Зрелище было не из приятных. Бирюков поморщился.
— Куда исчез Зоркальцев, знаете?
— Честное слово, не знаю,— захлебываясь слезами, с трудом выдавил из себя Милосердов.— Последний раз он заезжал ко мне, как бы не соврать… Одиннадцатого июня. Да, да! Одиннадцатого…
— Зачем?..
— Чтобы купить…— Владимир Олегович вяло показал рукой через плечо,— этот старинный гарнитур.
— Не сторговались?
Милосердов достал из кармана пижамы носовой платок и стал вытирать щеки под очками.
— Сторговались на семи тысячах. Геннадий утром свозил меня к нотариусу, чтобы заверить расписку в получении от него денег, потом привез деньги. Сказал, вечером подгонит за покупкой грузовик, но до сих пор не приезжает. Уже который день пошел…
— В какое время он был у вас?
— К нотариусу мы ездили после девяти утра, а деньги Геннадий привез где-то около одиннадцати. Точно не могу сказать, не помню.
— В машине с Зоркальцевым никого не было?
— Когда к нотариусу ездили, не было. А когда деньги он привез, я машину его не видел.
Бирюков обвел взглядом мебель.
— Не много ли семь тысяч за это? Вы ведь говорили, что за бесценок купили…
— Но это же антиквар! — Милосердов вроде бы оживился.— Семь тысяч — дешевизна. Я сам столько же отдавал, но понадобились деньги на машину. Вот Зоркальцев и уговорйл меня.
— Он не подозревал вас в поджоге дачи?
— Нет, конечно.
— Зоркальцевские деньги у вас?
— У меня.
— Покажите.
Милосердов очень тяжело, словно это стоило ему больших усилий, поднялся из кресла, втиснулся в узкую щель между купеческим буфетом и шифоньером, дольше минуты что-то там передвигал и наконец, выбравшись оттуда, положил перед Антоном на стол семь денежных пачек, упакованных крест-накрест стандартными бумажными обертками. Одна из оберток была разорвана.
Дрожащим пальцем Милосердов указал на нее.
— Из этой тысячи я отдал пятьсот рублей Леле Кудряшкиной за бирюзовый перстень.
— Где Кудряшкина его взяла?
— Не знаю. Говорила, подарок, но чей — не сказала.
— Значит, парень именно эти деньги требовал?
— Да, кричал: ≪Выкладывай семь тысяч, которые получил от Зоркальцева!≫
— Откуда он узнал о вашей сделке?
— Понятия не имею. Кроме меня и Геннадия об этом никто не знал. Какое-то роковое стечение обстоятельств…
За окном послышался шум мотора, Бирюков глянул в окно и увидел оперативную машину. При официальном допросе, проводимом в присутствии прокурора,1 Милосердов полностью признал себя виновным в поджоге дачи Зоркальцева и, по его словам, готов был возместить причиненный ущерб или нести за совершенное уголовную ответственность. Когда же разговор зашел о самом Зоркальцеве, Владимир Олегович так слезно начал доказывать прокурору свою непричастность к исчезновению Геннадия Митрофановича, что на него неприятно стало смотреть.
Никто не поверил, конечно, в то, что Милосердое поджег дачу из-за ревности. Скорее всего причиной было какое-то деловое соперничество между ним и Зоркальцевым. Но в чем?.. Милосердов продолжал упорно твердить об Анжелике, а Зоркальцев не оставил никаких свидетельств на этот счет,
ГЛАВА 11.
Вернувшись в отдел, Бирюков с Шехватовым принялись обсуждать внезапно сложившуюся ситуацию. Разговор прервался телефонным звонком. Из дежурной части сообщили, что туда обратилась гражданка, утверждающая, будто на расклеенной по городу листовке опознала своего бывшего ученика Жору Коробченко.
— Направьте ее ко мне,— сказал дежурному Шехватов.
Вскоре в кабинет вошла высокая пожилая женщина с седыми, коротко стриженными волосами. Она медленно села на предложенный Шехватовым стул и тяжело вздохнула.
— Моя фамилия Юдина. Зовут Марией Федоровной. Сорок лет в школе учительствовала, теперь пенсионерка…— Женщина опять тяжело перевела дыхание.— Час назад из хлебного магазина вышла. Вижу, милицейский товарищ листовку приклеивает, где… разыскивает милиция. Подошла — батюшки! — Жору Коробченко ищут. А я видела его в начале этого месяца на вещевом рынке. Понимаете, в воскресенье пошла на рынок, чтобы купить приличный воротник к зимнему пальто. В мастерской всякую ерунду предлагают… И вот на рынке столкнулась с Жорой, только что купившим у какого-то мужчины прекрасную шкурку голубого песца…
— Внешность этого мужчины запомнили? — воспользовавшись паузой, спросил Шехватов.
— Пожалуй, в пенсионном возрасте, щупленький, лысый… Одет, как раньше говаривали, по-крестьянски, но в собственной мащине ездит.
— Какой марки машина?
— ≪Жигули≫ или что-то в этом роде. Новешенькая, вишневого цвета.
Шехватоб переглянулся с Бирюковым:
— Кажется, Тюленькин.— И опять спросил Марию Федоровну: — Коробченко при вас покупал шкурку?
— Нет, я встретила Жору уже с песцом,
— Почему решили, что он у этого мужчины купил песца?
— Потому что в тот день на рынке больше ни у кого песцов не было. Попробовала поторговаться — не по карману. Пятьсот рублей шкурочка!.. Видимо, Жора дешевле сторговался.
— Зачем ему понадобился песец?
— Ох уж этот Жора…— Юдина грустно покачала головой.— Как всегда, вдохновенно стал лгать, дескать, невесте — подарок. А какая у него может быть невеста, если он только-только из колонии вышел? Еще прихвастнул, что работает в геологоразведке, не пьет теперь. У него ведь все несчастья из-за пьянки…
— Давно его знаете?
— В начальных классах учила. Очень способный был мальчик, но алкоголь сгубил. Видимо, у Жоры это от отца — неизлечимого алкоголика. А мама Жорина была прекрасная женщина. Как и я, учительницей работала. Мы с ней параллельно классы вели. Ох, сколько Фаина Андреевна намаялась со своим муженьком! И лечила, и чего только не делала — все впустую. Так в пьяном угаре и погиб человек. Два с лишним года находился на принудительном лечении. Едва вышел оттуда — встретил шофера-дружка. На радостях так отметили встречу, что вместе с шофером ухнули на самосвале с моста в речку. Оба и погибли.
Бирюкову тотчас вспомнилась последняя встреча с Лелей Кудряшкиной и рассказ Лели о том, как ее отец ≪по пьяной лавочке гробанулся с самосвалом≫.
— Мария Федоровна, в каком районе это было? — быстро спросил Антон.
— В Мошковском.
— Вы там жили?
— Я и теперь там живу. Приехала в Новосибирск погостить к сыну да вот загостилась второй месяц.
— А как фамилия шофера, который погиб с отцом Коробченко?
— Кудряшкин.
— Вы его дочь знаете?
— Как же не знать. Леля с Жорой у меня в одном классе учились… Славная была девочка, но рано осталась без родителей. После десятилетки уехала в Новосибирск и где-то здесь затерялась.
— А вам хотелось бы ее повидать?
— Разумеется!
Бирюков вырвал из записной книжки листок, написал на нем адрес и номер телефона и протянул Юдиной:
— Вот Лелины координаты.
— Спасибо,— поблагодарила Мария Федоровна.
— Как Жора относился к Леле? — спросил старую учительницу Шехватов.
— Дружили они. Ох уж этот Жора… Очень способный, эмоциональный был мальчик, но, знаете, с какой-то болезненной тягой к отрицательным поступкам. Первоклассником я застала его у школьного туалета с папиросой. Прикуривать еще не умел. Просто поджигает спичкой табак — тот, естественно, не загорается. Спрашиваю: ≪Зачем ты это делаешь?≫ Смутился: ≪Интересно, Марь Федоровна, попробовать. Не говорите маме, честное слово, больше не буду…≫ Однако во втором классе уже покуривал основательно, и ни Фаина Андреевна, ни я так и не смогли уберечь его от пагубной привычки. А вот другой случай… Фаина Андреевна от постоянных неурядиц с алкоголиком-мужем страдала расстройством сна. Врач приписал ей димедрол. И знаете, Жора утащил у мамы эти таблетки. Усыпил чуть не весь класс, а сам наглотался больше всех. Врачи чудом спасли от отравления. В пятом классе… он выпил вина. Все всполошились, стали контролировать Жору. Он выправился, стал прекрасно учиться. Схватывал новый материал прямо на лету, участвовал в художественной самодеятельности, замечательно рисовал. Восьмой класс закончил в числе лучших. А после восьмого что-то опять сломило его. Самое, знаете, удивительное в том, что после каждого проступка Жора понимал свою вину, раскаивался, но через неделю-другую опять срывался. Десятилетку закончил с грехом пополам, однако прекрасно сдал вступительные экзамены в Омское художественное училище. Фаина Андреевна заботливо проводила сына на учебу, одела его с иголочки, а через полгода прилетела страшная весть — Жора арестован за кражу. У Фаины Андреевны не выдержало сердце — инфаркт… Хоронили ее без меня. По решению педсовета я срочно уехала в Омск, где Жора привлекался к суду, чтобы выступить, так сказать, в качестве законного представителя несовершеннолетнего подсудимого, поскольку Жоре в ту пору еще не было восемнадцати. На суде мне довелось узнать все подробности. Оказывается, в училище Жора учился нормально всего около трех месяцев. Затем стал избегать сокурсников, нашел компанию сомнительных дружков, стал бесконтрольно выпивать. Выпивка, разумеется, требует денег. Жора быстренько распродал справленные мамой вещи и… Тут-то и сговорили собутыльники его на кражу. Следствие было проведено тщательно, вина Жоры доказана. Да и сам он ничего не отрицал.
—Мария Федоровна, — обратился к Юдиной Бирюков,— при встрече с вами на рынке Коробченко не говорил о Кудряшкиной?
— Ни слова. Знаете, какой-то встревоженный был, и разговор толком не получился. Мне показалось, будто Жора испугался меня… Откуда у него деньги на песца?
— А сплутовать он не мог?
— Каким образом?
— Есть такой ≪кукольный≫ прием. В базарный день мошенник присматривает простоватого торговца и азартно начинает торговаться. Договорившись о стоимости покупаемой вещи, разрывает банковскую упаковку на денежных купюрах и дает пересчитать деньги продающему. Тот убеждается в достоверности суммы, но мошенник вдруг начинает колебаться —стоит ли покупать? Под этим предлогом он забирает деньги у продающего и на какой-то момент сует их к себе в карман. Затем сразу: ≪А, была не была! Покупаю!≫ И тут же, под шумок, вручает продающему пачку денег, но уже не ту, которую продающий пересчитывал, а ≪куклу≫, где купюры под упаковкой лишь сверху да снизу прикрывают нарезанную по их формату бумагу. Торговец спокойно прячет ≪куклу≫ в карман и обнаруживает, что его надули, как правило, уже дома…
Старая учительница задумалась:
— А это похоже на Жору, в школе еще любил разные фокусы. Но ведь вместе с этой… как вы сказали, ≪куклой≫ у него должны быть и настоящие деньги в упаковке. А откуда они у Коробченко, если он недавно из колонии?
