Ежемесячный журнал путешествий по Уралу, приключений, истории, краеведения и научной фантастики. Издается с 1935 года.

Голубятня на Жёлтой поляне

Яр замер. Шевельнул плечом, ощутил мышцами груди спокойную твердость пистолета. Оторвал от подоконника. ладони и медленно обернулся.
В двух шагах стоял человек в черном костюме. В белой сорочке с темным галстуком. Среднего роста, сухощавый. С приветливым лицом без морщин. С гладкой черной прической— такой блестящей, будто голову помазали дегтем.
— Ярослав Игоревич, не могли бы вы уделить мне две минуты?
Человек говорил странно: губы его почти не двигались и лицо не менялось. Но голос был приветливым.
— Да, если две минуты,— как можно спокойнее отозвался Яр.— Я спешу.
— Я знаю. Об этом и речь… Куда-нибудь пройдем или побеседуем здесь?
— Здесь,— сказал Яр.
— Как угодно…—Человек отошел к стенке против окна, слегка прислонился, взялся за тонкую трубу, которая шла сверху к решетчатой батарее отопления.
— Я слушаю,— сказал Яр.
— Ярослав Игоревич, вам не следует разыскивать мальчика…
«Что же, этого надо было ждать,— подумал Яр.— Может быть, оно и к лучшему». Знакомое ощущение «на щелчке» взвело в нем тугие пружины.
Яр сел на подоконник, прижался затылком к косяку. Быстро глянул на перрон — Игнатика не было. Яр посмотрел на человека. Тот ждал.
— Разыскиваю я мальчика или нет, это мое дело,— сказал Яр.— Мое и мальчика. Но никак не ваше.
Казалось, человек слегка вздохнул, хотя лицо его опять не шевельнулось. Оно блестело, как глазированное.
— Вы заблуждаетесь,— сказал человек,— Это дело касается очень многих. В том числе и меня.
—Кто же вы такой?
— Меня зовут Тот.
Яр усмехнулся:
— Исчерпывающий ответ. По-моему, это имя какого-то египетского божества.
— Я не божество. И это не имя. Скорее, местоимение. «Тот, того, тому; тот, который…»
И так далее.
— Ну и что же Тот который хочет от мальчика и от меня? — сдержанно спросил Яр.
— От мальчика почти ничего. Только, чтобы он не был в контакте с вами… А от вас: чтобы вы последовали доброму совету…
— Жду совета.
— Вернитесь домой.
— Домой — это куда?
Тот улыбнулся уголками твердого рта.
— Я имею в виду крейсер.
— А-а…— сказал Яр.
Поезд подошел к платформе, но она была совершенно пуста.
Человек заговорил вкрадчиво, его голос теперь напоминал шелест сухого песка:
— Поверьте, это в наших силах — вернуть вас на корабль.
— Охотно верю,—вежливо отозвался Яр.— Но вы, наверное, не думаете, что, услышав ваш совет, я тут же соглашусь.
Тот снова улыбнулся:
— Нет. Я понимаю, что обязан ответить вам на некоторые вопросы.
— Вот именно,— сказал Яр.
— Хорошо. Спрашивайте.
— Спрашиваю. Что такое нашествие?
Тот поморщился. Яр не ожидал, что это неподвижное лицо способно на такие гримасы. Казалось, от щек и подбородка сейчас посыплется потрескавшаяся глазировка. Нет, не посыпалась.
Тот неохотно сказал:
— Нашествие — это просто побочный продукт эксперимента.
— Что за эксперимент?
— Но, Ярослав Игоревич… Это крайне сложный вопрос. Извините, но вы можете не понять…
— Как-нибудь.
— Я даже не уполномочен делать такие разъяснения…
— Но вы, по-моему, уполномочены уговорить меня покинуть Плацету,— усмехнулся Яр.— А мне не хотелось бы покидать без разъяснений. Я крайне любопытен от природы. Что за эксперимент, в результате которого горят города и  гибнут люди?
Тот сказал очень сухо:
— В процессе эксперимента иногда горят целые звездные системы.
— Ого, у вас масштабы.
— Да,— с еле заметным самодовольством отозвался Тот.
— Тем более любопытно. В чем суть такой обширной деятельности? И цель?
— Цель… Хорошо.— В шелестящем голосе опять скользнуло самодовольство.— Конечная цель — создание мыслящей галактики.
«Псих? — подумал Яр.— Или правду говорит?» (А Игнатика все не было).
— Вы можете не верить,— сказал Тот.— Но это правда.
— Допустим… А зачем вам это? Мыслящая галактика.
Тот растерянно, как-то очень по-человечески мигнул.
— Я не понимаю… ,
— И я не понимаю,— сдерживая злость, сказал Яр.
— Но мыслящая, осознавшая себя галактика— это,., высшее достижение… венец прогресса… Извините, но я же предупреждал, что вам трудно будет осознать.
Яр пожал плечами.
— Я осознал. Я даже догадываюсь, что мыслить она должна исключительно по-вашему.,. Но не вижу смысла. По-моему, каждый человек— сам по себе галактика. Целая вселенная, если хотите. Целый мир чувств, идей… Впрочем, это общеизвестно. Так зачем же убивать столько галактик ради одной?
Тот вздохнул и терпеливо сказал:
— Ярослав Игоревич, это все красивые слова.
— Отнюдь… Вы что же, полагаете, чем больше линейные масштабы мыслящей материи, тем она совершеннее? — возразил Яр. И подумал: «Игнатик… Да он один стоит десяти галактик. Недаром же своей выдумкой пробил пространство… Кстати, где он?»
Гладколицый Тот, судя по всему, угадал мысли Яра. Или прочитал?
Он проговорил с досадой и довольно искренне:
— Кто же знал, что у мальчишки такие способности?
Он шутя делает то, что нам удается после колоссальных усилий. Да и не всегда удается к тому же…
— Просто он очень верит в сказки,—сдержанно сказал Яр.— Галактика сказок… А вы пришли, сожгли его город, убили его друзей. Могли убить и самого.. В давние времена это называлось четко — фашизм. .
— Не слыхал,— сказал Тот.
— Это не меняет сути.
— Но вы и сам не такой уж гуманист,— заметил Тот.— Зачем-то же носите пистолет.
— Чтобы защищать «галактики»,— не растерялся Яр.— От всяких экспериментаторов… Кстати, любопытно узнать: кто вы такие? Жители Планеты или принесло вас откуда-то?
— Простите, Ярослав Игоревич, но про это я в самом деле не могу…
— И не надо,— устало сказал Яр.— Как-нибудь докопаюсь. В конце концов, ничего оригинального в вас нет. Еще в древние эпохи всякая нечисть прикрывалась словами о прогрессе.
Тот натянуто улыбнулся:
— В древние эпохи.. Какой вы все-таки ребенок. Видимо, поэтому и нашли общий язык с теми четырьмя.
«Ах ты гад»,— тоскливо подумал Яр. Но спросил вежливо:
— Кстати, чем мы вам помешали? И почему вы как чумы боитесь числа пять?
— Но, Ярослав Игоревич…
— Что? Не уполномочены отвечать?
— Хорошо, я объясню. Население многих планет не может понять сути эксперимента, сознание гуманоидов цепляется за привычный образ жизни. Люди начинают мешать нам. Чаще всего это не страшно. Однако опыт показал, что иногда в обществе создаются молекулы активного сопротивления. На данной планете — честное
слово, не знаю, почему — это, как правило, группы из пяти человек. Закон природы какой-то… Конечно, и они почти не страшны. Но если в такой пятерке один умеет связывать разные пространства, а другой — разведчик космоса… Видите, я с вами откровенен.
— Весьма,— сказал Яр.— Но чего вы боитесь теперь? Нас не пятеро, нас осталось только двое.
Тот растерянно мигнул.
— Ну.., все равно. Присутствие человека из другого мира… В конце концов, это незаконно. Что вам здесь надо? Мы же не лезем в ваше пространство. .
— Вы пробовали,— уверенно сказал Яр.— Не получилось.
— Да,— согласился Тот.— Но теперь уже не пробуем. И вы тоже оставьте нас.
— Хорошо,— сказал Яр. Неожиданно для себя. И без уверенности, что говорит правду.— Я уйду. Только вместе с мальчиком.
— Это невозможно,— быстро ответил Тот.
— Почему?
— Это сложный вопрос…
— Вы уже заметили, что я люблю ясные ответы.
— Отвечаю ясно. Вы вдвоем представляете ось, которая соединяет разные пространства. Нам ни к чему такая связь. Мальчик в любое время может вернуться и привести с собой кого угодно.
— А вы боитесь..
— А мы не хотим осложнений… Да и зачем мальчику уходить с вами? Что он будет делать в вашем благоустроенном мире?
«Это вопрос»,— подумал Яр.
— Он и не согласится. У него есть причины, чтобы не покидать Планету,— сказал Тот.
«Возможно»,—подумал Яр. И вздохнул:
— Тогда мы с вами не договоримся.
— О чем?
— О господи! О моем уходе.
— Но вы обещали! .
— Я? Когда?
Тот задумчиво покачал трубу отопления. С нее посыпалась ржавчина. Тот заговорил жестко— в голосе не шелест песка, а хруст щебенки:
— Вы ставите нас перед необходимостью принять жесткие меры.
— Вы сумели напугать мальчика. Меня испугать труднее.
— Я не пугаю, а информирую,— с грустной ноткой сообщил Тот.
— Кстати, о мерах… Зачем вы так возитесь со мной? Что такое еще один человек при ваших-то масштабах? Почему вам попросту не прихлопнуть меня?
— А зачем… лишние жертвы…
— Я заметил, Тот, что врете вы неумело, вас слишком примитивно запрограммировали,— пренебрежительно сказал Яр.— Говорите уж, прямо.
— Говорю прямо. Мы не можем. Вы человек из другого пространства. Программа эксперимента не позволяет…
— Кислое у вас положение,— усмехнулся Яр.
— Но мы можем другое,— опять с вкрадчивым шелестом сказал Тот.— В случае необходимости мы можем убрать мальчика или одного из трех его друзей.
— Из трех?!—метнулся Яр.— Значит, они живы?!
Тот замигал, как провинившийся первоклассник.
— Я… не знаю. Я имел в виду тот случай, если они спаслись… Такую вероятность нельзя исключить до конца.
«Почему же ты, идиот, сам не подумал об этом? — сказал себе Яр отчаянно и радостно.— А Игнатик думал! Недаром он так расцвел, когда увидел пятилистник…»
— Если кого-то из них вы заденете пальцем,— отчетливо и медленно проговорил Яр,— создавать мыслящую галактику будет некому. Я тоже кое-что умею и не остановлюсь ни перед чем.
Тот вздохнул, выпрямился, чиркнул пальцем по трубе отопления. Она перерезалась —гладко и ровно, как тонкой ножовкрй. Тяжелая батарея осела на пол. Труба качалась и со всхлипом втягивала воздух. Тот чиркнул по трубе еще раз — повыше первого среза. К ноге Яра покатилось железное колечко. И еще колечко. И еще… Тот нагнулся, смял в кулаке звенья батареи, отшвырнул ее, как ворох бумаги, и посмотрел на Яра.
— Не впечатляет,— сказал Яр.— В цирке я любил клоунов, а фокусников смотрел без интереса.
