За три дня до приезда поэта в городе появились большие афиши-программы:
«Вятский городской театр. 2-е февраля 1928 года.
Публичное выступление поэта современности Владимира Владимировича Маяковского.
1-е отделение. Поэт прочтет лекцию-доклад на темы: современная поэзия; как я работаю над стихом; мое отношение к Пушкину, Есенину; мои впечатления о загранице и т. д.
2-е отделение. Поэт прочтет свои произведения и ответит на вопросы слушателей».
Мне вспомнилось лето 1926 года в Крыму, где я впервые увидел Маяковского, присутствуя на его выступлении в Ялте, в саду имени Третьего Интернационала. Ялтинское выступление поэта было одним из первых в его литературных турне по России. На меня, тогда еще совсем молодого человека, начинающего педагога и журналиста, оно произвело волшебное впечатление. И вот, через полтора года, мне снова предстояло увидеть и услышать Маяковского!
Узнав утром 2 февраля по телефону, что Владимир Владимирович приехал с утренним поездом и остановился в новой гостинице «Эрмитаж», трое поэтов, возглавлявших тогда литературную группу «Перевал», в их числе и я, направились в гостиницу, чтобы приветствовать поэта, да заодно и просить его, кроме официального вечера, выступить в молодежной аудитории в педагогическом институте. Дверь в номер Маяковского была закрыта неплотно. Я раздвинул щель и тихонько спросил:
— Владимир Владимирович, к вам можно?
И тотчас же, откуда-то сбоку, услышал ответ:
— Нет, нельзя!..— А через секунду: — Ну да ладно, коли уж пришли, так влезайте.
Мы вошли в комнату.
Владимир Владимирович лежал на кровати, положив ноги в штиблетах на ее спинку. Он был без пиджака, в пуловере и с галстуком. Рядом с кроватью в изголовье стояла тумбочка, а на ней — бутылка нарзана.
Когда мы вошли, Маяковский сел на кровати и нам предложил взять стулья и тоже садиться. Мы устроились против него полукружьем.
— Мы хотим,— начал старший из нас, поэт Степан Шихов,— приветствовать вас, Владимир Владимирович, в нашем городе от имени местной литературной организации «Перевал» и от всех литераторов и журналистов города и вятского края…
Слова вытверженного, по провинциальному несколько наивного приветствия поэт выслушал сидя на кровати, немного подавшись вперед и положив скрещенные руки на колени. Потом распрямился и, не вставая, попросту, задушевно сказал:
— Ну, что ж, спасибо, друзья. Если это вы искренне, то мы поймем друг друга… Но я думаю, что вы пришли не только за этим. Выкладывайтесь.
— Да, у нас есть просьба к вам…
— Если вы хотите попасть ко мне на выступление, то я вам сейчас напишу записку, и вы пройдете бесплатно.— И он, вырвав из блокнота листок, приготовился писать, добавив:— Мне уж сообщили, что все билеты проданы.
— Нет, билеты мы купили…
— Тогда чего же вы еще хотите от меня?
— Мы хотели просить вас…— я замялся,— посвятить еще одно выступление литературной и студенческой молодежи.
Я заметил, что в глазах поэта заблестели еле уловимые искорки смешливого оживления. Он встал с кровати, отошел на середину комнаты и, взяв из коробки папиросу, вдруг спросил, вытянув по направлению к нам правую руку и потирая друг о друга концы большого, указательного и среднего пальцев:
— Вот вы хотите устроить вечер с Маяковским, а эти у вас есть?
Мы сразу поняли, что он говорит о «пети-мети», как тогда назывались на нэповском жаргоне деньги, и, признаться, смутились.
— Нет, этих у нас нет, собрать мы их не сможем…
— Вот видите, денег у вас нет, а хотите устроить литературный вечер, да еще с Маяковским.— Сказано это было с серьезным лицом и тоном морализации.— Вы слыхали, что называется подножным кормом?
Нам оставалось только кивнуть согласно головами.
— Понимаете, это когда крестьянин увидит весной пробившуюся из земли травку, он выпускает на нее свою лошаденку, и она ходит и щиплет эту траву и кормится таким образом… Так вот также и мы — поэты, артисты, лекторы — ездим по разным городам и селениям и щиплем гонорары за свои выступления и так же кормимся, запасаемся деньжонками на дальнейший прокорм себя и семьи. Иначе не проживешь…
Он отвернулся от нас к окну и, глядя в него, курил.