— Видимо, раздобыл,— сказал Шехватов.
Ответив еще на несколько вопросов Шехватова, Мария Федоровна поднялась уходить. У порога она внезапно остановилась и досадливо махнула рукой.
— Ох, годы, годы… Самого главного, ради чего пришла, не сказала. В листовке написано, будто Коробченко вооружен. По-моему, это ошибка. При всех своих отрицательных качествах Жора никогда не отличался агрессивностью. Он от природы труслив, как ягненок.
— В критических ситуациях, бывает, и ягнята показывают зубы,— ответил Шехватов.
Юдина, попрощавшись, вышла из кабинета. Бирюков с Шехватовым молча посмотрели друг на друга.
— Вот, Виктор Федорович, и появилась точка пересечения пути Коробченко с Тюленькиным — барахолка,— сказал Антон.— Выходит, уже до угона ≪Лады≫ они встречались. И голубого песца Леле на шапку подарил Коробченко. Любопытно, на какие деньги Жора купил эту шкурку?..
—Надо тебе вечером ещё раз побывать у Кудряшкиной,— вместо ответа посоветовал Шехватов.
Однако в этот вечер встретиться с Лелей Бирюков не смог. По словам разговорчивой бабы Зины Петелькиной, Кудряшкина после работы с полчасика побыла дома и куда-то исчезла. Антон терпеливо просидел со старушкой у телевизора до конца программы и вынужден был уйти в гостиницу ни с чем.
ГЛАВА 12.
Утром в областной отдел розыска позвонил из райцентра Слава Голубев. Как всегда, на одном дыхании он выложил информацию: Коробченко прислал Шурику Ахмерову открытку, в которой срочно требует сто рублей.
—Требует или просит? — уточнил Бирюков.
Голубев перевел дыхание.
—Требует. Вот она, у меня в руках, эта открытка.
Читаю дословно: ≪Немедленно шли телеграфом до востребования сто знаков≫. Ни подписи, ни адреса нет. На открытке — штемпель Новосибирского главпочтамта с позапрошлым числом. Почерк — загляденье! Шурик говорит, кроме Коробченко, так никто не пишет. И еще, Игнатьич… в колонии Шурика ≪учили≫, что адресом в таких посланиях является штемпель отправления, то есть на Новосибирский главпочтамт надо денежки посылать.
— Ну, это и без ≪учителей≫ ясно. Еще какие новости?
— Все! Шурик сказал, фигу пошлет.
— Как он отзывается о Коробченко?
— Говорит, в колонии мировой парень был. Не задирался и героя из себя не строил, как некоторые другие.
— Тюленькин как?..
— Замкнул свою ≪ладушку≫ в гараж; пешком ходит на работу.
Бирюков пересказал показания старой учительницы насчет покупки Жоркой голубого песца и попросил Славу по возможности выяснить у Тюленькина, когда тот был на барахолке последний раз.
— Да разве ж барыга скажет правду! — прочастил Слава.
— Через соседей узнай, свидетелей поищи. Пойми, Славочка, это очень для нас важно.
— Я-то понимаю, гражданин Тюленькин — без понятия. Ладно, Игнатьич, постараюсь!
«Когда Бирюков положил телефонную трубку, слышавший весь разговор Шехватов озабоченно проговорил:
— Коробченко лихорадочно ищет деньги. Какбы он еще не наделал бед.
— Надо главпочтамт взять под наблюдение,— сказал Антон.
— Немедленно возьмем. А ты не откладывай встречу с Кудряшкиной.
Бирюков поднялся. До завода, где работала Леля, он доехал на троллейбусе. Моложавый, с черными усиками, начальник отдела кадров, заглянув в предъявленное Антоном удостоверение личности, мигом насторожился:
— Кудряшкина трудится добросовестно, дисциплину не нарушает, и, тэ сказать… мастер никаких претензий не имеет.
— У розыска тоже к ней претензий нет,— успокоил Бирюков.— Свидетелей ищем. Позвоните, чтобы Кудряшкиной разрешили на час с работы отлучиться.
— Пожалуйста,— согласился кадровик.
Через несколько минут Леля вышла из заводской проходной. Увидев поджидающего ее Бирюкова, она ничуть не удивилась. Сунув замасленные руки в карманы синего рабочего халата, небрежно бросила:
— Привет. Явились, не запылились.
— Стараюсь работать без шума и пыли,— улыбнулся Бирюков.— Прошлым вечером домой к тебе приходил, но увы…
— Вечерами я на дело ухожу.
— Жаргончик…
— С кем повелась, от того и набралась.
— От Жоры Коробченко?
— Ой, мама родная, опять про Жору.
— Почему ≪опять≫?
— Потому, что кончается на ≪у≫. Вчера после работы едва заявилась домой.— Мария Федоровна звонит. Бывшая учительница моя. В гости пригласила. И вот до глубокой ночи с ней о житье-бытье да о Жорике говорили. То, что алкашом Жорка стал, дураку ясно, но в убийстве зря его подозреваете. Коробченко как воробей в сухих вениках: шороху много, а не страшно.
Лицо Кудряшкиной было усталым. Видимо, не выспалась и утром торопилась на работу. С безоблачного неба пекло яркое солнце. Бирюков кивком показал на пустующую скамейку в затененном сквере рядом с проходной. Предложил:
— Сядем?..
Кудряшкина, не вынимая рук из карманов халата, молча прошла впереди Антона к скамейке. Усевшись на краешек, грубовато сказала:
— Долго трепаться некогда — дырки надо сверлить. За это деньгу мне платят. Спрашивай без дипломатии. Что знаю — скажу, чего не знаю — извини. Мне терять нечего.
— Когда последний раз виделась с Коробченко? — спросил Бирюков.
— Когда песца на шапку принес. Дай сигарету.
— Я некурящий.
Леля, хмыкнув, уставилась взглядом на носки своих простеньких туфель.
— Слава богу… Чуть не сорвалась, дура… Короче, песец обошелся мне в двадцать рублей, а занимала я Жорке пятьсот. Четыреста восемьдесят он вернул вместе с песцом. Деньги эти перехватила на пару дней у соседки, бабы Зины Петелькиной. Не веришь, у нее спроси. Баба Зина не соврет.
— Когда это было?
— Перед тем как Зоркальцев потерялся. Когда Мария Федоровна встретилась с Жоркой на барахолке.
— Какими купюрами ты давала, Коробченко деньги?
— Разными.— Кудряшкина с усмешкой глянула на Антона.— Еще и номера спросишь?
Бирюков пропустил иронию мимо ушей.
— Вернул он тебе какими?
— Новенькими, как из госбанка, десятками.
— Не говорил, где взял?
— Я первый раз сорок восемь новых десяток в руках держала, удивилась: ≪Ты, фраер, однако, банк ломанул?≫ Жорка засмеялся: ≪Не, сберкассу≫.
— После исчезновения Зоркальцева виделась с Коробченко?
Леля вновь принялась рассматривать носки туфель. Ответила не сразу.
— Забегал как-то Жорка ко мне домой. Попросил рубашку состирнуть, засиделся и заночевал. Утром я его выпроводила и на работу ушла. Больше не видела.
— Кровяных пятен на рубашке не было?
— Нет.
— Честно, Леля?..
— Честно говорю, крови не было, а в кармашке… шоферское удостоверение Генки Зоркальцева было.
— Каким образом оно к Коробченко попало?
— Сказал, вроде у дома Милосердова нашел. Хотел в ГАИ сдать, да позабыл.
— Коробченко знаком с Милосердовым?
— Расспрашивал меня: кто такой, кем работает, где живет…
— Нелогично. Удостоверение нашел у дома Милосердова, а сам спрашивал тебя, где тот живет… Леля растерянно уставилась Антону в глаза.
— Честно, так было. Сначала про дом сказал, а потом расспрашивать начал. До меня этот ≪юмор≫ сразу не дошел.
— Что ему ответила?
— Ну, естественно, рассказала, где последняя хата Милосердова находится.
— Вещи какие-нибудь у Коробченко были?
— Какие у алкаша вещи? Шляпа да куртка.
— А еще?
— Бутылка ≪Агдама≫ и плавленый сырок.
— А наган?..
— Чего?.. Не видала никакого нагана. И Жорка о нем не хвастал. Честно, я выпивать отказалась. Жорик один всю бутылку замочил и растрепался, как заяц во хмелю.
— О Зоркальцеве не упоминал?
— Когда мне перстень с бирюзой..—Кудряшкина болезненно поморщилась, словно нечаянно прикусила язык.— Нет, о Зоркальцеве особого разговора не было.
— Не ≪особый≫, выходит, был?
— Да ну тебя! Прилип, как банный лист…
— Ты же обещала сказать все, что знаешь.
— Обещанного три года ждут.
— Такой срок нас не устраивает. Коробченко может в ближайшие дни неприятностей наделать.
— Не бойся, ничего не наделает, лопух болтливый…— Леля мельком глянула на Антона.— Правда, Зоркальцева убили?
— Правда.
— Не Жоркиных рук это дело.
— Чьих же?
— Наверно, гарсон Милосердов Генку прикончил. Дачу-то зоркальцевскую он спалил. Анжелика, дура красномордая, мне похвасталась, что из ревности он…
— Что Зоркальцев с Милосердовым не поделили?
— Дураку ясно, не Анжелику.
— Что же?..
— Деньги. Жорка своими глазами видел, как Зоркальцев получил в центральной сберкассе семь тысяч и… канул.
— Каким же образом его перстень с бирюзой к тебе попал?.. Не тяни, Леля, время. Милосердов признался, что у тебя купил перстенек за пятьсот рублей. Выходит, ты — соучастница преступления…
— Офонарел?! — Кудряшкина широко открытыми глазами уставилась на Бирюкова.— Перстень Жорка нашел вместе с Генкиным шоферским удостоверением. Попросил кому-нибудь толкнуть, мне Милосердов подвернулся.
— Зачем же к Фарфорову пошла?
— Затем, чтобы узнать, не фальшивый ли камешек. Жорка понятия не имел, за сколько можно толкнуть эту цацку, а Вадька разбирается. Вот и поперлась, дура.
— Что спросила?
— Ой, мама родная! Это Вадим меня спросил: ≪Зоркальцева?≫ Я говорю: ≪Чо, правда, Генкин?≫ Фарфоров, как всегда, плечами вздернул, мол, кто его знает. Да если б он мне сказал…
— Леля, где Коробченко обитает?
— Не знаю.
— По телефону не звонит?
Кудряшкина отвернулась.
