Страна все увереннее вставала «на крыло». Боксит был сырьем стратегической важности. Руду геологи нашли, только… взять ее было нечем, не было техники. «Мы жили, как при бомбежках: в разрезы закладывались тонны аммонала, крест-накрест заклеивали стекла в домах— и поселок пустел, табором уходил прочь, в тайгу. Гремела, вздрагивала земля. И люди возвращались — в Дома, в забои. На всю жизнь запомнились те забойщики: красные спецовки и лица, широченные лопаты с отшлифованными ручками, в которые навечно втерта ладонями красная бокситовая пыль. На смену ли, со смены — лопаты на плече. Каждый имел свою, привычную, дома ставил ее в угол, как винтовку…» — так пишет о том времени в очерке «Быль о «Красной шапочке» журналист «Правды» Александр Мурзин, тоже коренной североуралец.
Дед мой, Тимофей Семенович, приехал в эти места в годы войны. В самом ее начале были выведены из строя Тихвинское бокситовое месторождение, Днепропетровский и Волховский алюминиевые заводы. Армии, сражающейся с фашистами, грозила опасность остаться без крыльев. И тогда на северную уральскую землю поехали опытные тихвинские горняки и знатные московские метростроевцы, ведущие ученые, профессора горного дела, хлынул поток рабочих со всех республик страны.
Серебряный меридиан содрогнулся от мощных взрывов. Началась массовая добыча руды открытым способом из неглубоких шахт, построенных еще до войны. Фронт требовал самолеты. Много самолетов. Каждый горняк знал: две тонны боксита — это тонна глинозема, две тонны глинозема — это тонна алюминия, две тонны алюминия — это самолет! И люди работали, не щадя себя. Золотыми буквами вписаны в историю рудника и города имена тех горняков, что ковали здесь крылья для Родины: Григория Бурмея, Чапая Созаева, Нигмаджана Минзарипова, Ивана Проничкина и многих-многих других.
Меридиан «вспарывался» вширь и вглубь. Руд, залегающих у поверхности, не хватало. Для расширения рудника в начале войны в городе был создан специальный трест «Бокситстрой».
