Многомиллионный общий тираж давно сделал «Аэлиту» едва ли не самым доступным произведением отечественной фантастики. Потому не сомневаемся: всеми, в ком не поселился изначально иммунитет к НФ, роман Алексея Толстого прочитан задолго до наступления зрелости — где-нибудь на протяжении среднего школьного возраста»
Что же оседает по прочтении «Аэлиты» в беспокойной памяти подростка?
…Отчаянно дерзкий полет двух смельчакоз на соседнюю планету. Малоудачная революция на Марсе, деятельное участие в которой принимает лишь один из землян, второй же чисто «по-девчоночьи» влюбляется и лишь под давлением обстоятельств вынужден присоединиться к первому. Зловещий властолюбец Тускуб, которому так подходит тускло-мрачное его имя. Не менее зловещие подземелья царицы Магр, кишащие пауками. Завораживающие звуки искусно придуманного языка: «эллио утара гео»… Читателей чуть постарше, чей жизненный опыт вобрал в себя и первую влюбленность (чувство — к счастью, не только «девчоночье»), разочаровывает, тоже въедаясь в память, концовка романа. «Где ты, где ты, Сын Неба?» — слышит Лось сквозь космические бездны, и… что ж, в самом-то деле, не построит он новый, еще более совершенный корабль, не поспешит туда, где его ждет не дождется неземная его любовь Аэлита?! Наконец, тем, кто, подобно героям Льва Кассиля, обожает вычерчивать странные очертания несуществующих материков,— надолго западет в память и поэтичная легенда об Атлантиду…
Возможно, я и упустил что-то (собственный-то мой «средний школьный» — давно уж в прошлом), но, похоже,— вот и все, наверное, что может вынести гипотетический подросток из знакомства с «Аэлитой».
А за кадром? Не оказывается ли «за кадром» многое, что просто не способен освоить совсем еще юный человек?
Своим романом Алексей Толстой закладывал основы советской фантастики, в корне отличной от книг, что создавались Жюлем Верном, Гербертом Уэллсом и многочисленными их воспреемниками.
Посмотрите хотя бы, сколь социально конкретны основные персонажи «Аэлиты»!
Вот — создатель чудесного аппарата инженер Лось. Труден путь этого интеллигента старой закваски к пониманию революции и народа, ее совершившего,— путь, осложненный горечью утраты любимого человека.
«— На какие средства построен аппарат? — спросил Скайльс.
Лось с некоторым изумлением взглянул на него:
— На средства республики…»
Как должное воспринимает Лось заботу рабочекрестьянского государства о всемерном развитии техники и науки! Ибо, в сущности, он уже и не мыслит себя в отрыве от бурной, не во всем ему понятной, временами откровенно пугающей, неоднозначной, во всяком случае, действительности молодой республики,— наш чересчур склонный к самокопанию, эстетски пестующий в себе болезненные переживания, не нашедший еще прочной новой опоры в жизни инженер М. С. Лось!..
А вот-— Тускуб. Зная романы Уэллса, мы уже просто обязаны будем уловить в образе марсианского диктатора ее активнейшее неприятие автором «Аэлиты» технократической модели общества, привлекавшей английского фантаста. Обязаны будем понять, что ,«закат Марса», обреченность на гибель отнесены Алексеем Толстым именно и только к нарисованной им ущербной «модели»: это они, Тускуб и К0, выдают неминуемый собственный крах за агонию всей планшеты,— они, а* не Алексей Толстой! И как тут, кстати, не вспомнить современных заокеанских политиков, которые без малейших на то оснований, совершенно как Тускуб, видят в исторической обреченности империализма — конец человеческой истории в целом…
Вот — красноармеец Гусев, совершенно новый для фантастики герой. Это не просто свидетель-очевидец или даже участник событий, самим их ходом побуждаемый к действию. Рядом с ним не поставишь даже легендарного капитана Немо, чья помощь борцам за свободу носила, вообще-то говоря, достаточно условный характер (в противном случае — не выдохся бы в конце концов, не удалился бы на покой в подводные пещеры острова Линкольна этот до боли симпатичный скиталец!). Гусев — борец по натуре, революционер — по велению сердца; оттого-то и неспокоен он, не может найти себе места в послереволюционной действительности. Совсем еще молодой по нынешним меркам человек (двадцать шесть ему, двадцать семь?), «учредивший» на Земле четыре республики, он летит на Марс с конкретной и вполне естественной для него целью— не «прохлаждаться», а «устроить», ни много ни мало, «присоединение к Ресефесер планеты Марса». И сколь же страстно учит он решимости инопланетных своих сподвижников, сколь искренне переживает неудачу восстания!..
И, наконец, Аэлита. Хрупкий цветок, выросший в тепличных условиях, она тем не менее преодолевает сословные предрассудки, самозабвенная любовь к посланцу Земли для нее — вызов грозным темным силам, обрекающим на смерть целую планету. Кстати, вслушаемся-ка в ее имя… Нет-нет да и приходится слышать об элитарности, кастовой замкнутости любителей фантастики. Очевидно, нет дыма без огня: клубы почитателей НФ сами подчас дают пищу для тревожных раздумий. Но это тема для отдельного серьезного разговора. Здесь же упомянем только, что в качестве лишнего аргумента в суждениях об элитарности КЛФ называется порою… имя героини Алексея Толстого, ставшее, как-никак, и названием первой в стране официальной премии «за фантастику». Но — полноте! — не хитрил ли писатель, выводя звучное это имя из «марсианских» слов «аэ» и «лита»? Не родилось ли оно совсем наоборот — из сочетания отрицающей приставки «а» с этим вот самым словцом «элита» (по типу, скажем, «асимметрии» и «анемии», «алогизма» и всем известного «азота»)? Не в пользу ли такой расшифровки — и безоглядный протест Аэлиты, и, главное, решительный отход самого Алексея Толстого от эмигрантской «элиты»,— роман-то ведь создавался именно в тот трудный для писателя период?!
…Есть, разумеется, и многое иное в «Аэлите», могущее ускользнуть от торопливого взгляда юного читателя, увлеченного событийной стороной романа. А потому…
Где-нибудь в углу вашей книжной полки стоит себе хрестоматийная «Аэлита», стоит— и терпеливо ждет нового свидания с вами. Вернитесь к ней —- не пожалеете!