— Пожалейте вашего Игнатика,— предупредил Тот.
— Мне кажется,— проговорил Яр,— вы и его, и меня берете на испуг. Вы ничего не можете сделать ему, как и мне. Иначе бы давно сделали.
Тот пожал плечами и пошел по коридору. Спина его была прямая и неподвижная. В эту спину Яр бросил слова:
— Эй вы… Тот! Остановитесь.
Тот остановился. Повернулся к Яру всем туловищем. Лицо его было вежливым и бесстрастным.
— Еще один вопрос. Последний,— сказал Яр.
— Слушаю вас.
— Планета Земля, город Нейск, угол улиц Южной и Строителей, магазин «Спорттовары»… Это не вы стояли там в витрине, в башмаках с шипами и с ледорубом на плече?
— Нет,—очень спокойно ответил Тот.— Это был не я.
— Да, пожалуй… У вас физиономия поинтеллигентнее. Но весьма похоже… Ладно, прощайте.
— До встречи,— сказал Тот. И опять двинулся по коридору.
Яр посмотрел на перрон — никого. Посмотрел на часы — было ровно восемь вечера. Если верить кассирше, поезд отправите через три минуты. «Наверное, Игнатик уже там,— сказал себе Яр.— Прозевал я, пока беседовал с глиняной скотиной…»
Он перемахнул через подоконник и легко упал на платформу.
Вагончики дернулись и сразу быстро покатили. «Черт, раньше срока…» Яр вскочил, бросился за поездом и прыгнул на висячую подножку.

2.
Вагон был совершенно пуст. В нем стояли потертые желтовато-лаковые скамейки — как в старой электричке, на которой маленький Яська ездил с мамой на дачу к знакомым.
В полуоткрытые окна врывался встречный воздух, катал по полу пыльные окурки. Потом среди скамеек пробежал маленький спиральный вихрь, закрутид пыль, взметнул бумажные обрывки…
Яр сел у окна. Дребезжало треснувшее стекло. За окном цизкое солнце кинуло на море широкую огненную полосу.
Яр не хотел сейчас метаться по вагонам и разыскивать Игнатика. В этом крылось что-то обидное — и для Игнатика, и для него. Яр был уверен, что Игнатик в поезде. Еще совсем немного, и они встретятся. И Яр ласково и твердо объяснит, что не надо бояться тех, которые велят. Яр и Тик будут вместе. Во-первых, потому что они нужны друг другу. Во-вторых, потому что так безопаснее. Те ничего не сделают Яру и ничего не сделают Игнатику, если он рядом с Яром. И ничего не сделают Альке, Данке и Чите, если их спасло счастливое чудо.
Чудо?
Или какой-то закон, из-за которого эти манекены, одержимые космической гигантоманией, бессильны перед пятеркой друзей?
Алька, Данка, Чита… Боже мой, неужели есть надежда, что они живы? Тогда… тогда все меняется на этом свете.
Нет, надо скорее найти Игнатика и сказать ему обо всем.
Проходы между вагонами были открыты. Яр прошагал сквозь поезд туда и обратно несколько раз. Дергал дверки пустых туалетов, заглядывал под скамейки. На него оглядывались редкие пассажиры — все больше хмурые рыбацкие старухи с узлами и корзинами.
Не было Игнатика.
Яр опять сел у окна, в первом вагоне. Похожее на помидор солнце тонуло в море, день угасал. И настроение угасло. Но в том, что Игнатик где-то в поезде, Яр был уверен по-прежнему.
Поезд пошел вдоль черно-ржавой стены со многими рядами круглых окон. Яр наконец сообразил: это борт громадного парохода, вздымающийся над береговой кромкой. Ну и великан! Кто его построил, зачем? Давно ли он здесь ржавеет?
«Опять вопросы,— подумал Яр.— И никаких ответов…»
Когда-то он с интересом читал фантастические книжки из коллекции Стасика Тихова. Многие из них рассказывали, как человек с Земли попадал на другие населенные планеты. На этих планетах царило зло и угнетение. Землянин храбро вступал в бой — то со сказочными драконами, то со злыми роботами, то с хитрыми диктаторами. И выходил победителем, освобождал планету. Иногда легко и весело, иногда после тяжких трудов и жертв. Но освобождал.
На самом деле пришельцы не могут освободить планету. Она, если хочет, должна освободиться сама. Планета огромна, пришелец мал, затерян, беспомощен. Он не знает ее законов…
Но Тот и его компания… Разве они не пришельцы?
Кто они такие? Могучая цивилизация или кучка авантюристов? Родились они здесь или пришли из глубины вселенной?
«Это все равно,— подумал Яр.— Они несут Планете зло. Тот, кто несет зло, всегда чужой. Даже если он с этой планеты…
Такие встречались и на Земле. Во все времена. Сначала именем богов и владык, потом именем прогресса и любви к человечеству они делали все, чтобы уничтожить Землю и людей. Не удалось. Но не по их ли вине Земля стала похожа на постриженный сквер с павильончиками для развлечений?.. Или я не прав? Что я знаю про нынешнюю Землю? Не многим больше, чем про Планету…»
Впрочем, эти мысли волновали Яра меньше, чем одна — конкретная и неотступная. О крепости. Рухнула крепость сама или ее обрушили те — чтобы покончить с опасной пятеркой?
Если те, это лучше. Тогда, возможно, сработал закон сопротивления, и ребята спаслись…
Поезд ушел от моря, потянулись заросшие холмы. Вечер сразу потемнел, зажглись желтые плафончики. В этом печальном свете и мысли у Яра сделались печальными. Он стал понимать, что на придуманные законы и на чудо надеяться не стоит. Крепость, скорее всего, сползла сама. Видимо, электрические разряды при нашествии как-то нарушили структуру берега… И нечего тешить себя надеждами.
А Тик, напуганный мерзавцем Тотом (или просто Тем?), будет убегать и прятаться бесконечно. Думает; глупый, что этим спасает Яра от беды…
Кто-то шаркающе подошел и кашлянул. Яр опять ощутил грудью прикосновение пистолета и медленно оглянулся. Рядом стоял старичок в мятой фуражке с засаленным галуном. С зеленой повязкой на потертом рукаве.
— Билетик ваш…— попросил старичок.
— Неn у меня билета, отстаньте! — резко сказал
Яр.
Старичок потоптался, поморгал и заговорил примирительно:
— Ну, нет так нет. Ругаться-то зачем? Сказали бы попросту, я разве не понимаю…
«Что это я? —ахнул про себя Яр.—При чем здесь старик?»
— Извините, папаша. Не успел билет купить, спешил…
— Ну и ладно,—покладисто отозвался старичок.— Не успел так не ecпел…— Он присел напротив Яра.—Если разобраться, то кому они нужны сейчас, эти билеты? Ты, главное, скажи по-человечески, я и пойму… А то вроде как тот мальчонка. Я подхожу, а он бежать…
— Какой мальчонка? — замирая, спросил Яр.
— Да шустренький такой, в рубашечке апельсиновой… Я говорю: «Ну куда ты скачешь-то? Я тебя разве буду ловить? Ты скажи по-хорошему да езжай дальше…» Ну, притих, успокоился…
— А где он сейчас? ,
— Тут он и есть, в соседнем вагоне прилег…
Яр поднялся и по-кошачьи пошел к тамбуру.
…В соседнем вагоне так же слабо горел желтый свет и дребезжали стекла. Вагон подпрыгивал на стыках. В такт этому подпрыгиванию вздрагивали мальчишечьи ноги — они торчали из-за спинки ближнего сиденья. Пыльные, в белых царапинах на загаре. В стоптанных полуботинках без’ шнурков. Яр вспомнил, что из шнурков Игнатик сделал тетиву для лука… Он перегнулся через спинку.
На голой скамейке — голова на согнутых руках— спал светловолосый остролицый мальчишка.
Яр смотрел на него с ощущением потери и усталости. И с невольной ласковостью. Пацаненок в порванной оранжевой майке был слегка похож на Игнатика.
Так продолжалось полминуты. Мальчик поднял веки, встретился глазами с Яром. Секунду лежал неподвижно, потом метнулся к выходу.
Яр постоял и пошел следом. Он чувствовал себя виноватым. На ходу он подумал: «А Игнатик-то, наверно, и не в рубашке, он же курточку с собой взял. Зря я гонялся…» ,
Он опять прошел поезд насквозь. Последний вагончик заканчивался площадкой с навесом и перильцами. Под кромкой навеса горел яркий фонарик.
Мальчик был здесь. Он вскочил на перила, ухватился за витой столбик и быстро сказал:
— Я могу спрыгнуть на ходу. Мне ничего не стоит.
Голос у негр был тонкий, но не испуганный, а сердитый.
— Не надо, —отозвался Яр как можно спокойнее. И сел на откидное сиденьице у двери.
Мальчик стоял, покачиваясь. Глядел сверху на Яра.
— Что вам от меня нужно? — спросил он потише.
— Ничего. Я искал не тебя. Я ошибся, извини… И не бойся.
Мальчик прыгнул на трясущийся пол.
— Я не боюсь ничего, не в этом дело,— сказал он очень серьезно.
— Зачем же убегал?
Мальчик сказал нехотя:
— Я тоже ошибся. Я думал, что пристанете с расспросами. Не люблю, когда много спрашивают.
—Я не буду,— пообещал Яр.
Мальчик сел на откидную скамеечку у другого косяка. Поставил на нее пятки, обхватил колени. Стал смотреть перед собой. Фонарик ярко светил ему на макушку, а лицо было в тени.
Из-под вагона убегали рельсы, они тускло отражали еще не совсем погасшее небо. Уплыл назад темный городок с острыми башнями и редкими огоньками. Мальчик тихо спросил:
— А вы кого искали?
— Такого же мальчика… Понимаешь, он уехал не попрощавшись…
— Понимаю. А далеко уехал?
— Сказал, что до станции Мост.
— Куда? — звонко спросил мальчик. Опустил ноги и повернулся к Яру.
— До станции Мост….
— Ну, вы даете…— пренебрежительно сказал мальчик.
— А… что такого я сказал?
Мальчик пожал плечами. ~
— Я не здешний,— объяснил Яр.— Я многого не знаю.
Мальчик снисходительно спросил:
— Вы по правде верите, что такая станция есть?
— Да… По крайней мере, верил до сих пор… А куда же идет поезд?
Мальчик усмехнулся:
— Куда-нибудь…
— Но все-таки? С какой станции он отправится обратно?
— А зачем ему отправляться обратно…
Яр понял, что дальше спрашивать не стоит.
Он беспомощно сказал:
— Тогда я не знаю, как быть. В поезде я его не нашел…’ Где же искать, если станции Мост нет? ,
— Да уж лучше сойти где придется,— посоветовал мальчик.’— Там, где место покажется подходящим.
— Пожалуй, я так и сделаю,— устало сказал Яр. Его стала давить сонливость.
— Так и сделайте,— сказал мальчик.
Яр встряхнулся и опять посмотрел на него. Мальчик снова сидел, обняв коленки. С локтя  у него падали темные капли.
— Что это у тебя? На руке…
— А… Поцарапался, когда бежал. Там проволока торчит у тормоза.
— Ну-ка покажи… Ничего себе «поцарапался»!.. Дай, я хотя бы платком перетяну. Это ты из-за меня пострадал.