— Леля,— укоризненно заговорил Антон,— поверь, мы задержим Коробченко и без твоей помощи, но тогда могут выясниться факты не в твою пользу. Зачем тебе это надо? Ты и без того наделала глупостей. Теперь вроде одумалась, стала жить по-человечески, и опять все насмарку. Почему молчишь? Звонит или нет Коробченко?
— Утром сегодня звонил,— наконец тихо ответила Кудряшкина.— Хотел, когда вернусь с работы, в гости зайти.
— Я приду раньше. Можно?
Леля даже вскочила со скамейки.
— Не вздумай! Задерживай Жорку где хочешь, только не в моей квартире. Он же сразу поймет, кто его заложил. А если вышку схлопочет? С какой совестью буду жить после этого?
Бирюков тоже поднялся, посмотрел на часы.
— Ладно, Леля, пожалуй, ты права. Спасибо за откровенность.
— Чего уж…— Кудряшкина носком туфли прочертила на песчаной дорожке полосу и, не поднимая на Антона глаза, натянуто усмехнулась.— Вместо спасибо… прошу, не рассказывай Марии Федоровне про мое общение с разной сволочью. Знаешь, вчера она всю душу мне разбередила. Говорила как с родной дочкой. Советует вернуться в деревню, к себе в дом жить зовет. В колхозе доярок не хватает, а я — здоровая лошадь. Могу там рекорды ставить. Короче, на полном серьезе хочу из городского муравейника в родные места податься. Не расскажешь, а?..
— Не расскажу,— твердо пообещал Антон.
ГЛАВА 13.
Задержание любого преступника таит непредвиденную опасность. Не перечесть случаев, когда сотрудники уголовного розыска, задерживая даже безобидных, казалось бы, с виду карманников, попадали в такие сложные переплеты, что только молниеносная реакция и смекалка спасали им жизнь.
Оперативное совещание по задержанию Коробченко проводил начальник УВД. Сам в прошлом оперативник, генерал не раз попадал на лезвие риска и прекрасно знал цену неосторожности поступка. Поэтому сейчас он старался взвесить каждый шаг, чтобы предупредить возможную беду. Операция предстояла очень серьезная — по всем предположениям выходило, что Коробченко вооружен и, оказавшись в ловушке, наверняка применит оружие.
Выслушав рапорты, генерал задумался.
— Как на главпочтамте?..— наконец спросил он.
— Пока Коробченко даже поблизости от почтамта не появляется,— ответил Шехватов,—Или выжидает, пока Шурик Ахмеров отправит ему перевод, или увидел расклеенную по городу нашу ориентировку и осторожничает. Не появлялся он в последнее время ни в аэропортах, ни на вокзалах Новосибирска. Сегодня утром буфетчица пельменной, что у остановки ≪Башня≫, видела парня, похожего на Коробченко.
—И все?
—Все, товарищ генерал.
—Надо усилить патрулирование в районе ≪Башни≫, привлечь дружинников, выставить наряды сотрудников, одетых по форме, чтобы Коробченко стороной обходил многолюдные места. Ни один случайный человек не должен пострадать. Запомните: ни один!.. Учитывая, что преступник может оказать вооруженное сопротивление, прокурор разрешил нам тоже применить оружие. Но Коробченко нужен следствию живым…— начальник УВД помолчал.— Квартира Кудряшкиной для задержания отпадает по двум причинам. Во-первых, опыт мне подсказывает, что Коробченко туда не придет. Он уже насторожен. Во-вторых, нельзя не считаться с тем, что запутавшаяся в прошлом девица теперь вроде бы одумалась. Задержание надо провести так, чтобы Коробченко не заподозрил бывшую соклассницу…
На столе генерала включился селектор. Дежурный по управлению доложил, что несколько минут назад на главпочтамте появился сомнительного вида гражданин Тюрин, который спрашивал у контролера переводных операций, не поступил ли телеграфный перевод на имя Коробченко Жоржа Вениаминовича. При этом Тюрин предъявил контролеру свой паспорт с новосибирской пропиской по улице Фабричной и доверенность Коробченко на получение денег, заверенную печатью гастронома № 2.
—Где этот гражданин сейчас? — спросил генерал.
—Контролер ему ответила, что очередное поступление переводов будет через полчаса. Тюрин сел в операционном зале и поглядывает на настенные часы. Вероятно, ждет.
—Не упускайте его из вида.
—Есть не упускать Тюрина из вида!
Генерал обвел взглядом участников группы задержания.
— Вот вам возможность выйти на Коробченко, минуя Кудряшкину.—И посмотрел на Бирюкова:
— Срочно в оперативную машину и — на главпочтамт. Группа выедет следом. Не забывайте об осторожности.
В операционном зале главпочтамта посетителей было мало, и Антон сразу приметил обрюзгшего облысевшего мужчину с отеками под глазами. Облокотившись на край овального стола в центре зала, мужчина поминутно вытирал грязным носовым платком потеющую лысину и нетерпеливо взглядывал на светящиеся цифры электронных часов.
Бирюков умышленно подошел к одному из пустующих окошек с табличкой ≪Выдача телеграмм до востребования≫, с минуту постоял возле него и вроде бы в ожидании сел рядом с мужчиной. Мужчина ничуть не встревожился. Промокнув носовым платком мокрый лоб, он как ни в чем не бывало повернулся к Бирюкову, с тяжелой астматической одышкой спросил:
— Папиросочки не найдется?
— Не курю,— равнодушно ответил Антон.
— Жалко… Тоже деньги ждете?
— Телеграмму.
— В деньгах, значица, не нуждаетесь?
— Нет.
— Хорошо вам… А я поиздержался, даже на курево не осталось…—Мужчина несколько раз кряду глубоко вздохнул.— Не сможете на полчасика… одолжись пару рублевок?
— Почему не смогу,— Антон сунул руку в карман, но вдруг словно спохватился: — Только хотелось бы знать, кому даю в долг.
Тоскливые глаза мужчины азартно оживились, и он, будто опасаясь, как бы собеседник не изменил благое намерение, торопливо протянул пухлую руку:
— Будем знакомы!.. Тюрин Борис Петрович — мастер по ремонту кассовых аппаратов из ≪Рембыттехники≫.—Видимо заметив на лице Бирюкова недоверие, быстро достал паспорт с вложенным в него листком.—Вот, документ… Через полчаса получу по доверенности целую сотенку, рассчитаюсь…
Бирюков вроде из любопытства заглянул в паспорт, прочитал написанную каллиграфическим почерком доверенность Коробченко и сделал вид, что усомнился:
—Почему этот товарищ сам не получает деньги?
—Говорит, паспорт потерял… А без паспорта какая чудачка ему сотнягу выдаст?..
—Родственник или знакомый?
—Жорка-то?.. На почве ≪Агдама≫ познакомились.
—Как?
—Я очень уважаю вино ≪Агдам≫… Никакой гадости, кроме ≪Агдама≫, не пью…
—Вам совсем нельзя пить, без вина задыхаетесь.
Тюрин утвердительно наклонил лысую голову.
— Правильно, без вина задыхаюсь, но… как приму стакашек, задышка проходит… Многолетняя привычка. Было время, коньяком сосуды расширял, потом водочкой, теперь… вино выручает. Нет, я не алкоголик. Ни разу от алкоголя не лечился и не собираюсь. Пыо мало — бутылочку в день, для поддержания здоровья… И вот, значица, позавчера промашку допустил — винные магазины закрылись. Испугался. Думаю, к утру крышка — задохнусь. Тут Жорка и подвернулся с двумя бутылками ≪Агдама≫. Заночевал у меня. Поутрянке пришлось в знак благодарности его угощать, да малость переборщили… Сегодня вот без копейки, задыхаюсь…
— Выходит, компаньон ваш тоже на мели?
— Вчера днем хвастал, дескать, полный карман денег принесет, а вернулся с кукишем в кармане… Утром доверенность мне сунул, вот теперь жду… Ну так как насчет пары рубликов?
—Где потом вас искать? — спросил Антон.
—Долго здесь торчать будешь? — Тюрин перешел на ≪ты≫.
—Пока не получу телеграмму.
—Так я ж мигом! Через дорогу, в ≪Ветерке≫ подлечусь — и назад. Мне отсюда без сотни уходить нельзя…
≪Придется рискнуть для пользы дела≫, — подумал Бирюков, доставая деньги.
Завладев двумя рублями, Тюрин прытко устремился к выходу. Через окно Бирюкову было видно, как он, не обращая внимания на красный огонь светофора, перебежал улицу, угрожающе показал кулак чуть не сбившему его таксисту и безоглядно двинулся к летнему кафе с, вывеской ≪Ветерок≫. Следом за Тюриным к ≪Ветерку≫ направились два рослых дружинника.
Почти тотчас из служебной двери в операционный зал вошел одетый в штатское Шехватов и сел рядом с Бирюковым. С едва приметной улыбкой спросил:
—Финансируешь винную монополию?
—Побоялся, что задохнется без похмелки и отрубит концы к Коробченко,—ответил Антон.
—Я только что из второго гастронома, где Тюрин заверил доверенность. Заведующая говорит, прекрасный мастер по кассовым аппаратам, но без бутылки ≪Агдама≫ даже пустячный ремонт не возьмется делать.
— На каком основании ему заверили доверенность?
— Без всяких оснований, по знакомству шлепнули печать. Ротозеи.— Шехватов посерьезнел.— Есть новость. Утром Кудряшкнна заказала с квартирного телефона междугородный переговор с Минском, а полчаса назад сняла заказ. Хотела разговаривать с квартирой Вожеговых…
—Это Коробченко хотел говорить со своим бывшим дружком, но Кудряшкина, видимо, его предупредила, чтобы к ней больше не появлялся.
—Тоже так считаю. Что узнал от Тюрина о Коробченко?
—Случайное знакомство на почве выпивки. Сейчас ≪подлечится≫, попробую узнать, где у них назначена встреча. Дружинники не вспугнут его в ≪Ветерке≫?
— Ребята надежные. Кстати, до выяснения личности Коробченко прокурор санкционировал арест на поступающие ему переводы, если, разумеется, они поступят. Чтобы Тюрин не торчал здесь без толку, девушка-оператор ему скажет, что до следующего утра поступления денег не будет. По нашим предположениям, Коробченко, не дождавшись ничего от Шурика Ахмерова, попытается все-таки дозвониться до Савелия Вожегова. Не от скуки же он заказывал через Кудряшкину разговор с Минском. Поэтому берем под наблюдение все пункты междугородних переговоров. На твоей совести — центральный пункт…— Шехватов, кинув взгляд в окно, поднялся.— Мастер по кассовым аппаратам, кажется, закончил лечебную процедуру. В случае чего — звони в дежурную часть. Операция по задержанию Коробченко там основная забота.
— Понятно.
Бирюков тоже посмотрел в окно. Тюрик неторопливо шел от ≪Ветерка≫ к главпочтамту. На углу он остановился у светофора, дождался зеленого огня и вместе с другими пешеходами степенно перешел улицу.