Мы встали со своих стульев, готовясь уйти.
— До свиданья, Владимир Владимирович, у нас — все.
Поэт резко повернулся к нам:
— Обиделись? Это хорошо!.. Помещение есть?
— Да, есть! В пединституте, мы там часто выступаем…
— Когда хотите? Сегодня и завтра я занят. Впрочем, завтра — днем. Согласны на третье вечером, то есть завтра?
— Конечно, согласны… Еще бы! Будем вам благодарны…— зачастили мы, довольные и успехом своей миссии и тем, что вдруг догадались, что поэт с нами вначале пошутил.
Маяковский же, светло улыбаясь, протянул нам каждому свою широкую ладонь для прощания и мы ушли.
Вечером мы все трое были в театре.
Желающих слушать и видеть Маяковского оказалось очень много: зрительный зал, фойе и даже буфет были буквально забиты людьми. Студенты, ученики и красноармейцы заняли верхний этаж — амфитеатр и галерку. В первых рядах партера разместился цвет вятской интеллигенции.
Но вот из-за черных сукон, в которые была задрапирована сцена, вышел Маяковский и сразу заявил:
— Здравствуйте! Я — Маяковский.— Ответом были дружные и долгие аплодисменты.
Выступление поэта шло по объявленной программе. В некоторых местах лекции-доклада вспыхивали аплодисменты, иногда сдержанный, солидарный с поэтом смех.
Во втором отделении Владимир Владимирович читал стихи «О советском паспорте», «Юбилейное», «Товарищу Нетте», «Сергею Есенину», стихи об Америке и написанную к десятилетию Октября поэму «Хорошо!».
Поэт читал стихи на смерть Есенина и говорил о своей первой встрече с ним, но говорил несколько иронически. Есенина в те годы знали и любили многие, у него было значительно больше поклонников, чем у Маяковского. Поэтому нотка настороженности едва уловимо звучала в голосе Владимира Владимировича. Все однако шло тихо. Но в середине чтения поэмы «Хорошо!», среди сосредоточенной тишины в зале, на сцену, у ног поэта, шлепнулось яйцо, брошенное с галерки. Маяковский резко оборвал чтение.
— Не попал!.. Да разве тебе попасть? Ты же трус и мальчишка. Уж позвонил бы, что ли, в колокольчик, чтобы я встал,— вот тогда бы и кидал…
Но вдруг лицо его резко изменилось — подбородок его словно стал крупнее и тяжелей, на лицо набежала грозой туча. Он широко и быстро шагнул к самой рампе. Голос понизился до шепота.
— Я знаю, это яйцо брошено мне за Есенина! — с напряжением выдохнул он в публику. Потом, несколько отступив, продолжал громче: — Но знаете ли вы, что оно предназначалось не только мне, оно брошено всему пролетариату. Я здесь представляю литературу победившего класса…
В зале раздались возмущенные возгласы: «Удалить хулигана!», «Убрать из театра!», «Где милиция?» Маяковский возвратился к столику на середине сцены, налил из графина воды и, не спеша, выпил ее. В это время двое милиционеров выводили с галерки белокурого парня с взъерошенными волосами…
Через минуту Маяковский продолжал чтение прерванной главы. Потом он отвечал на записки слушателей. Отвечал остроумно и находчиво.
В Вятке Маяковский выступил еще в двух местах: на XII обшегубернском съезде профсоюзов во Дворце труда и в педагогическом институте имени В. И. Ленина.
Павел Лавут в своей книге «Маяковский едет по Союзу» писал:
«Многое ему пришлось здесь по душе: статья в газете ко дню приезда, встреча со школьниками на вокзале, хороший вечер в театре и, наконец, новая гостиница с простой и удобной мебелью, с большой пепельницей на столе (он много курил и не терпел маленьких пепельниц).
— Такой небольшой город, а сколько удовольствия! — говорил Маяковский о Вятке».
Ещё один «Апостол»
Виталий ПАШИН
Неучтенный экземпляр «Апостола», изданного во Львове первопечатником Иваном Федоровым, обнаружен в фондах Костромского историко-архитектурного музея-заповедника — бывшего Ипатьевского монастыря.
О неординарности находки говорит такая статистика. До сего времени в мире было известно местонахождение семидесяти семи экземпляров этого редчайшего издания (хотя сведения имеются о 93-х). В течение двух последних десятилетий список выявленных львовских книг И. Федорова не пополнялся новыми находками.