Мальчик скосил глаза на локоть.
— Ладно, перетяните.
— И промыть-то нечем…
Мальчик задумчиво сказал:
— Раньше раны смолой замазывали. Или порохом посыпали…
— Порохом?
«А в самом деле, он же стерильный»,—подумал Яр. Вынул и положил на колени пистолет. Вытащил обойму.
— «Викинг»,— не удивившись, сказал мальчик.— Хорошая штука, надежная.
Яр достал патрон, зажал в закаменевших пальцах пулю, раскачал, выдернул. Высыпал на ладонь серые зернышки.
— А в патронах для карабинов порох черный,— задумчиво сказал мальчик.
Яра что-то толкнуло:
— В учебных патронах?
Мальчик будто затвердел. Глухо молчал.
— Ну, извини, ты ведь не любишь лишние вопросы. Как бормотунчик,— сказал Яр.— Давай руку.
Мальчик подставил локоть. И, обмякнув, тихо проговорил:
— Они были не учебные. Просто они почему-то не срабатывали, когда нужно. Будто холостые…
Яр присыпал порохом глубокий черный порез, достал платок, разорвал на полосы. Вспомнил Альку — как он поранил ногу в фонтане, а Данка бинтовала.
А может быть, они все-таки живы?
Он стал перевязывать мальчику руку.
— Вам не жаль патрон? — спросил мальчик.— Их же всего семь в обойме.
— Что поделаешь…
Над бинтом, у самого плеча был у мальчика широкий шрам: пятно бугристо съежившейся кожи.
— Где это ты так? —спросил Яр.—Ох, прости, я опять с вопросом…
— Ничего. Это ожог.
— Понятно… А можно еще вопрос?
Мальчик кивнул. .
— В Городе,— сказал Яр,— есть узкая улица между стенами. Она ведет от площади с колоколами к башне. Как она называется?
— Так и называется: Башенная,— спокойно разъяснил мальчик, опуская на локоть трикотажный рукав. Но, кажется, опять насторожился.
Съежился.
— Тебе не холодно?
Он вздохнул:
— Мне не бывает холодно. Я даже не знаю, что это такое… .
— А грустно бывает?
Мальчик опустил голову лбом на колени.
— Это похоже,— сказал Яр.— Грусть и холод.
— Тогда понимаю…
Мальчик посмотрел на темнеющее небо, и глаза блеснули под фонарем.
— Сейчас тепло над всем полуостровом,— сказал он.— Завтра будет холоднее. Даже снег пойдет к вечеру. Вот будет у ветров работа — разносить его… Но вы не бойтесь, это случайный летний снег, здесь бывает такое. Я вам говорю, потому что вы не здешний.
— Спасибо… А ты умеешь делать бормотунчиков?
— Умел. У нас все умели… А вы умеете играть на барабане?
— Умел… У меня в детстве был игрушечный барабан.
— Тогда послушайте: какой марш барабанят колеса?
— Ну, этого я не знаю…
— Сбор на площади, шеренги по пять,— сказал мальчик.— А вот и огоньки.
Поезд шел вдоль мохнатого от зарослей склона. Вверху замелькали то ли факелы, то ли маленькие костры.
«Один, два, три… четыре,— машинально сосчитал Яр.— Или пять?» Огни то вспыхивали, то терялись.
— Я пойду. Спасибо,— сказал мальчик.
— Куда?
Мальчик вскочил на перила. Яр испуганно качнулся к нему.
Мальчик легко прыгнул. И его словно отнесло ветром. Он встал, покачиваясь, на упругих верхушках кустов. Будто совсем невесомый. Помахал Яру. И побежал вверх, не проваливаясь в чащу.
…Яр всю ночь провел на площадке. Даже поспал, навалившись на тряскую стенку вагона.
Потом он ехал еще полдня — голодный, утомленный и почти спокойный. Он знал теперь, что Игнатика в поезде нет и поиски будут долгими. И начинать их надо там, где подскажет инстинкт. Если подскажет…
Поезд пошел по высокой зеленой насыпи. Вдоль нее развертывался городок. Было в нем что-то знакомое,, как в Орехове. Скорость заметно снизилась на подъеме. Яр застегнул куртку и прыгнул вниз, на травянистый склон.

3.
Это был городок или поселок с ласковой тишиной на улицах. Кирпичная церковь с голубями на обветшалой колокольне. Домишки с узорчатыми карнизами, длинные дощатые заборы. Вдоль тротуаров стояли клены, в них было много покрасневших листьев.
Слабо пригревало солнце.
На косом навесе маленького деревянного крыльца лежал, свесив голову, громадный кот с зеленовато-серой шкурой. Домик с круглым итальянским окном и кот показались Яру знакомыми.
— Кис-кис…—шепотом сказал Яр.
Кот изо всех сил зевнул и отвернулся.
Яр улыбнулся. Он был спокоен, как человек, вернувшийся после трудного рейса в родные места.
У него появилась уверенность: теперь все пойдет как надо. Он даже предчувствовал, что будет дальше. За одним из поворотов откроется море, он спустится к берегу, там стоит готовый к отплытию баркас. Два молчаливых рыбака распустят парус. При тихом ветре баркас пересечет бухту, и на ступенях маленькой пристани Яр увидит одинокого уставшего Игнатика. Возьмет его на руки и скажет:
— Больше не убегай, глупыш… Помнишь, я хотел покатать тебя под парусом? Поехали…
Да, он верил, что так и будет…
Сначала ничто не говорило о близости моря. Но вот кончились деревянные домики, потянулся бульвар с белой каменной балюстрадой. На балюстраде густо сидели улитки. Это было похоже на уголок в курортном городке. Началась улочка с домами из ракушечника.
Быстро завечерело. Стал опускаться медленный снег. Это был теплый ласковый снег, солоноватый на вкус. Он еще больше успокоил Яра. А море — Яр чувствовал — было совсем рядом.
Яр оглянулся и не заметил ни одного прохожего. И не надо, сам найдет путь к берегу, без расспросов. Скорее всего, следует свернуть в этот переулок, сойти по сбитым ступенькам на каменистую тропинку, обогнуть двухэтажный домик с балконом…
С удивительно знакомым балконом!
У балкона были железные перила с узором, напоминающим штурвалы. Их оплетали засохшие стебли вьюнков. Среди стеблей поблескивал подвешенный неизвестно зачем елочный шарик. Яр заметил этот блеск при свете одинокой лампочки, которая горела на столбе.
Он вспомнил. Его всегда занимала загадка: зачем среди вьюнков повесили елочную игрушку? А спросить было некого. Хозяева уехали в столицу и оставили домик в полное распоряжение Яра. И он, семнадцатилетний, жил тогда на каникулах в этом домике один. Вернее, со своими планами на будущее и ненаписанными стихами. У моря… Еще не было Ратальской космошколы, не было приятелей-курсантов… А мамы уже не было. Только стояла на подоконнике мамина фотография.
Может быть, она стоит и сейчас?
Дверь была приоткрыта, окна не светились. Дом казался пустым.
Яр шагнул к утонувшему в сухой траве крылечку.
«Что ты делаешь,— сказал он себе.— Это не тот дом, не то море, не та Земля…» Но была такая крепкая уверенность, что в низенькой комнате на первом этаже стоит по-прежнему раскладушка с раскиданными по ней учебниками по астронавигации, притаился в углу старенький телевизор «Спартак», а на подоконнике, среди раковин и пестрых морских камней, в тонкой пластмассовой рамке — карточка мамы.
Если очень поверить…
Ведь поверил же Игнатик — и шагнул к Яру через пространство.
Яр пошел к двери. Тревожная мысль, что он сворачивает с нужной дороги, едва не остановила его. Но Яр сказал себе: «Всего-то несколько шагов…»
В темном коридорчике он зацепил плечом висевший на стене велосипед (так бывало и раньше!) и дернул дверь «своей» комнаты.
Комнаты не было.
Вернее, она осталась, только не было стены— той самой, с окошком, глядевшим на море.
Стена обрушилась — видимо, еще в давние времена. Яр видел перед собой сизую громаду моря с огоньком у горизонта, серые полосы снега в синих сумерках, темную береговую улицу, которая неровно спускалась к воде. Каменные глыбы, клочья сухих кустов. .
«Ну, что ж…» — подумал Яр.
Он по обломкам рухнувшей стены спустился на тропинку. Вышел на скалистую площадку, козырьком нависшую над улицей.
Снег шел и шел. Море было безмолвно. Яр чуть не задохнулся от одиночества. Уверенности, что его ждет баркас, уже не было.
Какой баркас? Откуда он возьмется?
Яр оглядел улицу. Она была пуста. Редко светились окошки. Но здесь — на площадке и других скалистых выступах — Яр увидел неподвижных и молчаливых людей. Стояли они и чего-то ждали. Это не разогнало его одиночества.
Послышался не то вздох тысячи людей, не то слитный шум неторопливых шагов. Слева, из тесноты домов, стала вытягиваться на улицу длинная толпа. Люди несли огни — маленькие факелы или очень яркие свечи. Издалека казалось— по медленной реке кто-то пустил сотни игрушечных лодочек с фонариками.
Раздалось пение. Негромкое, но сразу наполнившее улицу и берег, потому что пело множество людей.
«Какой-то праздник? Крестный ход, что ли?» —подумал Яр.
Но тут же он понял, что поют не молитву. Это была просто песня. Слегка печальная, с неразличимыми, но, видимо, ласковыми словами.
Огоньки достигли середины улицы. Их было так много, что мягкий отсвет упал на скалистый выступ. Яр увидел, что в трех шагах стоит пожилой человек в длиннополом пальто и широкой  шляпе. У человека блестели очки и седые волоски в бородке. Он был похож на старого учителя или врача.
Яр мягко шагнул к нему. Вполголоса сказал:
— Простите, я не здешний. Что происходит?
— Колыбельная,— вздохнул старик.
Яр вопросительно молчал.
— Такой обычай,— тихо проговорил старик.— Поют колыбельную, когда хоронят ребенка.
Тоскливое предчувствие с размаху резануло Яра. Он скрутил его, сжал, мысленно обругал. себя мнительным идиотом и* неврастеником. Несколько секунд стоял, успокаиваясь. Переспросил;
— Ребенка?
Старик покивал:
— Да, мальчика…
— Что же случилось? — опять слабея от страха, спросил Яр. (А колыбельная все нарастала, заливая улицу ласковой печалью.)
— Храбрый был мальчик,— сказал старик. Снял шляпу, отряхнул от снега и сунул под мышку.— Беда случилась. Двое ребятишек отвязали лодку, их стало относить от пристани, они испугались, попрыгали в воду. А плыть не смогли, маленькие. Мальчик и бросился за ними. Вытащил, а сам поскользнулся и головой о камни… Два часа только и прожил после этого… Славный такой мальчик…
— Вы его знали? — хрипло спросил Яр.
Старик покачал головой (на ней быстро таял снег).
— Нет… Его здесь никто не знал. Он шел откуда-то издалека и вот оказался на берегу…
Яр с заледеневшим сердцем стал спускаться к улице. Но он еще надеялся. «Ну, брось,— говорил он себе.— Мало ли какой незнакомый мальчик мог оказаться на берегу… С какой стати здесь быть Игнатику? Он наверняка проехал мимо этого поселка… Черт знает, что с твоими нервами…»
По скользким от снега камням, через ломкие кусты и колючки Яр спустился к обочине. Женщины, мужчины и дети шли мимо. У них были большие пылающие свечи, они не гасли на воздухе. Колыбельная звучала слаженно, словно кто-то дирижировал хором. Только слов по-прежнему было не разобрать. Да Яр и не пытался.