—Как здоровье? — с улыбкой спросил Бирюков, когда Тюрин подошел к нему.
—Терпимо! А ты все сидишь, ждешь?
—Жду
— Перевода не приносили, не видел?
— Не приносили.
— Будем ждать вместе,— Тюрин грузно опустился на стул и с облегчением вздохнул: —Спасибо, друг, выручил… Ты, к слову сказать, новосибирец или приезжий?
— Приезжий.
— В гостинице, поди, обосновался?
— В гостинице.
— На черта тебе деньги впустую платить? Перебирайся ко мне, бесплатно на раскладушке спать будешь. Бабу с сыном я недавно выгнал, королем живу. Квартира хоть и однокомнатная, но в благоустроенном доме. Тепло, светло и мухи не кусают…
—У вас же есть один постоялец,— намекнул Антон.
—Жорка-то?.. Не велика, персона —на кухне переспит. К тому же он сегодня ночью уезжает.
—Куда?
—Его, болтуна, не поймешь. Выпьет — кругом друзья: в Красноярске, Минске, Омске и даже в нашей области. А когда протрезвеет, молчит. Вроде мешком из-за угла пришибленный, озирается. У него на почве вина… эта… как ее… мания преследования. Немного постарше моего сына, а уже алкаш…— Тюрин почти не задыхался. Умолкал он лишь тогда, когда терял нить мысли или подыскивал нужное слово.— Вот наградил меня бог сыпком. Ростом под потолок вымахал, а ума — как у дебила. Представляешь, значица, раскопал единожды мою заначку — на черный день я две бутылочки ≪Агдама≫ припрятал. И что?.. Обе бутылки в унитаз выплеснув! Меня кондрашка с расстройства хватила. ≪Скорую≫ пришлось вызывать, чтобы сердце не лопнуло, а ему хоть бы черт… Тюрин, закрыв глаза, огорченно покачал головой.
—Почему Коробченко собрался уезжать? — воспользовавшись паузой, спросил Антон. .
—Говорю, на почве алкоголя — мания преследования. А может, тунеядец — мотается из города в город. Ну, переселяешься ко мне?.. Давай — не пожалеешь! Мужик я компанейский, за бутылкой могу много интересного рассказать. Было время, работал начальником цеха в ≪Рембыттехнике≫. Вот когда в моем распоряжении спирту имелось… хоть ноги мой.
Краем уха слушая пьяную болтовню Тюрина, Бирюков старался мысленно представить Коробченко. Из всех свидетельских показаний выходило, что Жора — трусливый хвастунишка, рано пристрастившийся к спиртному. Такие люди обычно бывают слабовольными… А если трус завладеет оружием?..
— Борис Петрович,—внезапно обратился к Тюрину Антон,— Коробченко не хвастался наганом?— Нет! От сырости у него наган заведется?..— Тюрин уставился на Антона.—Ты, наверно, боишься, что Жорка ночью ограбит? Плюнь! С твоей комплекцией щелчком его прошибить можно.
—Как он одет?
—Говоря по-японски, кимоно-то плоховато. Старенькие джинсы с заплатками на коленках, рубаха синяя — так себе. Правда, куртка болоневая и шляпа фетровая — ничего. И черные очки — тоже видать, дорогие, в желтой оправе.
—Всегда в очках ходит?
—Очки у него вроде маскировки: то снимет, то наденет. Вот шляпу на улице не снимает —позорной прически, видать, стыдится. С другом, говорит, на пару коньяков поспорил и оболванился наголо, как уголовник… Алкаш! Коньяки те давно испарились, а волосы — дожидайся, когда отрастут.
—Почему он вместе с вами за переводом не пришел?
—Поехал к знакомой. Договорились сойтись в семь вечера за рестораном ≪Садко≫, —Тюрин глянул на электронные часы. — О-ёй! Время-то, значица, седьмой час качает. Надо пощекотать выдавалыцицу переводов…—И, поднявшись с места, торопливо ушел к окошечку с табличкой ≪Выдача переводов≫.
Несколько минут он что-то доказывал ≪выдавалыцице≫, совал в окошечко паспорт с доверенностью, но в конце концов, сердито махнув рукой, с мрачным видом вернулся к Бирюкову. Возмущенно заговорил:
—Вот развелось бюрократов! До утра, говорит, ждать бесполезно. Извини, друг, не могу тебе долг отдать. Ну ты, правда, переселяйся из гостиницы ко мне. Запомни: улица Фабричная…— Тюрин назвал номер дома и квартиры и тяжело задышал, словно действие ≪Агдама≫ внезапно иссякло.— Не хочешь переселяться, заходи просто так вечерком. Бутылочку приноси, покалякаем…
Едва Тюрин, сгорбившись, вышел из почтамта, Антон подошел к телефону-автомату и набрал 02. Услышав в трубке голос дежурного по управлению внутренних дел, сказал:
— Это Бирюков. В семь вечера Коробченко наметил встречу с Тюриным за рестораном ≪Садко≫.
—Понятно!— словно обрадовался дежурный.— Тюрина контролируем. Общий план операции не меняется, за вами — центральный переговорный пункт. Будет возможность, позванивайте нам.
Антон повесил трубку и вышел на улицу. Солнечный с утра день к вечеру нахмурился. Небо над городом затянули сизые облака, предвещающие либо сильный ливень, либо грозу. Прилегающие к почтамту улицы, как обычно в первые послерабочие часы, были запружены народом. Влившись в пеструю толпу, Бирюков прошел мимо входа в переговорный пункт к кинотеатру ≪Победа≫. Исподволь приглядываясь к прохожим, стал рассматривать красочные рекламные щиты. Мысли были невеселые — при таком многолюдье задержать Коробченко, если бы сейчас он здесь появился, было нелегким делом.
≪Когда, как он появится?.. Один или в компании с Тюриным?.. И появится ли вообще?≫ — размышлял Антон. А люди проходили мимо, выстраивались в очередь за ≪Вечеркой≫ у газетного киоска на противоположной стороне улицы, покупали билеты в кино, безостановочным потоком вливались в широкие двери универсама и с загруженными сумками выходили оттуда. Никто из них не догадывался, что весь личный состав милиции города поднят по тревоге и что, быть может, через минуту-другую вот здесь, среди них, появится вооруженный преступник.
Время тянулось томительно. Через каждые полчаса Антон набирал 02, надеясь узнать в дежурной части что-либо новое, однако новостей не было — Коробченко словно исчез из Новосибирска. Ни в семь вечера, ни в восемь у ресторана ≪Садко≫ он не появился. К сожалению, не дошел туда и Тюрин. В сквере перед оперным театром мастер по кассовым аппаратам встретил подвыпивших собутыльников, и вся теплая компания прочно обосновалась среди штабелей пустой тары на задворках ближайшего гастронома.
В девятом часу из нависших над городом сизых туч упали на серый асфальт первые крупные капли и вскоре разразился проливной дождь с ослепительными вспышками молнии и трескучими разрядами грома. Улица опустела. Бирюков торопливо укрылся в кабине телефона-автомата, расположенного возле самого входа в переговорный пункт. От нечего делать еще раз набрал 02.
— Ух, вовремя позвонили! — облегченно вздохнул дежурный.— Наконец-то нарисовался Жора Коробченко. У макулатурного ларька встретился с Анжеликой Харочкиной. Похоже, взял у нее сколько-то денег. После этого намеревался зайти в переговорный пункт, что на Восходе, но, вероятно заметив там дружинников, направился к центру города. Сейчас пережидает ливень в кабинке телефона-автомата рядом с автовокзалом.
— Там задержать нельзя?..
— В кабину никого не впускает. Правую руку держит в кармане куртки. Даже когда Харочкина передавала ему деньги, не вынул руку из кармана. Сторонится прохожих, особенно мужчин.
— Понятно. Одет Коробченко как?
— Желтые старые туфли, джинсы с заплатами на коленях, коричневая синтетическая куртка с капюшоном и надвинутая на глаза зеленая фетровая шляпа. Без очков.
— Рост какой?
— От силы метр шестьдесят…— дежурный помолчал.— Вот подсказывают, на полголовы ниже Харочкиной…
Небольшой вестибюль переговорного пункта плотно заполнили укрывшиеся от дождя. Бирюков с трудом протиснулся сквозь толпу в освещенный лампами дневного света зал. Здесь было посвободней. Скрипучим, раздражающим голосом невидимый радиоприемник то и дело объявлял названия городов, номера заказов и кабин. Справа от входа стояли застекленные кабины с телефонами междугородной автоматической связи. Внимательно присматриваясь к залу, Антон попытался прикинуть возможный путь Коробченко от входа, если Жора здесь появится, но долго ломать голову не стал, поскольку предугадать это можно было лишь по чистой случайности.
Через полчаса ливень утих и вестибюль опустел. Время приближалось к десяти часам, однако из-за пасмурной погоды казалось, будто уже наступает ночь. Поубавилось народу и в зале появились свободные стулья. Бирюков выбрал место с таким расчетом, чтобы не выделяться среди ожидающих переговоров и в то же время видеть входную дверь. Раздражавший вначале скрипучий радиодинамик со временем словно нейтрализовался, и Антон почти механически теперь улавливал только названия городов да номера кабин, в которые приглашались для переговоров абоненты. На освободившийся рядом с Бирюковым стул присела худощавая женщина с поблекшим лицом и, видимо, от нечего делать доверительно стала жаловаться на свою дочь Милочку, уехавшую в прошлом году после окончания пединститута на Байкало-Амурскую магистраль, в Тынду, и не написавшую с той поры маме ни единого письмеца, вот только раз в месяц, регулярно, вызывает на телефонный разговор. Междугородная связь с Тындой, вероятно, работала не так хорошо, как с крупными городами Союза, и женщина дважды нетерпеливо уходила к окну заказов, чтобы ≪поторопить разговор≫. Вернувшись, она снова и снова начинала говорить о Милочке, как хорошо ее дочь преподает физику в старших классах. Не выпуская из вида входную дверь, Антон механически поддакивал женщине…
Почти интуитивно Бирюков узнал Коробченко — настороженного, в надвинутой на глаза шляпе, с правой рукой в кармане куртки. Почти минуту Жора напряженно изучал переговорный зал из вестибюля через стеклянную дверь, затем исподтишка огляделся и, напружинясь, медленно вошел, направился к окну заказов. Облокотившись левой рукой на полированный барьер перед окном, он с напускным равнодушием оглядел зал. Не поворачивая головы к сидящей за барьером блондинке, о чем-то тихо спросил.
—В течение часа, — равнодушно ответили ему через микрофон.
Коробченко опять что-то сказал, и опять через микрофон послышалось:
— Если хотите раньше, разменяйте деньги на пятнадцатикопеечные монеты и сами набирайте Минск по автомату из восьмой кабины.