В Кострому эта книга попала в середине прошлого века в качестве дара Ипатьевскому монастырю. Из-за отсутствия последних страниц с выходными данными и обновленного переплета фолиант значился как издание 17—18 веков. С этой неопределенной «датой рождения» он числился и в музее. И только теперь при подготовке выставки старопечатных книг музейные работники решили уточнить год издания костромского экземпляра «Апостола».
За разгадку тайны взялся директор музея кандидат исторических наук Владимир Соболев. Начал со скрупулезного изучения бумаги. Водяные знаки некоторых листов обозначали подкову с крестом внутри, другие — ладью на гербовом щите. У московских изданий «Апостола» бумага была с другими символами.
Может быть, во Львове, куда впоследствии переехал И. Федоров? В организованной им первой на территории Украины типографии в 1574 году тоже был издан «Апостол». В том издании имеется знаменитое послесловие И. Федорова, где рассказывается об истории львовской друкарни. В костромском экземпляре, к сожалению, последней страницы не сохранилось. Но по количеству и расположению заставок, буквиц и других типографских украшений он целиком совпал с описанными в литературе львовскими изданиями «Апостола».
Последним и самым веским доказательством львовского происхождения костромского фолианта были водяные знаки на его листах — подкова и корабль. .В формах с такими филигранями отливались бумажные листы, на которых в львовской типографии И. Федоров в 1574 году отпечатал весь тираж «Апостола» — около двух тысяч экземпляров.
Несыгранные роли
Борис ЗЕЛИЧЕНКО
Когда на Свердловской киностудии началась работа над художественным фильмом «Сильные духом», на роль знаменитого советского разведчика Николая Кузнецова были приглашены семь актеров. Помнится, как в павильон входил Пауль Зиберт — артист Николай Олялин — тогда еще молодой актер Красноярского ТЮЗа. В сцене с Вией Артмане пробовался грузинский актер Отар Коберидзе. Победил в этом творческом соревновании артист Гунар Цилинский из Риги. Теперь он народный артист СССР, известный кинорежиссер.
Выдающийся японский кинорежиссер Акира Куросава долго искал актера на роль Арсеньева для фильма «Дерсу Узала», он просмотрел десятки фильмов из разных стран и остановился на советском артисте Юрии Соломине, посмотрев многосерийный телевизионный фильм «Адъютант его превосходительства». Куросава назвал тогда Соломина одним из лучших современных актеров.
Юрий Соломин — капитан Кольцов. Слава знаменитого чекиста-разведчика затмила все роли, созданные Соломиным ранее. Однако шесть раз художественный совет студии отклонял кандидатуру Соломина на эту роль. И только в седьмой раз режиссер Евгений Ташков упросил утвердить его на роль Кольцова. Ташков «увидел» своего капитана Кольцова в художественном фильме Свердловской киностудии «Сильные духом», где Юрий Соломин сыграл роль шефа гестапо.
Можно вспомнить случаи, когда на одну роль пробовались сотни человек. На Свердловской киностудии на роль Вани Солнцева — героя фильма «Сын полка» — было приглашено более пятисот человек. А сыграл Ваню ленинградский школьник Игорь Носов.
Бывает и так: вызывается артист на пробы одной роли, а сыграет другую. Борис Чирков пробовался на роль Демы, а Максима должен был играть Эраст Гарин. Но в последний момент режиссеры все же отдали роль Максима Б. Чиркову. Борис Бабочкин приглашен был в группу «Чапаева» на роль Петьки. А потом сыграл… Чапаева. Петр Глебов уже начал сниматься в эпизодической роли офицера в «Тихом Доне», но Сергей Герасимов, режиссер фильма, попробовал его на роль Григория Мелехова — это стало выдающимся открытием и находкой.
…Этот парень в свитере и кепке— артист Олег Даль. Таким он должен был выглядеть в роли Мити в фильме «Просто Саша». Но Митю сыграл другой актер. Артистка Елена Коренева из московского театра «Современник» сфотографирована в роли Аллы в телевизионном фильме «Транзит». Но по разным причинам она так и не снялась в нем. Михаил Боярский дал согласие сниматься в художественном фильме «Однофамилец», но тоже так и не исполнил роль молодого ученого…
На снимках: О. Даль, Е. Коренева, М. Боярский.