Наверно, это была хорошая песня, если слышать ее не сейчас, не в эти жуткие минуты. А теперь она изматывала душу.
Яр пошел по краю дороги, обгоняя толпу. Он должен был скорее, скорее узнать: что там, кто там?
Люди втягивались в широкие двери каменного приземистого дома. Дом напоминал низкую церковь без башен — у него тускло светились очень узкие окна. А возможно, это был сарай для хранения рыбачьих баркасов. Или какая-то мастерская…
Обгонять людей вблизи дома стало невозможно, они шли плотно, заполняя всю ширину дороги. Яр оказался в середине толпы. Кто-то дал ему свечу. И наконец он переступил порог.
Каменное здание внутри оказалось просторным и гулким (только у стен, кажется, лежали  горбатые корпуса лодок . В дрожащем свете были смутно различимы под потолком переплетенные балки. Яр увидел это мельком и тут же забыл. Впереди — за десятками голов и ярких свечей — он разглядел серое возвышение. На нем чернела полоска маленького гроба, а над его верхним краем Яр увидел белое запрокинутое лицо.
Чье лицо? Издалека не различить.
«Не надо,— сказал Яр судьбе.— Ну, пожалуйста, не надо. Столько уже было всего… Хватит горя…» И тут же понял, что судьбе все равно.  Если мальчик погиб, то для мира, для Планеты  не важно, кто над ним будет горевать.
Яр или кто-то другой. Какое у Яра право хотеть, чтобы горе обошло его и настигло другого?
Но Яр хотел. «Не надо…» — еще раз беспомощно сказал он. Осторожно, однако быстро и настойчиво он обходил людей, чтобы скорее оказаться там… ближе… все узнать…
Но два седых рыбака положили на гроб острую двускатную крышку. Тут же его подняли на носилки из весел и понесли к дверям — не к тем, в которые входила толпа, а в другом конце здания. Яр бросился вперед. На него заоглядывались. Закачались вокруг свечи. Яр сжал себя. Все равно ничего нельзя было сделать.
Из каменного дома толпа опять вытянулась на улицу. Здесь улица была сжата заборами. Гроб качался далеко впереди. Шли тихо, песни теперь не было. Теплое свечное сало капало Яру на руки.
Яр увидел рядом с собой девочку лет девяти.
Чуть нагнувшись, Яр спросил:
— Как звяли этого мальчика?
Спросил с отчаянным страхом, но неизвестность была еще страшнее.
Девочка подняла лицо. В ев глазах отразилась свечка Яра. Девочка негромко сказала:
— Он не здешний.
— Разве он не успел сказать, как его зовут?
— Успел…
— Ну… как? — простонал Яр.
— Нельзя же говорить, когда хоронят…
— Почему?
— За собой уведет…
Она еще посмотрела на Яра и, кажется, пожалела его, хотя и не знала, за что. Сказала, словно утешить хотела:
— Там ведь написано будет на могиле…
Улица пошла в гору. Опять запели колыбельную…
«Это никогда не кончится,— с бессильным отчаянием подумал Яр.— Это ловушка проклятой Планеты. Мы будем идти так бесконечно. И песня будет бесконечная…»
И страх будет бесконечным.
…Это кончилось. Улица привела к маленькому кладбищу над обрывом. Толпа растеклась под черными, очень высокими деревьями, окружила то место, где, кажется, была могила. Колыбельная все еще звучала, но тихо, без слов, будто люди пели, не разжимая губ.
Яр опять стал пробираться вперед.
Он добрался до могилы, когда над ней уже насыпали холмик. При пламени свечей земля казалась темно-коричневой.
В холмик врыли маленький желтый памятник. Люди стали гасить свечи и расходиться.
Кто-то шепотом сказал Яру;
— Задуйте свечу.
Яр вздрогнул и задул. Уронил.
Кладбище быстро пустело, люди уходили молча, будто растворялись в темноте. Яр стоял. Над могилой |орел одинокий огонек. .
Никого не осталось вокруг, и тогда Яр подошел к холмику. Земля была завалена ветками и цветами. На них падал снег. Над холмиком стоял светлый столбик, от него пахло свежеоструганным деревом. Столбик был оплетен вьюнком с черными цветами колокольчиками. В дереве выдолбили гнездо-окошечко, и в нем горела свечка. Ниже окошечка проступали на свежем стене неясные буквы.
Яр осторожно вынул свечку, замер на миг и поднес к надписи.
На дереве чернели выжженные слова:
ИГНАТИК ЯР

4. 
— Он сам так назвал себя. Он, видимо, хотел носить ваше имя.
Голос раздался за спиной. Он шелестел, как сыпавшийся песок.
Яр, не выпуская свечи, медленно распрямился. Обернулся. Поднес огонь к лицу говорившего. Увидел глазированные щеки и неподвижные глаза под полями лаковой шляпы.
— Значит, это ваша работа, сволочи,— безучастно сказал он.
— Нет, скорее, ваша,— возразил Тот.— Вы преследовали мальчика, он уходил. Судьба привела его на этот берег.
— И здесь вы его убили.
— Нет,—Тот по-совиному моргнул, и его голос зазвучал доверительно: — Мы не могли убить, вы оказались правы. Но произошел несчастный случай, который оказался сильнее вас и нас.
— Я тебе не верю,— сказал Яр и ощутил, как наливается в нем свинцовый гнев. И удивился: неужели можно еще что-то чувствовать, если Игнатика нет?
— Напрасно не верите,— сказал Тот и пожал плечами.— Какой смысл мне вас обманывать? Мальчик оказался на берегу, там у двух малышей отвязалась лодка…
— Вы ее отвязали,—с горькой уверенностью проговорил Яр.— Вы знали, что он кинется на помощь.
Тот опять приподнял плечи
— Вы можете сейчас думать что угодно. И поступать как угодно… Впрочем самое разумное для вас —это все же вернуться на крейсер. Хотите?
— Черта с два,— сказал Яр.
— Но что вам здесь делать? Мальчика больше нет.
Яр молчал.
— Или вы рассчитываете, что те трое спаслись из-под обвала?
— Рассчитываю,— сказал Яр.
— Ну и зря… А если и так? Зачем они вам? Какую вы можете поставить цель? Собраться впятером вам не удастся никогда. Вам больше не найти такого, как…— Тот посмотрел на холмик,— вот этот ваш адъютант.
— Я его не искал,— глухо сказал Яр.;—Он меня нашел и позвал. И те трое. Пока есть надежда, что кто-то из них жив, я не уйду.
— Но какой смысл?
— С какой стати я должен разъяснять смысл своих поступков? Чтобы вам было легче устроить очередной «несчастный случай»?
— Вот, уж нет,— слегка обиженно возразил Тот.— Ни вам, ни тем детям, если они вдруг живы, нечего бояться. В лучшем случае, вас будет четверо. Теперь вы для нас абсолютно безразличны.
«Теперь безразличны»,— тяжело отдалось в Яре. Он перехватил свечку левой рукой, а правую положил за пазуху.
Тот сказал:
— Вы разведчик космоса. В своем деле вы могли бы достичь еще много. А вы остаетесь. Неужели вы так привязаны к этим детям?
— Ты спросил бы об этом, когда отвязывал лодку,— тихо проговорил Яр.
— Я не отвязывал… Ярослав Игоревич, вам все-таки лучше уйти. Имейте в виду, очень мало шансов, что те трое уцелели. Очень мало… Зачем вам оставаться? Это чудовищно нелогичный поступок.
Яр вспомнил, как они впятером сидели на скамейке в сквере у цирка и ели розовое фруктовое мороженое. Оно сильно таяло, Алька закапал себе рубашку. Данка на него ворчала, Чита невозмутимо листал книгу, ухитряясь не уронить ни капли. Яр съел свою порцию раньше всех, и Тик шепотом спросил: «Хочешь, я тебе оставлю?»
«Оставь.,, немножко…» . .
Яр судорожно передохнул.
«Игнатик Яр,—подумал он.— Маленький ты мой…» — И достал теплый пистолет.
Посветил в глазированное лицо и нажал спуск. .
Пистолет хлопнул негромко’и как-то нехотя. Выплюнул бледный огонек. Затвор, помедлив, отошел назад, выбросил гильзу и с натугой послал в ствол второй патрон.
Тот стоял спокойно и глядел, не мигая.
Яр со злостью снова надавил спусковой крючок, будто силой руки мог увеличить мощность выстрела. Опять выскочил желтый язычок огня, а следом за ним — пуля. Она ударилась в мокрое пальто Тота и упала в снег.
Яр отчаянно рванул крючок третий раз. Пистолет сработал с медлительным бессилием. Тот поправил шляпу.
— В самом деле, какой же вы ребенок,— сказал он с сочувствием. Повернулся и стал уходить среди черных деревьев.
Догоревшая свечка обожгла Яру пальцы, и он уронил ее. С минуту стоял без мыслей. Потом подумал механически: «Что же с оружием?» Поднял пистолет и выстрелил вверх.
Грохот взорвал кладбищенскую тишину. Вспышка осветила ветки. Яр выстрелил опять. Заложило уши. При вспышке сверкнул оструганный столбик на могиле. Выстрел разметал снежные хлопья.
«Как салют по Игнатику,— горько подумал Яр.— А зачем он, салют… Даже отомстить не мог. Хлопушка…»
В «хлопушке» оставался один патрон. Он был бесполезен против врага, но годился для другого.
«Может быть, правда? Может, в самом деле —ствол к виску и свалиться на сырую, перемешанную со снегом землю? И в последний миг испытать облегчение, что все-таки здесь, рядом с Тиком… И тут же все забыть…»
Яр холодно’ прислушался к себе. Нет, он не хотел ничего забывать. И прежде всего — Игнатика. А как можно забыть про Данку, про Читу и Альку?
Если они живы, он обязан быть с ними.
«А зачем ты им нужен? — спросил себя Яр.—Ты был нужен, чтобы стать пятым. А сейчас?»
«Не знаю. Просто, кроме них у меня никого нигде нет…»
«С чем ты к ним придешь? Вдруг опять принесешь несчастье? Игнатика не уберег… Что, если и на других накличешь беду?»
«Я их найду. А если окажусь не нужен, тогда и надо будет думать о «точке».
Яр спрятал пистолет. Шагнул к столбику, постоял, коснулся губами холодного дерева. Опять перехватило горло. «Никогда не плакал,— подумал Яр,— с тех пор, как умерла мама».
Снег перестал падать. В разрыв облаков глянула яркая половинка луны. Скользя и срываясь, Яр стал спускаться к морю.

5.
Он провел ночь в незапертом лодочном сарайчике на краю поселка. Лежал на груде старых сетей. От них одуряюще пахло горькими водорослями.
Яр не мог заснуть. Он принуждал себя, он прибегал ко всяким хитростям, которые используют разведчики, чтобы заставить себя отдохнуть несмотря ни на что. Но едва сон начинал обволакивать голову, в ушах возникала колыбельная…
Лишь перед рассветом Яр уснул. Вернее, провалился в черное ничто, будто умер.