При упоминании Минска, как показалось Антону, Коробченко испуганно подался вперед, однако от окна не отошел. Что-то бубнила под ухо Бирюкову разговорчивая соседка. Бирюков машинально кивал ей в ответ. Краем глаза Антон видел, как Жора левой рукой протянул блондинке трехрублевую купюру, зажал в кулак полученную горсть мелочи и по-кошачьи осторожно, готовый каждую секунду среагировать на малейшее движение в зале, пошел к кабине № 8. Боком, протиснувшись в кабину, плотно прикрыл за собой дверь и немигающим взглядом исподлобья уставился в зал.
≪Какую же беду ты еще хочешь сотворить на свою несчастную голову?≫ — с внезапной жалостью подумал Антон о Коробченко, чувствуя, что у самого от напряжения пересохло во рту. Главным сейчас было — не просчитаться ни на долю секунды, не замешкаться. Рано или поздно Коробченко станет набирать номер. Значит, волей-неволей он отвернется от зала, чтобы смотреть на цифровой диск телефона. ≪Только бы не упустить этот момент… Только бы Жора повернулся к телефону… Только бы не сунулись преждевременно сюда оперативники…≫ — тревожно стучало в мозгу Бирюкова, хотя со стороны казалось, что он продолжает беседовать с разговорчивой соседкой.
Наконец. Коробченко левой рукой снял телефонную трубку, поднес ее к уху и, по-прежнему глядя в зал, замер, как манекен в витрине. Кожей чувствовал Бирюков пристальный взгляд Жорин — видимо, из всех клиентов, находящихся в зале, Коробченко с особым подозрением присматривался к его рослой фигуре.
— Тында по приглашению двадцатая кабина,— без всякой интонации, скрипуче разнеслось по всему залу из динамика.
Собеседница Антона резво вскочив на ноги, словно оглушенная, закрутила головой. Тотчас поднялся и Бирюков. Мгновенно заметив, что двадцатая кабина расположена почти напротив восьмой, он еще толком не знал, каким образом поступит дальше. Единственным стремлением Антона в этот момент было — хоть чем-то притупить настороженность Коробченко.
—Можно, я скажу вашей Милочке несколько воспитательных слов? — торопливо спросил женщину Антон. Та обрадованно схватила его за рукав.
—Ради бога!..
Однако ≪воспитывать≫ Милочку Бирюкову не пришлось. Едва он следом за женщиной вошел в переговорную кабину, Коробченко повернулся к укрепленному на стене аппарату междугородной связи и указательным пальцем левой руки, не выпуская из нее телефонной трубки, стал резко накручивать цифры.
…После Антон и сам не мог вспомнить в деталях, как очутился в кабине № 8, за спиной Коробченко. Отчетливо в его памяти запечатлелся лишь тот момент, когда он почувствовал в своей ладони горячую Жорину руку с зажатой в ней рукояткой нагана. И еще запомнились Антону безумно расширенные Жорины глаза на белом, как мел, мальчишеском лице.
ГЛАВА 14.
При обыске в карманах Коробченко нашли заверенную нотариусом расписку Владимира Олеговича Милосердова в том, что тот получил от Зоркальцева семь тысяч рублей наличными, полпачки измятых сигарет ≪Прима≫, коробок спичек, винную пластмассовую пробку и два рубля восемьдесят пять копеек пятнадцатикопеечными монетами. Изъятый у него наган с пятью оставшимися патронами, судя по номеру, принадлежал охраннику Колчину, труп которого, завернутый в брезент, обнаружили под вездеходом тюменские железнодорожники 12 июня. Первый допрос, сразу после задержания, проводила следователь Маковкина в присутствии прокурора, Шехватова и Антона Бирюкова.
Низко опустив стриженую голову, и зажав между плотно стиснутыми коленями в заплатанных джинсах трясущиеся ладони, Коробченко обреченным голосом давал показания под магнитофонную запись. Он ни в чем не запирался, не лгал напропалую, как это обычно делают на первом допросе, пытаясь выиграть время, уголовники-рецидивисты. Напротив, чистосердечным признанием Жора хотел ≪облегчить душу и избавиться от кошмара, накрученного глупой гастролью в Минск и обратно≫. Многое из рассказанного им в дальнейшем надо было подтверждать свидетельскими показаниями и тщательными экспертизами, но главное сейчас заключалось в том, что задержан именно тот преступник, которого искали и который с оставшимися в нагане патронами мог безрассудно натворить еще немало серьезных бед.
…Жизнь Жоры Коробченко, по его словам, складывалась как у всех, но сам Жора, сколько себя помнил, не хотел быть ≪инкубаторным≫. Единственный сын у матери-учительницы, он получил хорошую подготовку в Школе и в начальных классах считался лучшим учеником. Чтобы не прослыть среди соклассников ≪маминым сынком≫, рано начал покуривать, бравируя, отведал вина. Хотелось быть лидером во всем. В старших классах учиться стало труднее, однако завоеванное лидерство уже не давало Жоре покоя, и он
решил ≪лидировать≫ там, где легче. Природа не наделила его физической силой и смелостью, но после стакана вина эти недостатки словно исчезали. С отъездом Коробченко на учебу в художественное училище исчезло и сдерживающее начало требовательной мамы, контролировавшей дома чуть ли не каждый Жорин шаг.
В училище Жоре понравилось. Учащиеся в группе подобрались способные, а преподавание специальных дисциплин вели профессиональные художники, знающие толк в своем деле. Почти на четыре месяца Жара забыл о вине. Пытался даже бросить курить, но не смог — не хватило силы воли. Перед Новым годом Коробченко захандрил. Причиной явился в общем-то пустяк: в красочной предновогодней стенгазете в числе лучших пяти учеников группы упоминалась и фамилия Жоры, однако стояла она не первой, а пятой — последней. ≪Плохо —становлюсь серым≫, — мрачно решил Жора и почувствовал непреодолимое желание ≪тонизироваться≫.
В первое утро нового года Жора очнулся с раскалывающейся от боли головой в незнакомой квартире. Мучительно соображая, как здесь очутился, с трудом узнал в вышедшем из ванной в одних плавках высоком мускулистом парне с белыми до плеч волосами бармена Стаса, за стойкой которого вчера пил ≪виски с содовой≫ и которому шутя бросил, кажется, последнюю десятку за длинную пачку фирменных сигарет ≪Честерфилд≫. Стас сладко потянулся, поиграл загорелыми мускулами. Подойдя к дивану, где лежал Жора, усмешливо сказал:
—Ну, художник, волосы болят? Вставай, полечим твою лихую голову.
Когда Жора, кое-как сполоснув лицо, вернулся в комнату, бармен, в роскошном персидском халате, сидел в кресле у журнального столика и, покачивая белой головой в такт мелодии, слушал стереомузыку, утробно льющуюся из японского радиоприемника с подсветкой, переливающейся всеми цветами радуги. На столике стояли две золоченые рюмочки-наперстки, Открытая бутылка виньяка с неимоверно яркой этикеткой и хрустальная ваза с крупными оранжевыми апельсинами.
—Какой дурак научил тебя пить виски одним глотком? — с улыбочкой спросил Стас.
Коробченко смущенно пожал плечами.
—Дикарь, воспитанные люди пьют маленькими глотками, — наливая вино в рюмки, назидательно заговорил бармен.— Нам, русским лапотникам, надо учиться этому искусству у цивилизованной заграницы… Но привез я тебя в свой дом, разумеется, не для обучения хорошему тону. Помнишь наш вчерашний разговор? Забыл. Вот дурной… Что ж, напомню: нужен приличный портрет моей собственной персоны, чтобы украсить эти голые плоскости,— Стас широко повел рукой, будто показывая комнатные стены с хаотически развешанными по ним разномастными иконками.— Портрет, уточняю, нужен на холсте, масляными красками, в реалистической манере. Модерна в живописи я не признаю. Способен создать такой шедевр?
— Можно попробовать,— неуверенно ответил Жора.
Стас опять улыбнулся.
—Вчера ты был решительнее. Лечись, дикарь…
Жора трясущейся с перепоя рукой взял рюмку к горлу сразу подступила тошнота, внутри все горело. Опохмеляться не хотелось, но соблазняли красочная наклейка на бутылке и какое-то подмывающее желание отведать хоть капельку ни разу не пробованного заграничного напитка. Переборов тошноту, Коробченко опорожнил рюмку. Стас тут же налил еще. Тошнота и внутренний жар после второго глотка стали ослабевать, а после пятой или шестой рюмки Жора вдохновенно начал перечислять, какие потребуются краски и материалы, чтобы задуманный портрет получился ≪на уровне≫. Когда бутылка опустела, ударили по рукам.
Бармен на удивление быстро раздобыл все перечисленное Жорой, и на следующей неделе Коробченко принялся набрасывать эскиз будущего художественного полотна. Вначале Стас хотел запечатлеться в фирмовых джинсах с зеленой строчкой и в ковбойской рубахе навыпуск, но на ≪художественном совете≫, в котором, кроме Стаса и Жоры, приняли самое активное участие сомнительного поведения девицы с кошачьими именами — Муся, Киса и Лена,—окончательно было решено, что Корббченко изобразит бармена в персидском халате, задумчиво сидящим у журнального столика с чешскими фужерами и красивыми бутылками, якобы характеризующими профессиональную деятельность.
Работал Стас в баре посменно. Три раза в неделю, после занятий в училище, Коробченко приезжал к нему домой писать с натуры. После каждого сеанса бармен доставал импортную бутылку. Обильно угощая Жору, назидательно поучал:
—Запомни, дикарь, святое правило: чтобы не стать хроническим алкоголиком, никогда не превращай похмелье в самостоятельную пьянку…
Жopa никаких правил не соблюдал. Чем больше он пил, тем непогрешимее, увереннее себя чувствовал. Угощений Стаса ему стало не хватать. Чтобы постоянно ≪тонизироваться≫, пришлось унести на вещевой рынок дубленый полушубок, справленный мамой перед отъездом в училище. Жалко было расставаться с хорошей вещью, но Коробченко успокоил себя тем, что прилично заработает на портрете бармена и купит настоящую импортную дубленку.
Совершенно неожиданно для Жоры начались неприятности в училище — дрожащая с похмелья рука никак не хотела выводить на ватмане ровных штрихов. Коробченко под предлогом болезни стал пропускать занятия. Поначалу ему сочувствовали, доставали дефицитные лекарства, которые Жора заказывал ≪от фонаря≫, но когда узнали истинную причину прогулов, решили обсудить поведение симулянта на комсомольском собрании. Для смелости Жора пришел на собрание пьяным. Ему сделали строгое предупреждение.
Коробченко ≪в знак протеста≫ ударился в такой запой, что позабыл не только о занятиях, но и о портрете своего мецената. Опомнился он лишь, когда от денег, вырученных за полушубок, не осталось ни копейки. С училищем пришлось расстаться.
