращается в наше время: в его тревогах чувствуется то беспокойство за судьбы человека и человечества, которым живет и сам автор.
Резким контрастом на этом фоне выглядят представители сверхцивилизации, эдакие неумолимые и беспристрастные вершители судеб, почти всемогущие. Их действия подчинены неумолимой логике, в которой нет дела до отдельных судеб: решаются проблемы десятков разумных миров сразу! Однако разве может быть разум так равнодушен? Отношение автора к этому вопросу однозначно, что подчеркнуто в названии романа. Думаем, что и у читателей не возникнет двух мнений: человечество в состоянии решить свои проблемы самостоятельно, без чьей-либо помощи…
В. ЗАБИРКО, А. СМИРНОВ (Донецк)
В. Пирожников. На пажитях небесных. Повесть. («Знание — сила», 1983, № 1—4).
Действие повести разворачивается в довольно далеком будущем в поясе астероидов. Повествование ведется от лица комиссара ООН, расследующего деятельность «мыльных клубов»: создаваемые ими по заказам клиентов ситуации иногда заканчиваются катастрофами… Одновременно читатель узнает о ведущихся в поясе астероидов работах по аутотрофному синтезу белков, открывающему для человечества дорогу ко всеобщему изобилию, а также об использовании компьютеров для моделирования событий, абсолютно неотличимых от реальности. Тем самым перед человечеством возникает опасная возможность: скатиться в пучину полной материальной и духовной обеспеченности и навсегда— или надолго — остановиться в своем развитии.
Как видно, автор ставит перед читателями целый ряд философских, морально-этических и социально-психологических проблем. В повести они не решены — да и вряд ли имеют однозначное решение. Но повесть тем именно и ценна, что заставляет задуматься над очень важными в наш век вопросами. Вместе с тем сюжет ее — напряженный, динамичный, детективного характера, благодаря ему повесть читается буквально на одном дыхании…
Д. МУХОРТОВ 9-й кл. (Загорск Московской обл.)
А. Шалимов. Стена. Повесть. (Сборник «Белый камень Эрдени». Л.г Лениздат, 1982).
…Арсеналы перенасыщены, нервы на пределе: вдруг и в самом деле нечаянно, абсолютно случайно какой-то самолет уронит какую-то «очень сильную» бомбу?
Читателя НФ уже не поразишь описанием последствий ядерной катастрофы, но каждый новый вариант трагедии вызывает неослабевающий интерес. У Шалимова версия далеко не самая жуткая. Каким-то «избранным» удается уцелеть в испепеляющем огне. Искалеченные морально и физически, они почти потеряли память, лишь у некоторых осталось желание понять, осмыслить происшедшее.
Борода, главный герой повести, решает пройти через выжженную пустыню, во что бы то ни стало узнать, что же там — в конце дороги длиною в три ночи?
Дух искания и борьбы не покидает человека, пока он жив. Борода искал, боролся — и нашел… стену. Стену, оградившую прекрасный благоустроенный мир от сожженных гор. Страшен, невоспринимаем этот мир, лишенный чувств, делающих людей людьми. Ничего нет в этом сияющем мире — ни сострадания, ни любви к ближнему и дальнему, ни милосердия, ни даже любопытства. Сгорела страна в атомном огне — отгородимся от радиоактивной пустыни, нас-то ведь не задело! Мало того, детям своим будем лгать, лишь бы они остались в неведении: «Люди там не жили… там раньше были горы, а в них жили медведи и волки. Когда случился взрыв, все сгорели… Только, может, не все… Некоторые остались… Поэтому далеко ходить туда нельзя». Нельзя — и все тут!
Ну, а близко сходить можно: за апельсинами. Благо для застенного мира, что роща — апельсиновая, а не яблоневая! Ведь среди яблок может оказаться плод познания Добра и Зла…
А кому и зачем нужно общество, в котором нельзя идти далеко?
А. КРАВЦОВ (Актюбинск)
В. Шефнер. Лачуга должника. Истории полувероятные, маловероятные и совсем невероятные. (Л.,Лениздат, 1983).
В. Шефнера без труда узнаешь по резко индивидуальной манере письма: его прозу отличают простота, раскованность и, вместе с тем, поэтическая точность языка. Органично входят в повествование ирония и юмор, причем как и в жизни, эпизоды веселые часто переплетаются с печальными — даже в очень смешной истории о человеке, мечтавшем вывести «четырехногую куру».
Герои Шефнера — самое существенное приобретение писателя. И чаще всего он говорит об одном и том же человеке, которого очень любит и частицей которого обязательно является сам. Шефнер может быть и беспощадным сатириком, описывая, например, таких, как Вавик («путешественник в мир прекрасного»… с подзорной трубой по чужим окнам!) или «высокоодаренный» Виктор, который даже родителям пишет не письма, а «заявы». Однако главный герой Шефнера не таков. На первый взгляд, он довольно странен, У него крайне разнообразная лексика, в которой забавно сочетаются просторечия коммуналок и подворотен с канцеляризмами и научными терминами. Иногда этот герой посвящает себя поэзии, но, в отличие от стихов Шефнера-поэта, способен при этом вызвать только улыбку. И еще это? герой добр и бескорыстен, часто — до наивности. Именно ею люди с непробиваемым «здравым смыслом» склонны объяснять благородные поступки, которых никогда не совершили бы сами…
Перед нами типичный Иванушка-дурачок в современной своей ипостаси, простодушный и доверчивый. Человек, у которого нет иммунитета к чуду. Согласно законам жанра, чудеса у Шефнера связаны с космическими пришельцами либо с великими изобретениями. Но все это — «не всерьез». Всерьез — только отношение героев к событиям.
В книгах Шефнера не единожды появляется имя… Вадима Шефнера. Некий шутливый эпатаж с изрядной долей самоиронии? Да, но не только. Писателя волнует вопрос далеко не шуточный: как оценят потомки произведения наших современников, с каким мерилом подойдут к ним? А более общо — для чего стоит писать? И стоит ли писать, чтобы некий составитель «Антологии поэтов XX века» мучился над неразрешимым: был ли В. Шефнер «Чепьювином» (Человеком, пьющим вино)? Это — лишь один из грустных парадоксов Шефнера.
Способен ли к творчеству человек, у которого в запасе миллион лет жизни, почти бессмертие? Над этим — тоже непростым — вопросом размышляет писатель в романе «Лачуга должника».
А что делать, когда все задуманное свершилось: открытие сделано, главная книга написана, мечта, лелеемая с детства, сбылась? Почему-то мало кто из писателей сейчас задумывается над этим краеугольным камнем всякого творчества, да и не только творчества. «Ну, вот и все… Вообще все… Моя работа кончена»,— говорит изобретатель аквалида. Эта «нелепая грусть» охватывает и читателя, когда перевернута последняя страница любой повести Шефнера.
Книги его — умные и ироничные, серьезные и насмешливые — не оставляют равнодушным, заставляют радоваться и печалиться, а главное — задумываться над самыми важными вопросами нашей жизни.
Р. АРБИТМАН (Саратов)