Когда Яр пришел в себя, щели светились от солнца.
Было утро и опять было лето. Камни и трава блестели от растаявшего снега. От камней поднимался пар, это означало, что день будет очень теплым. Яр сначала шел вдоль моря, а затем поднялся по откосу и двинулся через каменистое поле.
Вчера он не знал, куда идти. Не знал, что делать. Он в беспомощном, почти детском отчаянии подумал даже, что надо набрать у моря песка и сделать бормотунчика. И спросить совета. Но тут же вспомнил, что делать бормотунчиков не умеет… Яр постоял над морем, увидел среди облаков яркую звезду, вспомнил почему-то рассказ ребят про истинный полдень и решил, что завтра так и пойдет: между югом и юго-востоком.
Так он теперь и шел. Солнце светило ему в левую щеку.
В блестящей траве и кустах перекликались, трещали и свистели птицы. Иногда они вспархивали из-за камней и, словно пущенные из рогатки, темными комочками взлетали в зенит. И там тоже рассыпчато звенели птичьи песни.
Утру не было никакого дела, что вчера погиб Игнатик и его закопали у моря, над обрывом. Всей Планете не было до этого дела… Хотя не всей. Люди, которые вчера хоронили Игнатика, они горевали по-настоящему. Кажется, даже плакали. И тот старик… Как он сказал: «Храбрый был мальчик…»
«Гордые были мальчики»,— вдруг перекликнулось в памяти у Яра. Когда это было, кто говорил?.. А, в баре «У Нептуна за пазухой», когда Черный Яков поставил пластинку с той странной. песней… Чего они хотели, мальчики из морского лицея? Что с ними стало? Боевые патроны хлопали, как холостые… Пожар…
«Ничего не знаю,— подумал Яр.— Проклятая Планета. Она обманывает, она завораживает тем, что очень похожа на Землю. А на самом деле совсем не похожа… Сюда бы Стасика Тихова, он бы разобрался… Как он странно сказал тогда, перед уходом на Легенду: «Надоело… Ни одной планеты, похожей на нашу. И, так мало похожа на Землю Земля…»
И Планета не похожа совсем.
Совсем?
А мальчишки?
А разве на Земле никогда не было восстаний?
«Гордые были мальчики…»
Зачем они расхватали карабины? Наверно, знали, зачем. Знали, что правы.
Последнее утешенье —
Последний патрон в обойме.
Последняя горькая радость,
Что каждый из нас был прав…
Будто это про них — про Яра и про Игнатика…
И вот потому над Планетой ,
Шагает наш барабанщик.
Идет он, прямой и тонкий,
Касаясь верхушек травм
Стало немного легче. Словно в самом деле над сверкающей травой прошел легким шагом тоненький мальчишка, оглянулся на Яра, сказал глазами: «Ничего. Еще не все кончено…»
Пришло странное спокойствие — как тогда, в пустом Городе.
А что за Город?
Почему о нем молчат?
«Ничего не знаю»,— опять подумал устало Яр.
Да и что он мог узнать про жизнь целой планеты за месяц? В маленьком поселке среди добрых и вроде бы веселых, но раз и навсегда чем-то напуганных людей? Что он видел? Маленький полуостров, треугольный кусочек суши между рекой и морем. С кем встречался? С несколькими ребятишками да двумя десятками рыбаков.
Да с глиняным болваном, который умеет мять железо и перехватывать пули.
С глиняным?
Болваном?
Яр на ходу рванул высокий мокрый стебель, ожег руку, отшвырнул сорняк с комом земли на много шагов.
«Ничего не знаю…»
«А наверно, есть на Планете люди, которые знают. Может быть, есть страны и города, в которых не боятся глиняных пришельцев… Или все сдались, как Феликс? Надо идти, искать…»
«А какое ты имеешь право вмешиваться в жизнь чужой планеты?»
«Имею. У меня был сын, его звали Игнатик  Яр. Он зарыт в этой планете, имею».
«И что будешь делать?»
Вот этого Яр не знал. Он очень хотел есть и у него кружилась голова. Не было никакого  плана. Не было дома, не было друзей. Был только пистолет с единственным бесполезным патроном и несколько четырехрублевых бумажек.
«Но это лучше, чем ничего»,— хмуро подумал Яр.
К полудню он пришел в небольшой поселок на берегу тихой речушки.
Первое, что он сделал — отыскал сельскую парикмахерскую. Показываться на людях с двухдневной щетиной — значит вызвать расспросы и подозрения. Молоденькая мастерица оказалась разговорчивой и любопытной. Поглядывая на диспетчерские шевроны Яра, она ворковала, что здесь, в этой деревне, так редко бывают моряки. А откуда моряк здесь появился и куда держит путь? Неужели в пути он (хи-хи-хи) не сумел ни разу побриться? Или он решил отпустить бороду, как у капитана в фильме «Королевский корсар», а потом раздумал? .
Яр что-то наплел в ответ, не очень заботясь, чтобы девушка поверила. Она не поверила, обиделась и замолчала. Дергала бритвой и сердито прикладывала к порезам едкие примочки.
В тишине стали слышны голоса деревенской улицы: петушиные крики, стрекот мотоцикла, блеяние козы. И еще — отдаленный ребячий гомон. Веселый и многоголосый. .
— Что там за шум? — спросил Яр с непонятным для себя беспокойством.
— А здесь недалеко школа,— опять оживилась парикмахерша.— Большая такая школа, ребятишки со всей округи. Они сегодня мост ломают…
— Зачем?
— Старый мост. Новый недавно построили из камня, а деревянный, который совсем гнилой, отдали на дрова школе. Вот малышня его и разбирает.
«Станция Мост»,— неожиданно подумал Яр.
Никакой станции здесь не было. И мост, разумеется, был совсем не тот. Но Яр заволновался, с трудом дождался, когда кончится бритье, отказался от одеколона и шагнул за порог, не взяв сдачу у ошарашенной мастерицы.
Он пошел по тропке вдоль берега, поросшего большой травой с седыми головками семян. Головки уже высохли, семена распушились и слетали на темно-зеленую воду. Новый мост оказался рядом, на нем два парня возились с заглохшим грузовиком, их ругали возчики столпившихся на берегу подвод. Яр обошел телеги и двинулся дальше, на ребячьи голоса.
За купами деревьев, росших у воды, Яр наконец увидел, что происходило на старом мосту.
Этот мост представлял собой дощатый настил на двух бревенчатых опорах, очень покосившихся. Над настилом была возведена для прочности деревянная решетчатая ферма. На ее тонких, кое-где поломанных балках висели, качались и скакали десятка два полуголых ребятишек. Они весело вопили и расшатывали сооружение с явной целью обрушить его.
По обоим берегам носились похожие на растрепанных куриц женщины. Они жалобно и сердито кричали, чтобы немедленно прекратить безобразие. Они грозили директором, письмами родителям, исключением и даже, кажется, поркой.
Яр посочувствовал женщинам и подумал, не вмешаться ли, потому что игра в самом деле была опасная. Но тут мальчишки — по одному и стайками — попрыгали кто в воду, кто на берег. То ли возымела действие какая-то угроза, то ли они услышали предупреждающий треск дерева. Они с хохотом сыпались с моста и спешили от него подальше.
Только один пацаненок — в желтых трусиках, загорелый и блестящий на солнце — стоял наверху решетчатой фермы.
Мост начал скрипеть и оседать. Яр отчаянно бросился вперед, но не успел.
Ближняя опора смялась, превратилась в кучу прогнивших бревен. Ферма, лопаясь, затрещала, стремительно осела одним краем в воду. С пушечным грохотом полетели лопнувшие балки.
Но большинство балок выдержало. Решетчатая конструкция уцелела. Она только дрожала и покачивалась. А наверху все так же стоял мальчишка. В небрежной позе сошедшего с коня кавалериста.
Потом он странно вытянулся, неловко прыгнул в воду, выскочил на берег, кинулся к замершему Яру. Подскочил, отчаянно стиснул его мокрыми руками и ногами, уткнулся лицом в плечо.
Зашептал со всхлипами:
— Яр… Ты, да? Яр… Ты нашел меня, да, Яр?
— Алька…

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Алька.

1.
Яр так и унес его, вцепившегося намертво, подальше от моста, за деревья. Опасливо оглянулся: не идет ли кто следом? Никто не шел. То ли от растерянности, то ли из-за деликатности.
Яр посадил Альку на траву, тот сразу схватил его за руку.Яр сел рядом.
— Ты меня нашел,— восхищенным шепотом сказал Алька.— Ты меня искал, да?
«Какая же я скотина»,— подумал Яр и сказал:— Да… Алька… Алька ты мой, как же ты уцелел в крепости?
Он замотал головой так, что брызги полетели с волос:
— Ой, Яр… Я не знаю. Там все посыпалось, загремело, поехало куда-то — и сразу темно. Даже придавило чем-то, но я выбрался. А потом нашел какую-то дыру и какой-то длинный-длинный ход… Потом ничего не помню. Кто-то меня подобрал и сюда привез.
«Почти как Игнатик»,— подумал Яр.
— А Данка, а Чита?
— Яр, я не знаю…— Алька глянул потемневшими глазами.— Ты их разве не нашел?
— Нет… Пока нет… Значит, тебя завалило одного, без них?
Алька чуть смутился.
— Я там отошел в закуточек такой… ну, по одному делу… Яр, ты боишься, что они не выбрались?
— Теперь думаю, что выбрались…
— А Тик?
«Вот оно,— подумал Яр.— Как ему сказать?»
— Яр, а Игнатик?.. Яр!
Алька не стал плакать. Только прижался к Яру, будто озяб, и глаза у него сделались большущие и почти черные. Яр накрыл его своей курткой. Алька молчал долго-долго. Потом сказал медленно:
— Значит, они в самом деле есть, эти люди, которые велят… Я думал, это сказки.
«Может не стоило ему говорить? — упрекнул себя Яр.— Но тогда как все объяснить?»
Впрочем, Алька не был испуган. В его голосе прозвучала даже презрительная нотка — при словах «люди, которые велят».
Потом он опять помолчал и наконец проговорил, наморщив лоб:
— Что-то здесь не так…
— Что, Алька?
— Почему он погиб? Он не мог… Он всегда говорил, что мы доживем до ста лет, он верил. У него всегда получалось то, про что он верил.
— Не все зависит от нас, Алька.
— Я знаю… Но все равно… Я вот верил, что ты придешь. Я давно бы мог убежать и домой пробраться. Там, наверно, мама давно вернулась, меня ищет… А я не уходил, тебя ждал.
— А я и не знал,— виновато пробормотал Яр.
— Но ты же все равно пришел!
— Ты молодец, что ждал… Вот если бы Игнатик тоже так же… Если бы не ушел,— с прорвавшейся горечью сказал Яр.
Алька глянул с удивлением и упреком.
— Он же не просто так! Он хотел добраться до сухого дерева!
— При чем здесь дерево?