Постепенно продавая одежду, чтобы с горем пополам кормиться в студенческих столовых, Жора вновь принялся за портрет бармена. Через месяц работа была закончена. Почти двухметровое полотно в композиционном отношении очень сильно смахивало на известную суриковскую картину ≪Меншиков в Березове≫, а задумавшийся на нем Стас, облаченный в роскошный персидский халат, беспардонно походил на опального Александра Даниловича. Однако ≪худсовет≫ — особенно девицы с кошачьими именами — принял выполненную работу на ≪ура≫. Жора ликовал. Только радость его была недолгой — меценат оказался прижимистым. В благодарность за свое классическое изображение бармен отвалил талантливому художнику… бутылку шотландского виски. Оскорбленный до глубины души, Коробченко встретил утро следующего дня в медвытрезвителе.
Платить за вынужденные услуги специализированного учреждения Жоре, понятно, было нечем. Пришлось плюнуть на оскорбленное самолюбие и снова идти к бармену. Стас, выслушав просьбу — одолжить пятьдесят рублей, — усмехнулся:
—Дикарь, чтобы иметь отечественную валюту, надо постоянно вкалывать, а не глотать по-черному спиртное. Хочешь быстро подкалымить, могу рекомендовать хорошему человеку. Запомни: в конторе осмотра вагонов на станции Омск-грузовой спросишь Толика Ерофеева. Скажешь, по моей протекции…
Толик Ерофеев оказался стильным ≪фитилем≫ — ростом под потолок. ≪Вкалывал≫ он осмотрщиком вагонов и даже на работе был во всем фирмовом. Па причастность его к железнодорожному транспорту указывала лишь форменная фуражка с крылатой кокардой. Поигрывая молоточком на длинной рукоятке, Толик с ухмылочкой выслушал Коробченко и сухо изрек:
—Выходи сегодня в ночную смену на контейнерную площадку.
—Мне надо заработать не меньше пятидесяти рублей, — робко заикнулся Жора.
—Сработаешь без брака — десять четвертных получишь.
От нечего делать Жора пришел на контейнерную заранее. Сам Толик появился к одиннадцати. ≪Работать≫ начали в полночь, но допустили ≪брак≫. Застигнутые милицией с четырьмя толстыми кипами импортных джинсов, украденных из контейнера, оба ≪осмотрщика≫ укатили с ≪ночной смены≫ в автомашине с зарешеченными окнами. В итога вместо обещанных Толиком десяти четвертных Жора получил три года пребывания в колонии и под охраной отправился в Красноярский край. Толик, как выяснилось при судебном разбирательстве, оказался ≪осмотрщиком≫ со стажем и отбыл выполнять назначенное ему судом пятилетнее задание в места более отдаленные. К удивлению Коробченко, на протяжении всего судебного процесса Ерофеев ни словом не обмолвился о бармене Стасе. Промолчал о нем и перепуганный Жора.
О внезапной смерти матери Коробченко узнал, уже находясь в колонии, из письма Лели Кудряшкиной. Сообщение это ошеломило так, что Жора не мог найти себе места. Стараясь приглушить душевную боль физической болью, начал было накалывать на пальцах левой руки татуировку ≪Мама≫, но вспомнил школьную любовь и выколол ≪Леля≫. Нестерпимо хотелось ≪тонизироваться≫, однако в колонии не было даже запаха спиртного. Постепенно Жора ≪привык не пить≫. Обдумывая свою неудачно начавшуюся жизнь, внезапно для себя сделал вывод: виновник всех бед — бармен Стас. И Коробченко сам себе поклялся убить Стаса. Мысль о беспощадной мести сильно овладела Жорой. Увлекательный рассказ Савелия Вожегова о складе немецкого оружия под Минском еще больше разжег воображение. Коробченко ≪заболел≫ навязчивой идеей — любыми путями раздобыть пистолет.
Отбыв наказание, Жора прямиком направился в Минск. Здесь, в первую же встречу с Вожеговым, выяснилось, что оставшийся от войны склад с пистолетами — пустой треп. Взятые ≪на испуг≫ у Вожегова деньги Коробченко пропил одним махом. Оставаться вчужом городе Жоре не хотелось, а возвращаться в Сибирь было не на что. К счастью, на железнодорожном вокзале он случайно познакомился с охранником Колчиным, приехавшим из Тюмени за вездеходом. Узнав, что Жора сибиряк, Колчин сам предложил за компанию с ним махнуть в родные края.
—У меня, Демьян Леонтьич, ни копейки нет, — честно признался Коробченко.
— Ничего, Егор, — называя Жору на русский лад, махнул рукой Колчин. — Переживем. Я из дому мясной тушенкой запасся. Чая да сахара на весь путь хватит. Хлеба купим, а вода на каждой станции бесплатная.
Таких бескорыстных людей Коробченко за свою короткую жизнь еще не встречал. Из Минска отправились солнечным утром 3 июня. Под однотонный перестук колес Колчин добродушно советовал Жоре:
—Подавайся-ка, Егор, к нам в геологоразведку. Работа, без утайки скажу, нелегкая, зато государству полезная и хорошо оплачиваемая. Лениться не будешь, приоденешься славно, захочется — собственный автомобиль приобретешь. Кум королю и брат министру станешь. В колонии, говоришь, побывал?.. Плохо начинать жизнь с колоши, да в молодости, бывает, соскальзывают с правильного пути. Потом оглядятся и по-хорошему жить начинают. Главное, Егор, чтоб стержень надежный у человека был. Когда стержня нет, тогда, брат, плохо. Сам человек тогда мучается до гроба и другим беды причиняет. Встретил на днях в Тюмени одного такого парня. Буровиком у нас работал, да запил. На вид — вылитый старик, одежонка — хоть выбрось. ≪Здорово, друг, — говорю.— Ты еще живой?≫ Он трясется весь с перепоя и жалобно в глаза заглядывает: ≪Живой, Леонтьич, да что толку. Одолжи десять копеек, на флакушку одеколона не хватает≫. Представляешь, Егор, до какой степени может человек допиться?.. Ты-то сам как по этому делу? Не злоупотребляешь?
— За три года в колонии ни глотка не выпил,— увильнул от прямого ответа Коробченко.
— В колонии, положим, рад бы выпить, да не дадут. Ты, Егор, о вольной жизни отвечай…
Жора торопливо отвернулся от внезапно загрохотавшего встречного поезда. Почему-то не смог он ни солгать Колчину, ни правды сказать. Колчин будто догадался о душевной раздвоенности попутчика и, когда встречный товарняк прогрохотал мимо, сменил тему разговора.
Так они и ехали, словно отец с сыном, коротая время в разговорах о житье-бытье. Не знавший отцовского внимания Коробченко уже на второй день проникся к добродушному охраннику таким уважением, что твердо решил с приездом в Тюмень устроиться на работу в геологоразведку. Так бы могло и произойти, но…
На рассвете 8 июня железнодорожный состав, в котором находилась платформа с вездеходом, прибыл на сортировочную станцию Свердловска. Прохладную утреннюю тишину нарушали хриплые радиоголоса диспетчеров да снующие по мцогочисленным путям маневровые тепловозы. Постукивая по буксам длинным молотком, к платформе подошел осмотрщик вагонов и на вопрос Колчина — долго ли придется стоять? — ответил, что состав подлежит расформированию, поскольку, мол, основная часть его должна уйти в южном направлении. Оставив Жору присматривать за вездеходом, Колчин пошел к маневровому начальству, чтобы разузнать, долго ли их здесь промаринуют. Вернулся он нескоро, часа через три. С одышкой поднялся на платформу, потер ладонью левую половину груди и хмуро проговорил:
—Попсиховал малость, елки-зеленые, сердчишко затрепыхалось…
— Надолго застряли? —спросил Жора.
—Говорят, суток двое тут проторчим, а в Тюмени вездеход до зарезу нужен.
Колчин достал из нагрудного кармана гимнастерки стеклянную пробирочку, тряхнул ее над ладонью и сунул под язык крохотную белую таблетку. Посмотрев на опустевшую стекляшку, сказал:
—Лекарство, елки-зеленые, кончилось. Будь другом, Егор, сгоняй в аптеку за нитроглицерином, без него мне — труба…— И, порывшись в другом кармане, протянул Жоре рубль.
До ближайшей аптеки пришлось ехать с пересадкой, сначала на трамвае, потом на автобусе. Возвращаясь к сортировочной станции, Коробченко заплутал в незнакомом городе. Когда он наконец добрался до железной дороги, состава на прежнем месте не оказалось Жора заметался по путям между вагонов. Больше часа он искал платформу с вездеходом и наткнулся на нее в отдаленном тупике. Взобравшись на платформу, радостно закричал:
—Демьян Леонтьич! Держи лекарство!..
Колчин, с низко опущенной головой, сидел на расстеленной брезентовой палатке, прислонившись боком к гусенице вездехода. Жора посчитал охранника спящим и принялся тормошить его за плечо, но тот вдруг безжизненно рухнул лицом вниз. Коробченко от неожиданности испуганно огляделся. Кругом не было ни души. Словно загипнотизированный, Жора уставился на Колчина, пытаясь сообразить, куда в таких случаях надо заявлять: в ≪Скорую помощь≫ или в милицию?.. Мысль о милиции как обожгла: ≪Я ведь только-только из колонии, паспорт даже не получил. Вдруг подумают, что это убийство?..≫ Взгляд неожиданно остановился на пристегнутой к поясу охранника кобуре с торчащей из нее черной рукояткой нагана. Почти неосознанно Коробченко вытащил наган и сунул его себе под рубаху, за пояс джинсов. В сознании тревожно заколотилось: ≪Немедленно скрываться надо, чтобы потом не лепетать перед следователем! А если мертвого охранника без нагана сегодня же обнаружат железнодорожники?.. Да и куда скроешься без денег?≫
Преодолевая мучительный страх, Жора обшарил карманы охранника — набралось чуть побольше десяти рублей с мелочью. После этого завернул труп Колчина в брезент и, обливаясь холодным нотам, с трудом затянул его под вездеход. Ближайшим пассажирским поездом Коробченко уехал из Свердловска в Омск с твердым намерением отомстить бармену Стасу.
Подстерег он бармена во втором часу ночи, когда тот после работы, отпустив такси, направился узким переулочком к своему дому. Дрожащей рукой Жора поднял наган со взведенным курком и неуверенно проговорил:
—Ну, пала, давай рассчитаемся…
Стас с удивлением шагнул было к Жоре. Коробченко отскочил назад и ужо более твердо приказал:
—Выкладывай, пала, деньги! Все выкладывай, сколько набрал сегодня за вечер с алкашей!
—Дикарь, ты в своем уме?..— заискивающе спросил бармен, вытаскивая из кардана вместительный бумажник.
—Брось кошель и поворачивайся!
Стас угодливо бросил бумажник на дорогу, развернулся и вдруг с неожиданной прытью, петляя как перепуганный заяц, кинулся наутек вдоль переулка. Коробченко стал ловить удаляющуюся спину на мушку, но трясущаяся рука выписывала такие кренделя, что стрелять было бессмысленно. Кроме переполоха ничего бы не получилось.
В оставленном барменом бумажнике оказалось около ста рублей и один билет денежно-вещевой лотереи. С этой добычей на следующий день Коробченко появился в Новосибирске. Бесцельно бродя по большому городу, Жора вспомнил, что где-то здесь живет Леля Кудряшкина, присылавшая ему письмо в колонию, и через горсправку узнал Лелин адрес. Вечером с бутылкой шампанского он заявился к Кудряшкиной в гости. Удивленная Леля встретила бывшего соклассника как родного. Стали вспоминать прошлое. Чтобы поднять свой авторитет, Жора похвалился, что сразу после колонии устроился в Тюменскую геологоразведку и зарабатывает теперь уйму денег.
—Слушай, геолог!..— обрадовалась Кудряшкина. — Займи пятьсот рэ на голубого песца. Давно мечтаю о приличной шайке…
Подвыпивший Коробченко хвастливо заявил:
—Чо занимать? Я подарю тебе песца!
Близко к полночи Жора уехал от Кудряшкиной в аэропорт Толмачево, чтобы ≪присмотреть лопоухого северянина с толстым кошельком≫. После приземления магаданского рейса он ≪положил глаз≫ на тощего мужичка с большущим рюкзаком, из которого торчали ветвистые оленьи рога, но того встретил военный подполковник и увез в ≪Жигулях≫, что называется, из-под носа у Жоры. Остальные магаданцы разъехались из аэропорта в такси — никто из них не захотел взять с собой постороннего попутчика. Неудача разозлила Жору. Чтобы ночь не пропала даром, он решил ≪провести опыт на таксисте≫.
Таксист попался на редкость неразговорчивый. Коробченко, устроившись на заднем сиденье, с трудом дождался, когда въехали в пустынный ночной город.. На одной из тихих улиц Жора неслышно взвел курок и попросил остановиться. Приоткрыв дверцу, резко выхватил из-за пояса джинсов наган. Угрожающе бросил:
—Деньги…
Шофер, словно сонный, медленно развернулся. Несколько секунд он растерянно смотрел на уставившийся в него глазок наганного ствола, затем с непостижимой ловкостью схватил Жору за руку и изо всей силы дернул к себе. Выстрел прозвучал глухо, как в бочке…
После неудачного ≪опыта≫ Коробченко стал обходить стороной сотрудников милиции. Гнетущий страх отпускал его из цепких когтей лишь за бутылкой вина, и Жора усиленно начал ≪тонизироваться≫. Барменские деньги подходили к концу, когда Кудряшкина при очередной встрече спросила с подковыркой:
—Слушай, геолог, где обещанный песец?
—Что-то не шлют зарплату,— попробовал увильнуть Жора.
—Трепач,— ядовито ухмыльнулась Леля.
—Да ты чо, Лелька?! — Жору внезапно осенило. Вспомнив Митю-кукольника с соседней койки в колонии, Коробченко самым искренним образом сказал: — Если торопишься, перехвати у кого-нибудь пятьсот знаков. Верну их тебе вместе с песцом. Клянусь, гадом стать!
Кудряшкина вроде бы засомневалась, но на следующий день все-таки передала Коробченко деньги. Дальнейшее для Жоры было ≪делом техники и ловкости рук≫. Обменяв в сберкассе разномастные купюры на пятисотрублевую пачку новеньких десяток, он смастерил ≪куклу≫ и в первое же воскресенье блистательно надул на барахолке суетливого старичка, торгующего из-под полы песцовыми шкурками. Кудряшкина, увидев заветную шкурку и возвращенные четыреста восемьдесят рублей, пришла в восторг и даже чмокнула Жору в щеку. Жора воспрял духом — оказалось, что деньги можно шутя добывать и без нагана. Загвоздка заключалась только в том, где разжиться на первый случай,— из одних бумажек ≪куклу≫ не смастеришь.
Утром 11 июня Коробченко зашел в Центральную сберкассу, чтобы проверить доставшийся ему от бармена лотерейный билет, — денег уже не было ни рубля. К великому удивлению Жоры, билет оказался счастливым — видимо, бармен не успел
получить по нему выигрыш. Женский зонт Коробченко, конечно же, был не нужен, до зарезу нужны были деньги. Зубоскаля с молоденькой кассиршей, загоревшейся желанием приобрести выигранный зонтик, Жора услышал у соседнего окошка разговор ≪фирмового≫ мужчины с контролером и краем уха уловил, что, тот собирается получить наличными несколько тысяч. День складывался настолько удачно, что Коробченко даже подумал: ≪На ловца и зверь бежит≫. Получив восемнадцать рублей за выигрыш, Жора на всякий случай выпросил у кассирши четыре банковские упаковки и ≪сел фирмачу на хвост≫. Тот спокойно набил деньгами черный ≪дипломат≫, вышел из сберкассы и подошел к стоящим у обочины белым ≪Жигулям≫. Коробченко упал духом — добыча, как в аэропорту, опять ускользала из-под носа. Когда ≪фирмач≫ сел в машину, Жора подсунулся к нему. Сказал первое пришедшее в голову:
—Товарищ, до зарезу надо в Мошково…
—Туда электрички бегают, — равнодушно ответил мужчина и включил зажигание.
—Мама при смерти, ждать некогда, — не моргнув глазом, соврал Коробченко. — Уплачу сколько надо…
—Двадцать пять целковых, — сказал мужчина.— Только поедем не сразу, полчаса мне нужно на свои дела.
—Годится! — обрадовался Жора и, стараясь не смотреть на черный ≪дипломат≫, лежащий рядом с водителем, шмыгнул в машину на заднее сиденье.
Мужчина, покружив по городу, подъехал к дому, где жила Леля Кудряшкина. Остановившись, он вытащил из замка зажигания ключ, взял ≪дипломат≫ и, сказав Жоре: ≪Подожди≫, ушел в кудряшкинский подъезд. Коробченко не на шутку трухнул — не ловушка ли? ≪Надо сматываться!≫ — мелькнула у него тревожная мысль, но набитый деньгами чемоданчик, словно магнит, удержал Жору в машине. Мужчина вернулся сравнительно быстро. Положил ≪дипломат≫ рядом с собою и опять принялся кружить по городу. В незнакомом для Жоры новостроящемся районе он остановился у доживающего последние дни двухэтажного домика и, как прежде, сказав: ≪Подожди≫, ушел с чемоданчиком в дом. На этот раз его не было так долго, что Коробченко уже настроился потихоньку улизнуть, но, будто на свою беду, в самый последний момент ≪фирмач≫ все-таки появился.
—Значит, в Мошково?..— небрежно бросив на переднее сиденье чемоданчик и усевшись за руль, спросил он.
—Угу,— неторопливо кивнул Жора.
—Деньги — на бочку.
—Сразу, что ли?..— растерялся Коробченко.
Мужчина усмехнулся:
—Ты хотел перечислением?
—Нет, ну это… еще не приехали… — Жора дрогнувшей рукой достал восемнадцать рублей.— Вот, пока — аванс. Приедем — остальное выложу.
Мужчина внимательно пересчитал деньги, сунул их в карман новеньких джинсов и вжикнул ключом зажигания. ≪Ну, гусь! Ну, скотина! Без зазрения совести последние рубли у меня хапнул, а у самого, чемодан тысячами набит. Калымщик, кровосос…≫ —распалял себя Жора, пока машина кружилась по городским улицам, чтобы выехать на загородное шоссе.
Трасса к Мошково оказалась оживленной. Машины безостановочно пылили одна за другой, и Жора почти с отчаянием понял, что ≪играть≫ наганом на такой дороге, — гиблое дело. Примерно на полпути Коробченко издали увидел сворачивающую вправо проселочную дорогу. Мысль стукнула внезапно.
— Сверните вон по тому проселку до первой деревни, — заискивающа попросил Жора.—Надо тетю прихватить, мамину сестру. Я заплачу, честное слово, еще десятку прибавлю…
Мужчина сбросил газ и вроде бы заколебался. Коробченко для верности мигом приврал:
—Тетя — героиня соцтруда, денег — куры не клюют. ≪Волга≫ у нее своя. Может, мы тут же расплатимся с вами и махнем до Мошково на тетиной машине.
≪Фирмач≫ иронично скривил губы, но все-таки съехал с шоссе на проселок. Поросшая травой дорога запетляла среди зеленых березовых рощиц. До боли памятным и родным вдруг повеяло на Жору. Точно по таким вот рощицам он совсем еще пацаненком бродил вместе с мамой. Собирал большущие-пребольшущие грузди, на солнечных травянистых пригорках объедался переспевшей лесной клубникой. От нахлынувших воспоминаний, будто тугим обручем, беспросветно-дикая тоска сдавила грудь. ≪Мама, прости!≫ — чуть было не закричал Коробченко, но вместо крика, перепугавшись своей слабости, до скрипа сжал зубы.
Поплутав между рощицами, дорога приподнялась на взгорок, с него потянулась к хмурому урочищу. Кругом — насколько видел глаз — не было ни души. ≪Вот тут деньги ваши —станут наши≫, — с ненавистью к лощеному ≪фирмачу≫ подумал Коробченко. Чувствуя охватившую все тело дрожь, тихо попросил:
—Тормозните, по нужде надо…
Мужчина остановил машину. Не оборачиваясь, усмехнулся:
—Не вздумай, не расплатившись до конца, убежать к тете.
Жора широко распахнул дверцу и вылез из машины. Словно перед прыжком в омут, глубоко вздохнул всей грудью, выхватил из-за пояса джинсов спрятанный под рубахой наган и, подражая Мите-кукольнику, угрожающе процедил:
—Это ты, пала, щас на тот свет побежишь…
Мужчина повернулся к Жоре всем корпусом. Он не успел произнести ни слова. И никто никогда не узнает, о чем он подумал в последний миг своей жизни,—Коробченко выстрелил ему прямо в сердце…
Выстрел громыхнул настолько неожиданно, что даже сам Жора долго не мог сообразить, какую непоправимую трагедию сотворил. Ледяными глазами он уставился на уткнувшегося лицом в черный ≪дипломат≫ мужчину. Из шокового транса вывела застрекотавшая на опушке леса сорока. Коробченко испуганно огляделся. Боязливо, как будто опасаясь удара электрического тока, вытащил из-под головы мужчины заветный чемоданчик. Лихорадочно отщелкнул замки и ошарашено сел на траву — вместо толстых пачек денег в чемоданчике, белел сложенный вчетверо листок бумаги. Трясущимися руками Жора развернул бумажку. Почти не понимая смысла, стал читать расписку какого-то Владимира Олеговича Милосердова о получении им от Геннадия Митрофановича Зоркальцева семи тысяч рублей в уплату за какой-то мебельный гарнитур. Когда, наконец, смысл расписки дошел до сознания, Коробченко вскочил на ноги и, словно озлобившийся дикарь, исступленно принялся топтать пустой чемоданчик. Приступ ярости сменился отчаянным страхом. С трудом преодолевая лихорадочный озноб, Жора ухватил под мышки безжизненное тело мужчины, еле-еле протянул его через дверцу машины и волоком потащил в урочище…
От преднамеренного убийства Жоре достались свои же восемнадцать рублей, снятый с пальца Зоркальцева перстень, водительское удостоверение на его имя и сиротливо стоящая на проселочной дороге автомашина ≪Жигули≫, управлять которой научился еще в школе. Вдобавок к этому в машине оказались темные очки с золотистой оправой, новенькая японская куртка и приличная шляпа. Куртку, правда, низкорослому Жоре можно было носить лишь с подогнутыми рукавами, но шляпа пришлась по голове.