— Разве ты не знаешь? Он решил разыскать нас всех, он хотел точно знать, что мы уцелели. И тогда бы мы опять нашли тебя. И было бы пятеро — и ничего нам не страшно…
— Понимаю…— пробормотал Яр.— Хотя не очень…
— На краю нашего города, на пустыре, есть дерево. Мы там играли… Да мы же тебе рассказывали! Помнишь, про свечку? Ну вот. Сначала это было просто дерево, тополь, потом оно засохло, но мы все равно у него собирались… Это место хоть и далеко от дома, зато наше заветное. Мы так договорились, Яр: если случится что-то важное или если потеряем друг друга — бежать к сухому дереву…
— А почему ты к нему не бежал? Не пускали?
—Я же говорю: тебя ждал. Я знал, что ты найдешь меня здесь.
— Почему? — краснея, спросил Яр.
— Я догадался, что ты тоже на этом берегу. А тут перекресток дорог и школа’. Мимо не пройдешь. Но если бы ты не пришел, я бы скоро убежал.
— К дереву?
— Ага… И к маме.
Яр осторожно спросил:
— Алька… ты думаешь, дерево уцелело при нашествии?
— А что ему сделается? Оно же все равно сухое. Ну, может, обгорело, это неважно… Яр, мы все равно должны туда идти.
Яр молчал. Он опять не знал. Идти ли? А если что-то снова? Как с Игнатиком…
— Яр…
— Ладно,— сказал Яр. Все равно ничего другого придумать он не мог. Но Алька угадал его неуверенность. Он встревоженно вскинул глаза:
— Яр, ты не уйдешь один, без меня?
— Нет….
— Тогда чего еще ждать? — Алька вскочил.
— А тебя отпустят из школы?
— Больно надо нам спрашивать!
— Алька, на неудобно же. Все-таки школа. Тебя хватятся…
Алька странно усмехнулся:
— Да?.. Ну ладно, может, так лучше будет.Пошли к директору…
Формальности заняли очень мало времени. Яр представился как житель Орехова, сосед Альки по дому. Сказал, что проезжал мимо, узнал мальчика и хочет увезти его домой, потому что мать ищет его и очень волнуется.
Директор — молодой, но лысый человек с костистым лицом — торопливо кивал:
— Конечно, конечно! Раз вы так решили и мальчик тоже просится… Мы ведь посылали запрос в Орехов, но сами понимаете…
Потом он понизил голос и объяснил виновато:
— По правде говоря, мы только рады. Школа так переполнена… К тому же мы хотя и боремся с предрассудками, а к детям с той стороны отношение все равно не такое…
Он дал Яру расписаться в какой-то разлинованной книге. Потом, глядя в сторону, сказал:
— Вам лучше всего ехать на автобусе. До станции Мост…
— До станции Мост?—-вырвалось у Яра.
Директор сделал виноватое движение спиной.
— Ну… это, разумеется, условное понятие… Вы, естественно, можете сойти на берегу, где удобнее. А там уж… Да что я вам объясняю! Раз вы прибыли сюда из Орехова, дорогу знаете сами… .
— Разберемся,— сказал Яр и посмотрел на Альку. Алька — уже одетый, с курточкой под мышкой, с рюкзачком — нетерпеливо переминался рядом. Он почему-то усмехнулся и спросил директора:
— А когда автобус?
— Через полтора часа… Я пошлю кого-нибудь за билетами, а вы пока пообедайте в школьной столовой.
Они пообедали в гулком, заставленном столами зале. Ребята- поглядывали на Альку и на Яра с завистью. Алька был серьезный и молчаливый. Упитанная тетка в синем халате принесла два желтых билета. Яр спросил, где автостанция.
— Я знаю,— нетерпеливо сказал Алька.— Пошли.
— Ты ни с кем не будешь прощаться?
— С кем надо, я попрощался заранее,— серьезно сказал Алька.
Они прошли вдоль каменной изгороди, окружавшей двухэтажные корпуса школы. Потом оказались на прямой улице, в конце которой был виден дом с башенкой и несколько бело-синих автобусов. Определенно, автостанция. Но Алька дернул Яра за рукав и потянул в какую-то дыру в заборе. За ним росли кусты боярышника и начиналась тропинка. Она привела к речке, на берег ниже старого моста. Здесь было очень тихо, только потрескивали крыльями стрекозы. Под нависшими ветками старой ольхи Яр увидел привязанный плот с шалашиком. Шалашик сливался с ветками, и разглядеть плот можно было только в двух шагах.
— Вот,— сказал Алька.—Это я приготовил давно, на всякий случай. Прыгай.
Яр послушно прыгнул на связанные бревна, они захлюпали.
— Алька, а зачем? Ведь билеты же…
— Покажи-ка.
Яр протянул глянцевитые бумажки. Алька не глядя скомкал их и кинул в течение. Сказал досадливо: ,
— Ты что, совсем глупый?.. Ой, прости. Но ты, честное слово, как дошкольник, Яр…
«Это мне уже говорили»,— подумал Яр.
Алька бросил в шалашик рюкзак и курточку, умело распутал веревку, толкнулся шестом. Плот вышел на середину речки.
— Главное, выбраться на большую реку,— деловито объяснил Алька,— Присядь, Яр, не торчи… Там на реке никто не будет знать, с какой мы стороны, никто и не пристанет. Просто не имеют права.
— Но…— начал Яр и понял, что спрашивать сейчас — это лишнее. Самое умное —слушаться Альку… И как же хорошо, что Алька здесь! И никак нельзя допустить, чтобы кто-то его отнял…
По обоим берегам сплошным темно-зеленым валом тянулись кусты. На воде покачивались кувшинки. Над кустами и кувшинками носились тучи стрекоз, просто безумствовали. Яр смотрел на них без радости: вспомнились свинцовые шмели, и опять подступила к сердцу тревога.
Течение было тихое, Алька подгонял плот, наваливаясь на шест. «Давай, лучше я буду толкать»,—хотел сказать Яр. В это время из кустов метрах в десяти позади плота вышла лодка.
В лодке сидели двое. Один —спиной к плоту, он греб. Второй — на корме — неотрывно смотрел на Яра. Он был тощий, с худым лицом и пышной шевелюрой. Шевелюра была нестерпимо рыжая.
— Остановитесь! — громко сказал рыжий.
Алька отчаянно оглянулся на Яра и налег на шест.
— Яр, помоги!
Яр подскочил.
— Куда вы увозите мальчика! — крикнул рыжий.
— Не ваше дело! — отозвался Алька.—Яр, толкай!
Яр толкнулся шестом о твердое дно, плот сразу забурлил, набрал скорость. Но лодка с веслами шла быстрее.
— Немедленно пристаньте к берегу,— потребовал рыжий официальным голосом.
— Не вздумай,— торопливо сказал Алька.— Яр, не вздумай. Если пристанем — тогда все…
Яр молча налег на шест.
— Я предупреждаю вас,— проговорил рыжий.
Тот, что с веслами, сильно и равномерно греб. Под его курткой ровно ходили лопатки. Лодка приближалась.
Алька повернул к Яру сразу похудевшее лицо. Жестко проговорил:
— Как подойдут, ты их шестом. Сначала гребца.
— Я сделаю лучше,— сказал Яр и вынул пистолет.— Оставьте нас! —крикнул он рыжему.
— Вы ответите,— сказал рыжий.
Яр поднял пистолет и, когда весло на миг остановилось при взмахе, выстрелил. Шейка весла разлетелась, лопасть поплыла. Рыжий втянул голову. Лодка завертелась, гребец сполз со скамейки на дно.
— Следующая пуля — по вам,— сказал рыжему Яр.
На лодке не знали, что следующей нет. Рыжий что-то закричал, гребец выдернул из уключины уцелевшее весло, замахал им, не поднимаясь. Лодка неуклюже поползла к берегу, скрылась за кустами.
Яр посмотрел на Альку. Тот сидел на корточках, прижимая к ушам ладони. На лице его был восторженный ужас и восхищение.
— Как ты их, Яр… Вот это да…
«А если бы как на кладбище? Если бы это оказались они?» — запоздало подумал Яр.
И кинул в шалашик бесполезный пистолет.
— Теперь надо нажимать, Алька…
— Теперь не надо…— Алька, блаженно улыбаясь, стянул брезентовые башмаки, сел на краю, опустил в воду исцарапанные в боярышнике ноги.— Больше они не полезут, Яр.
— А кто они такие? Что им надо?
Алька пожал плечами. Потом оглянулся нерешительно:
— Яр… Я хочу спросить…
— Что, Алька? Давай, спрашивай.
— Я… нет, потом… Ты садись. Через час нас вынесет на большую реку.
Так и случилось. Минут через сорок берега стали расходиться, и скоро Яр и Алька увидели серебристый размах большой воды. По нему двигался в отдалении пароход.
Сзади тянул ветерок. Яр укрепил шест, как мачту, сделал из толстой рейки поперечину, натянул на ней свою и Алькину куртки, и под этим маленьким парусом плот медленно выехал на середину реки.
Здесь течение было быстрее.
Алька что-то пошептал, загибая пальцы. Потом сообщил:
— Завтра до двенадцати будем у дерева.
В шалаше у Альки нашлось маленькое весло. Его привязали к шесту, получился хороший руль для плота. Яр постепенно увел плот с фарватера к правому берегу, чтобы не мешать пароходам и баржам.
Скоро завечерело. Яр испугался. Он подумал, что над рекой опять распахнется желтый закат и тогда подступит невыносимая желтая тоска. Но солнце нырнуло в сизое облако, и сразу пришли сумерки; По берегам и на встречном буксире замигали огоньки.
Алька вытащил пузатый керосиновый фонарь и спички.
— А то кто-нибудь налетит на нас ночью…
— Ты, Алька, просто капитан дальнего плавания,— с удовольствием сказал Яр.— Все предусмотрел.
— Ага,— серьезно откликнулся Алька.— Я много про всякие плавания читал… Я даже хотел в морской лицей поступить. Только его, говорят, уже нету…
-— Это тот, где случился пожар?
— Ну да..,—Алька подвесил зажженный фонарь над входом в шалашик, сел у плетеной стенки. Потянул за руку Яра, чтобы тот сел рядом.— Но пожар — это потом…
— А сначала? Восстание?
— Ага…
— Алька, расскажи. Я ничего про это не знаю.
— А никто не знает,— вздохнул Алька.— Про это, Яр, всякое говорят, даже сказки разные. Но я теперь думаю: может, они против тех, кто… ну, в общем, этих… которые велят?
— Может быть. Только против них бесполезно идти с учебными карабинами. Да и с боевыми тоже…’
— Ребята же не знали.
— Они все погибли?
— Почему все? Многие ушли в Город.
— В Город? Но лицей и так был в Городе!
Алька по-взрослому сказал:
— Нет, Яр, ты путаешь. Лицей был недалеко от Города, но не в нем. Он стоял ближе к морю… А Город ведь давно пустой.
— Алька, ты что-нибудь знаешь про этот Город?
— Ну… про него тоже говорят всякую путаницу. Никто не знает толком, что за люди там жили… Только знаешь, что говорят, Яр? Будто те, кто велят туда не заходят. Боятся.
— Боятся?
— Так говорят. Не знаю… Но обыкновенные люди тоже боятся. Какой-то страх там на всех нападает…
— Чушь,— сказал Яр.— Нет там никакого страха.— И чуть не добавил: «Спроси Игнатика»…
Он помолчал, вспоминая мальчишку на пустой площади с колоннами — того, что нарисовал знак со стрелкой. И еще одного — на вагонной площадке, когда колеса выбивали марш барабанщиков и так же, как сейчас, качался в сумерках фонарик. И еще — свой сон про песчаный обрыв и Юрку… Потом он спросил:
— А где ты все это слышал, Алька? Про Город, про восстание…
— У нас в школе по вечерам обо всем болтают. Когда уже все лягут и свет погасят. Сказки всякие, ну и такие вот истории… Конечно, если воспитателей близко нет или директора.