Усаживаясь за руль ≪Жигулей≫, Коробченко думал только об одном: поскорее и подальше умчаться от места преступления. Через несколько минут надсадной езды он вдруг сообразил, что с окровавленным сиденьем можно ≪припухнуть≫ на первом же милиционере, и без всякой жалости загнал машину в урочище. Выбравшись из чащи, решил идти по проселочной дороге, куда она приведет. На закате солнца дорога привела Жору к указательному щиту с названием райцентра, в котором жил Шурик Ахмеров. Раздумывая, стоит ли встречаться с Шуриком, грозившим ≪капитально завязать с прошлым≫, Жора вытащил из-за пояса натерший живот наган — в барабане осталось пять патронов. ≪Четыре — ментам, если станут задерживать, пятый — себе≫, — мрачно решил Коробченко. Выхода не было. Жора сорвал со стриженой головы пляжную кепочку и со злостью швырнул ее в кусты. В шляпе и темных очках он казался себе совсем не похожим на преступника. Хотел надеть куртку, но вечер был душным. Жора сунул наган в карман куртки, перекинул ее через плечо и зашагал дальше.
Едва переставляя ноги от усталости, Коробченко наугад брел по райцентру. Неожиданно вышел к большому деревянному мосту через речку. На танцплощадке, среди высоких тополей, во всю мощь гремела музыка, а на берегу одинокий старикашка в длинных, до колен, черных трусах окатывал водой из ведерка новенькую вишневую ≪Ладу≫.
У Коробченко от жажды пересохло горло. На подгибающихся ногах он спустился с примостовой насыпи через тальниковые кусты к воде. Пил пригоршнями, всхлипывая. Напившись, ополоснул соленое от пота лицо и, тяжело дыша, сел прямо на песок у самой воды. Сильно хотелось курить, но .курева не было. Жора без всякой надежды пошарил по карманам куртки. Заметив на рукаве бурое пятно, стал оттирать его. В это время к берегу подошел с мылом и мочалкой старик, закончивший мыть ≪Ладу≫. Коробченко показалось, что он где-то встречался с этим стариком, однако желание закурить пересилило мелькнувшую было осторожность.
—Дедок, не угостишь куревом? — обратился к старику Жора.
Тот вроде с удивлением прищурил глаза, подтянул сползающие с выпуклого животика трусы.
—Погоди, внучек… Сейчас угощу…— И засеменил к машине.
Пятно на рукаве куртки оттиралось плохо. Жора с трудом поднялся, присел у воды на корточки и принялся тереть рукав мокрым песком. В тяжелой голове кружились страшные мысли. Что-то подозрительное вдруг почудилось в поведении старика. Коробченко тревожно оглянулся и, как ужаленный, вскочил на ноги: старик, держа в руке скрученный жгутом бельевой шнур, на цыпочках подкрадывался к нему. Лихорадочно нащупывая в кармане куртки наган, Жора попятился в кусты.
—Ты чо, дед?.. Ты чо?.. Умом тронулся?..
Старик от злости побагровел.
—Я тебе тронусь! Я тебя, стервец, сейчас угощу до слез! Кто всучил мне прошлым воскресеньем вместо денег бумажки за песца?.. Скажешь, не ты, голодранец?! Ну-ка, паскудник, шагоммарш в милицию!..
В другое время Коробченко запросто улизнул бы от старика — в одних трусах тот далеко бы не угнался. Но теперь ноги были как чугунные. ≪Последнюю пулю —себе!≫ —отупело подумал. Жора и выхватил наган. При виде направленного на него оружия старик враз осекся.
—Ложись! — закипел злостью Коробченко.
Старик, будто подкошенный, ткнулся лицом в землю. С необъяснимо откуда взявшейся силой Жора втащил старика в кусты, крепко спеленал его бельевым шнуром и затолкал в раскрытый с перепугу рот скомканный носовой платок. Тряся перед обезумевшими от страха глазами наганом, угрожающе засипел сквозь зубы:
—Брякнешь ментам мои приметы — смерть! Говори, старый дурак, что скрутил тебя богатырь! Вот тут у меня картина ≪Три богатыря≫ товарища Шишкина наколота…—перепутав отволнения художников, Жора стукнул себя кулаком в грудь.— Понял, спекулянт?! Гавкнешь — под землей разыщу!
…На угнанной ≪Ладе≫ Коробченко мчал по знакомой проселочной дороге до тех пор, пока не кончился бензин. В Новосибирск он добрался глубокой ночью. У какого-то предприимчивого таксиста купил за десять рублей бутылку водки. В каком-то проходном дворе отыскал укромное местечко за вонючим мусорным ящиком. Жадными глотками, прямо из горлышка, осушил всю поллитровку и тут же ≪отрубился≫.
Оставшиеся от лотерейного билета деньги Жора пропил на следующий день в компании подгулявших не то грузчиков, не то браконьеров. Предложил было собутыльникам по дешевке бирюзовый перстень Зоркальцева, но те сами могли отдать за бутылку последнюю нательную рубаху.
Выручила Кудряшкина. Кому Леля продала перстень, Жору не интересовало. Завладев пятью сотнями, он ударился в такой бесшабашный загул, что даже позабыл о семи тысячах, отданных Зоркальцевым какому-то Милосердову. Об упущенном Коробченко вспомнил почти случайно, когда, опохмеляясь, вытаскивал из кармана джинсов последние рублевки на ≪Агдам≫ и вместе с ними вытащил расписку с фиолетовым нотариальным штампом. Жора сунулся в горсправку, но по указанному горсправкой адресу Милосердов уже не проживал. Чувствуя; что тысячи будет вырвать нелегко, Коробченко — в расчете на авось — разослал почтовые открытки дружкам из колонии и стал упорно разыскивать Владимира Олеговича. Помогла опять же Кудряшкина, которая, оказывается, знала не только самого Мидосердова, но и адрес, где тот теперь живет. Едва Леля упомянула о двухэтажном доме в новостроящемся районе Новосибирска, Жора мигом сообразил, что именно к этому домику подвозил его Зоркальцев перед смертью. По нескольку раз на дню он приходил в новостроящийся район. Застав наконец владельца семи тысяч, Коробченко был близок к заветной цели, однако в самый последний момент, когда перепуганный наганом Милосердов полез в тайник, за дверью раздался строгий голос: ≪Милиция. Откройте!≫ Приставив к виску полуобморочного официанта наган, Жора успел всего-навсего сорвать с пальца Владимира Олеговича бирюзовый перстень…
В этот же день в застекленной витрине у Железнодорожного РОВД Коробченко увидел розыскную ориентировку со своей фамилией и портретом. Раньше Жора не задумывался о ценности жизни, а тут вдруг с ужасом почувствовал, насколько жизнь ему дорога и на каком тонком волоске она повисла. Жора заметался, как обложенный флажками волчонок. Надо было Срочно бежать из Новосибирска, а в кармане не осталось ни рубля. Рисковать с наганом он больше не хотел. Решил тратить патроны только на то, чтобы как можно дольше продлить свою жизнь. В помощь дружков по колонии Коробченко не верил. Хрупкая надежда теплилась у него лишь в отношении Савелия Вожегова — единственного сына обеспеченных родителей. И Жора уговорил Кудряшкину заказать с квартирного телефона разговор с Минском. Зная, что мающийся похмельной болью Тюрин просидит на главпочтамте впустую и встреча с ним ничего хорошего не сулит, Коробченко к ресторану ≪Садко≫ не пошел. В седьмом часу вечера он позвонил Кудряшкиной, чтобы узнать, на какое время междугородная пообещала дать Минск. Леля, даже не выслушав его, грубовато рубанула:
—Тебя угрозыск ищет, фраер несчастный!
—Доищется…— многозначительно сказал Жора.— Лелька, займи на пару дней сотенку.
—Балда, у меня трояк до получки остался.
—Ну хоть трояк дай. Могу перстень подарить, который ты Милосердову продавала.
—Слушай… ты совсем чокнулся? Тот перстень, оказывается, Генки Зоркальцева. Если с ним заметут, вышка тебе.
— Не каркай… Иду к тебе за трояком…
— Не вздумай!
— Чо ты психуешь? Давай встретимся где-нибудь.
— Чтобы за компанию с тобой встать к стенке? Нет, земляк, ищи другую дурочку.
Коробченко будто холодом обдало.
—Лелька, я погибаю…— в отчаянии проговорил он. — Придумай что-нибудь…
Кудряшкина по доброте душевной ≪придумала ≫ отправить Жоре последние три рубля через соседку Анжелику Харочкину, подарив той импортную жевательную резинку.
Скрытно пробираясь обходными улицами к макулатурному ларьку, куда обещала подойти Анжелика, Коробченко украдкой бросил бирюзовый перстень в кузов проезжавшего самосвала, загруженного щебнем. Расписку Милосердова, словно спасительную соломинку, он сохранил на случай, если придется доказывать, что деньгами Зоркальцева не воспользовался, хотя прекрасно понимал — легче от этого ему не будет…
Из Новосибирска Антон Бирюков уезжал рано утром. Умытый вчерашним ливнем город омолодился. В многочисленных лужицах на подсохшем асфальте искрились солнечные блики. Было тепло и тихо. До отправления электрички оставалось около часа, и Бирюков, чтобы развеять гнетущее состояние от ночного допроса, пошел к вокзалу пешком.
У Железнодорожного РОВД хмурый сержант милиции вынимал из витрины розыскную ориентировку с фотографией Жоры Коробченко. Остановившаяся возле сержанта любопытная старушка спросила:
— Словили одного бродягу?
— Так точно, бабушка, —ответил сержант.
— И когда вы всех их переловите?
— Придет время — переловим.
Старушка вздохнула.
—Дай господь вам удачи…
Сначала на вокзале, затем в электричке, под убаюкивающий перестук колес, Бирюков всю дорогу сосредоточенно размышлял о Коробченко, так безобразно и глупо растоптавшем свою судьбу.
А через два года в газете Антон увидел фотоснимок улыбающейся девушки. Подпись под снимком гласила, что это Елена Кудряшкина — победительница областного соревнования молодых мастеров машинного доения. Бирюков долго рассматривал знакомое лицо. Потом взял ножницы, аккуратно вырезал фото из газеты и положил под стекло на рабочем столе, как память о Леле, которая не сразу, но с помощью добрых людей все-таки нашла свое место в жизни.