— А что, строгие порядки?
Алька посопел и сказал:
— Не очень. Но за разговоры знаешь как влетало… Особенно от директора. Такая свинья…
— Да что ты? А мне он показался деликатным таким,тихим.
— Он тихий. Тихий гад… Никогда не кричит. Заведет в кабинет спокойненько так, с улыбочкой, потом как врежет…
— Разве есть такой закон, чтобы бить ребят?
Алька опять посопел.
— Закона-то нет. Зато у него есть скакалка. Ну, шнур такой с ручками, чтобы прыгать через него. Знаешь?.. Резиновая. Как вытянет по ногам…
— И тебя? — тихо спросил Яр.
Алька вздохнул.
Яр искренне сказал:
— Вот в кого надо было всадить последнюю пулю. От тех дураков на лодке отбились бы,и шестом.
Алька оживился и весело подтвердил, что конечно отбились бы.
— Алька, а все-таки кто они были?
— Откуда я знаю?
— Но ты же заранее боялся, что будут преследовать. Выходит, знал…
— Я знал, что будут, но не знал, кто. Яр, я просто чувствовал… А ты разве не чувствовал? Директор за билетами послал, а у самого глаза бегали. Да и вообще… опасно кругом.
— И сейчас?—с тревогой спросил Яр.
Алька беспечно зевнул:
— He-а… Сейчас пока нет.
Быстро спустилась безлунная ночь. Залила одинаковой чернотой небо и реку. Только звезды роились вверху, а внизу светились белые и красные огоньки фарватера. Плот со своим круглым фонарем повис посреди большой темноты. Тихо хлюпала невидимая вода. С берегов пахло травами и сырым песком.
— Пойди поспи,— сказал Яр.— Я подежурю.
Алька послушно полез в шалашик, но через несколько минут выбрался опять. Уселся на корточках на прежнем месте, под фонарем. Съежился так, что побитые коленки торчали рядом с ушами. Яр накрыл его с головой своей курткой. Алька благодарно повздыхал.
Яр для порядка шевельнул веслом и сел рядом с Алькой.
— Мы с тобой, как Джим и Гек Финн…
— Кто? — Алька’ выставил из-под куртки лицо.
— Джим и Гек Финн. Про них книжка есть. Не читал?
— Не… А про что там?
Яр коротенько рассказал. И добавил:
— Но она длинная. Потом сам прочитаешь.
Алька с сожалением проговорил:
— У нас такой книжки, наверно, нет. Это у вас, на Земле.
— Ну, почему? Есть же «Зверобой» Купера. Помнишь, у Читы? В точности такой же, как я в детстве читал… Здесь, Алька, много всего «в точности»…
— Но еще больше не так, да?
— Да.
— Яр… В нашей спальне один парнишка был, постарше нас. Он много про все знал и рассказывал. Он один раз такую историю рассказал непонятную. Будто наша Планета раскололась,
— Как это?
— Будто давно была большая война… Ну, она правда была. И люди бросили на один город бомбу. Такую страшную, что сразу всего города не стало и всех людей. И планета не выдержала, раскололась на несколько планет…
— И что же? Они разлетелись в разные стороны?
— Да нет же! Она не так раскололась… Она осталась, но как будто на одной сразу несколько планет, и жизнь на каждой пошла по-разному… Я это сам не понимаю, но когда он говорил, я понимал… Яр, может, наша Планета и твоя Земля такие вот расколотые?
— Может быть,— подумав, сказал Яр.— По крайней мере, это объяснение не хуже других…
«И может быть, где-то есть еще Земля или Планета, где люди живут умнее и лучше, чем мы? Настоящая Земля…»
— Алька…
— Что, Яр? ,
— Слушай, Алька… Про что ты хотел спросить меня? Тогда, днем? А потом раздумал. Или забыл?
— Нет, помню…
— Про что же?
— Ты… Яр, ты, наверно, рассердишься. Или засмеешься надо мной…
— Нет, Алька, ни за что. Честное слово.
Он повздыхал, повозился под курткой, спрятал лицо и проговорил тихонько:
— Ты совсем точно знаешь, что Игнатик умер?
Яр не ответил. Что он мог ответить? Он положил руку на Алькин затылок, и так они долго плыли молча. Яр провожал глазами огни встречных пароходиков. Потом он сказал:
— Поспал бы ты, Алька.
— Ладно. Только я тут, с тобой.
Он и правда уснул, приткнувшись к Яру. А Яр со страхом понял, что к нему явственно, вплотную, подходит память о прошлом вечере. О свечах, пылающих в сумерках, о колыбельной. Колыбельная зазвучала так, будто совсем рядом пел в темноте слаженный хор.
Тогда Яр сделал усилие и переключил память на другую песню.
Когда мы спрячем за пазухи
Ветрами избитые флаги
И молча сожжем у берега
Последние корабли…
Тоже грустная песня, но все же в ней не было такой безнадежности. Это была песня повстанцев.
Так, под эту песню, Яр и просидел всю ночь. До яркого золотого рассвета.
Утром они позавтракали хлебом и огурцами из Алькиного рюкзачка. И скоро, раньше, чем ожидал Алька, потянулись по правому берегу предместья Орехова.
— Ой, смотри, вой труба старой пекарни,— шептал Алька.— Только она обугленная, и верхушка обвалилась… А водонапорная башня целая…
Еще не было видно самого города и обрушенной крепости, они скрывались за поворотом. Но Алька сказал, что туда плыть и не надо. Они пристанут к берегу раньше, сразу за старой баржей.
Потом он вдруг притих, печально съежился на краю плота.
— Ты что, Алька?
— Я думаю, как там мама…
Как можно бодрее Яр пообещал:
— Все будет в порядке, не грусти.
Алька, видимо, поверил. Улыбнулся.
Плот прошел вдоль скользкого от зелени борта полузатопленной баржи. И сразу Яр подогнал его к берегу — к желтой песчаной полоске. Алька подхватил рюкзачок, прыгнул на песок и пошел, нетерпеливо оглядываясь на Яра.
Мимо кривых заборов с колючей проволокой наверху, мимо Штабелей старых ящиков, мимо куч железного хлама они вышли на обширную поляну, поросшую сурепкой.
Посреди поляны стоял ствол тополя с растопыренными вверху обломанными сучьями. Это было сухое дерево.
Под деревом сидел с книжкой Чита.

2.
Чита положил в траву книгу. Снял очки. Хотел пойти навстречу спокойно, только не выдержал, побежал. Облапил сразу Яра и Альку. Потом оторвался, сказал немного сердито:
— Ну, наконец-то. Теперь уже четверо. Только Тика нет.
Яр отвел глаза. Алька своим брезентовым башмаком стал пинать траву. .
Чита посмотрел на того, на.другого, насупился и объяснил:
— Он еще не приходил, в дупле нет его записки. Но он всё равно придет.
Яр сказал через силу:
— Не придет Игнатик… .
Пока Чита слушал про все, что случилось, у него было странное лицо. Не печальное, а напряженное: будто он не мог что-то понять. Или что-то вспомнить. Потом он сказал:
— Непонятно это.
— Что, Вадик? — мягко спросил Яр.
— Непонятно, почему он погиб. Тут что-то не увязывается. .
— Это всегда не увязывается, Вадик.
Чита обмяк, растерянно завертел очки. Видимо, наконец поверил.
— А у Данки мама погибла. Тогда, при нашествии,— сказал он.
«Сами-то вы как уцелели?» — хотел спросить Яр. И не стал. Потом как-нибудь… Он спросил:— А что с Данкбй?
— Живет одна теперь. Ничего..,
Алька сказал, запинаясь:
— Чита, а моя мама… Ты не слыхал?
— В порядке твоя мама,—грубовато, как-то не по-своему ответил Чита.— Только извелась вся. Ты давай беги к ней.
— Ага, я побегу! Яр…
— Беги, беги… ,
— Потом приходи к Данке,— сказал Чита.— Хотя постой. Надо оставить в дупле записки, твою и Яра. Что вы тоже пришли.
— Для кого? — спросил Яр.— Мы пришли уже все четверо. Больше некого ждать.
У Читы досадливо шевельнулись брови.
— Все равно, так надо. У нас такой обычай.
Он достал из нагрудного кармана карандашик и свернутый листок. Оторвал две бумажные полоски.
— Яр, напиши свое имя. Надо, чтобы ты сам… Алька, напиши… Вот, я книгу подставлю, пишите на ней…
Книга была «Рассказы» какого-то А. Рысина. Яр и Алька на ней, как на столике, приладили бумажки и написали имена. Яру было не по себе. Очень грустно и непонятно: что же будет дальше?
Алька умчался, уже не оглядываясь на Яра. Понятное дело — к маме. Что ему теперь Яр?
Чита поразительно ловко, не помяв отглаженных брюк, забрался по бугристому стволу до первого сука, торчавшего, как одинокая лапа. Сел на него.
— Здесь дупло…
Он, перегнувшись, сунул руку в глубь ствола. И как-то странно замер.
Казалось бы, долгое ли дело положить записки? Но Чита сидел целую минуту, словно что-то нащупывал в дупле. Потом прыгнул с трехметровой высоты.
— Вот странное дело,—сказал он с напряженной улыбкой.— Там в дупле внизу мох и труха всякая, и мне всегда казалось, что под ней что-то круглое, только было лень раскапывать. А теперь раскопал. Смотри…
Он протянул на ладони синий мячик с тремя белыми полосками.
— Вот куда залетел…
«Неужели тот самый?» —подумал Яр.
Мячики так похожи друг на друга. И прошло столько лет.
Яр все же улыбнулся. Даже сказал:
— Вот здорово.
Чита поднял из травы книгу и надел очки.
— Пошли к Данке, Яр.
Он зашагал впереди, читая и в то же время играя мячиком: стукнет им о натоптанную тропинку и поймает… Яр опять подумал: как много дел может делать Чита, не отрываясь от книги. Да и читает ли он? Может, просто прячет за книжкой то, что думает и чувствует?
— Вон Данка идет навстречу,— сказал Чита. И Яр увидел на краю пустыря Данку.
Она была подросшая, похудевшая, в каком-то сером печальном платьице. Яр такой и ожидал ее увидеть.
Данка заулыбалась навстречу:
— Ой, Яр… Здравствуй, Яр! Наконец-то… Яр, ты один?
— С Алькой. Он к маме побежал… Яр говорит, что Игнатик погиб,— сразу сказал Чита. Ну, и правильно, что сразу.
У Данки погасли глаза.
— Я будто чувствовала…
Она медленно повернулась и пошла по тропинке. Яр и Чита — по сторонам от нее, по шелестящей траве. Так они дошли до переулка с кривыми домиками. Некоторые домики были обугленные, без крыш. Данка молчала.
— Я вот… смотри,— осторожно проговорил Чита.— Мячик наш в дупле нашел.
Данка посмотрела без интереса.
Чита сник. Даже книгу опустил.
Данка сказала:
— Тут автобусная остановка недалеко. Поехали ко мне, что ли… Я вас покормлю чём-нинибудь… Яр, а у меня мама умерла.
— Я знаю, Данка.
«Ну вот и все»,— подумал Яр. Оттого, что всю ночь не спал, голова у него была тяжелой. Но еще тяжелее было на душе. Вот он пришел. И что дальше? Зачем он этим ребятам? Зачем он здесь вообще? Воевать с неведомой силой? Один воевать не может. Дело не в том, что нужны союзники. Дело в том, что вообще нельзя одному, надо, чтобы тебя кто-то любил. Было хорошо, когда позвали ребята. Но они играли. Теперь игра кончилась, ее разбило настоящее, не игрушечное горе. Игнатика не вернуть. Данку не утешить. Алька, не оглянувшись, убежал к маме. Наверное, ему хватило страшных приключений. Чита… Его не поймешь: чего он хочет, чего ждет?
Они подошли к остановке — к бетонной площадке с кривым столбиком и ржавой табличкой.
Стало пасмурно, ветер гонял по бетону сухую пыль.
«Зачем я здесь? — думал Яр.— Для ребят я только обуза…»
Подошел обшарпанный валкий автобус. Почти пустой.
— Садись, Яр, иди вперед,— сказала Данка.— Поедем,
«А куда? Что будет потом?.. Видимо, Тот был прав: надо было тогда, еще на вокзале, уйти….»
На миг острое сожаление, что он здесь, а не на крейсере, обожгло Яра. Сзади нетерпеливо дышал Чита. Яр машинально шагнул в автобусную дверь. Навалилась давящая темнота; Яр отчаянно мотнул головой. Стало светло. Он оглянулся на захлопнувшуюся дверь автобуса: а ребята?
Автобусной двери не было. Была стальная дверь гермошлюза,

3.
Капитан Виктор Сайский сидел в кресле прямо и смотрел мимо. Яра. В стеклышках старомодного пенсне Сайского блестели крошечные отражения плафонов. Длинные веснушчатые пальцы Сайский держал на подлокотниках. Когда он говорил, указательный палец правой руки слегка поднимался и опускался — будто отмеряя слова.
— Ярослав Игоревич… При всем уважении и доверии к вам я вынужден сказать, что вы поставили нас в крайне трудное положение…
— Именно? — спросил Яр. Он все больше хотел спать.
Капитан беспокойно шевельнулся. Его худое лицо с блестящими залысинами и рыжеватой щеточкой волос на миг потеряло уверенность. И все же он сказал твердо:
— При всей боязни оскорбить вас, должен прямо заявить, что вашу историю мы не можем принять всерьез.
— Говорите только за себя, капитан! — звонко и дерзко вмешался второй штурман и разведчик Дима Кротов. Он сидел рядом с Сайским, но сейчас, дернулся, словно хотел придвинуться к Яру.
Старший астронавигатор Олег Борисович Кошка, рыхловатый и нерешительный, возился в кресле, виновато уставившись в пол. Иногда шумно вздыхал.
— Я говорю от себя и от имени вверенного мне экипажа,-—сказал Сайский.— Мы на суперкрейсере дальней разведки, а не в студенческом клубе, Кротов. Мы несем службу поиска и должны принимать за истину только доказанные вещи и явления.
— Где же я, по-вашему, был? — отгоняя сонливость и начиная злиться, спросил Яр.
— Я как раз и хотел бы услышать это от вас. Где вы были, когда отсутствовали на борту крейсера в течение сорока трех минут?
— Это смешно в конце концов… На кой черт мне развлекать вас сказками?
— Понятия не имею,— сухо, но искренне произнес Сайский.— Очевидно, есть причины, о которых мы не догадываемся… Я, как капитан, настаиваю, чтобы вы их изложили… или привели доказательства, что ваш рассказ — правда.
— Я привел. Вот фотография..,
Олег Борисович Кошка поднял голову.
— Яр, голубчик, это же несерьезно… Обыкновенные дети… Милые такие, веселые, живые. Абсолютно земные ребятишки…
«И одного из них нет»,— подумал Яр. И сказал:
— Они и есть земные.
— Вот видите,— отозвался Сайский.
— Я не в том смысле… Просто они такие же.
— Все это противоречит современным космологическим концепциям,—сказал Сайский.
— А мне плевать, что противоречит,— безнадежно сказал Яр.
Сайский взял со стола снимок, долго разглядывал.
Потом спросил:
— Почему же не сработал сигнал тревоги? Он реагирует на малейшее изменение нормальной обстановки. Вы говорите —пришел мальчик. Сигнал должен был отозваться на появление постороннего лица.
— Игнатик не хотел шума,— сказал Яр не Сайскому, а себе.
Сайский помолчал. Яр взял со столика и снова бросил на него четырехкопеечную монетку.
— Это — тоже обычная вещь? Таких никогда не было на Земле.
Веснушчатый палец Сайского забарабанил по твердому подлокотнику невпопад словам.
— Ярослав Игоревич… Я скорее готов предположить, что и монеты, и ваш костюм, и снимок, и даже пистолет системы «Викинг» изготовлены специально… для такой вот инсценировки… чем поверить в существование вашей Планеты.
— Да зачем нужна Яру инсценировка?! — подскочил в кресле Дима Кротов.— Подумайте, капитан! Зачем?
Сайский снисходительно сказал:
— Не знаю. Может быть, для розыгрыша. Может быть, для сенсации. Или для создания какой-то своей научной версии. Может быть… В конце концов, я не могу прочитать мысли Ярослава Игоревича. Но мне легче заподозрить любого человека в любом умысле, чем поверить столь фантастическим объяснениям.
— Значит,— медленно проговорил Яр,— все эти вещи я приготовил заранее, а потом прятался в укромном уголке, чтобы создать «эффект отсутствия»?
— Это все же правдоподобнее, чем.
— А сигнал?! — крикнул Дима.— Если бы Яр не ушел с корабля, а просто спрятался, аварийный сигнал не включился бы!
— Вот и странно,— пробормотал Олег Борисович.— Пришел мальчик — сигнал не включился. Исчез Яр — сигнал сработал.
— Значит, я перестроил и схему сигнала,— усмехнулся Яр.— В запломбированном отсеке… Да-да, это все же правдоподобнее, чем… Знаете, Сайский, вы зря стали капитаном. По двум причинам: во-первых, ваша логика не в состоянии перешагнуть установленные рамки. Во-вторых, вы не верите людям.
— Как можно не верить честному слову скадермена? — воскликнул Дима.
Сайский не взглянул на Диму. Он стиснул подлокотники и тихо сказал Яру:
— Могу ответить вам тем же: вы плохой скадермен… Если верить вам, вы ушли с корабля вслед за незнакомым мальчиком. Таким образом, вы без разрешения оставили корабль во время вахты. Покинули экипаж в рейсе, не обеспечив замены, и тем самым…
— Вы не учитываете обстоятельств! — вспыхнул Яр.
— И вахты не было, был автоматический режим,— вмешался Дима.
— Я учитываю обстоятельства,— жестко проговорил Сайский.— Увидев, что мальчик действительно уводит вас с корабля, вы обязаны были остаться в отсеке, не переступать порог… И теперь требуете, чтобы я верил вам.
— Мне, собственно, все равно,— устало сказал Яр.— Можете не верить.
— Странно, что вам все равно. Если я поверю, то вынужден буду отстранить вас от обязанностей и подвергнуть аресту за дезертирство.
—Меня? — сказал Яр и встал. «Надо же,— подумал он.— Я и не знал, что еще могу и злиться. А ну, спокойнее». — Вы не сделаете этого по трем причинам, капитан Сайский,— очень-очень вежливо проговорил он.— Арестовать может лишь равный по званию или тот, чье звание выше. Я же, если сравнивать с боевыми рангами старого флота, имею звание, подобное вице-адмиральскому. На моем парадном мундире (а они до сих пор не отменены) на два шеврона больше, чем у вас. Это первое… Во-вторых, устав СКДР не предусматривает наказаний за дезертирство во время рейса — хотя бы потому, что оно не представляется возможным. И в-третьих, я просто не уверен, что позволил бы вам арестовать меня. Тем более, что вы не встретили бы поддержки у некоторых членов экипажа.— Он мельком взглянул на Диму.
Сайский, откинувшись в кресле, снизу вверх смотрел на Яра. На веснушчатом лице капитана мелькнула тень улыбки.
— Меня остановило бы, пожалуй, только второе соображение. В самом деле, устав не предусматривает… А можно задать неофициальный вопрос, Ярослав Игоревич?
— Валяйте,— нервно сказал Яр и сел.
— Если то, что вы говорите, было… тогда… вас не смущала мысль, что вы бросили крейсер, бросили свое дело?
— Не смущала… Я думал об этом. Но я оставил крейсер без умысла. А дело, которое пришлось мне делать там, важнее того, что здесь. Я охранял детей, которые позвали меня для защиты… Я делал это плохо. Отвратительно. Я был нерешителен, глуп и беспомощен. И это сейчас мучит меня больше всего… И хватит об этом.
— И все же…— Сайский снял пенсне. (И Яр вспомнил, как Чита снимал очки; но у Читы глаза оставались острыми, а у Сайского стали растерянными).— И все же… Вы ради этого оставили главное дело жизни. Которое было вашим долгом.
— Какое?
— Открывать новые планеты. .
— Я открыл свою планету,—сказал Яр.— Жаль, что не судьба…
— Но вы утверждаете, что это не новая планета, а та же Земля… ..
— Землю иногда тоже надо открывать заново… Когда-нибудь вы убедитесь в этом. Увидите, что мы слишком забыли про нее… И не скажут ли потом, что все мы дезертиры?
— Смелое утверждение…
— Печальное утверждение.
— Собственно, кто дезертиры? Мы, скадермены?
— «Скадермены»,— усмехнулся Яр.— Элита человечества, космическое дворянство… Нет, я имею в виду всех жителей Земли. ,
— За что же вы их так? Люди сделали нашу планету цветущей.
— Планета — не клумба… Вам не кажется, что люди разучились любить?
— Это неправда, Яр! —‘воскликнул Кротов.
Яр улыбнулся: *
— Я не имел в виду вас, Дима… И я не про ту любовь. Я про ту, где тревога и боль друг за друга… .
— Если люди счастливы, зачем боль-то? — нерешительно сказал Олег Борисович.— Яр, голубчик, ты что-то не то…
— Да, пожалуй,— согласился Яр.— Только всегда ли они счастливы? А что, если однажды мы вернемся, и… Впрочем, такие дискуссии не предусмотрены уставом СКДР…
Сайский встал.
— Олег Борисович, прошу вас, еще раз проверьте  систему для выхода из режима. Дмитрий Васильевич, вас прошу быть в рубке на вахте.
— Но ведь до выхода еще семнадцать часов!— строптиво сказал Дима
— Это сейчас не имеет значения. Мы возвращаемся на Землю. В силу чрезвычайных обстоятельств.
— Что чрезвычайного вы усмотрели? — утомленно спросил Яр.— Почему нельзя продолжать экспедицию?
— Это позвольте решать мне, Ярослав Игоревич. А вас я попросил бы незамедлительно на писать подробный рапорт о случившемся. Надеюсь, вас это не затруднит?
— Затруднит,—сумрачно сказал Яр.— Я не могу… сейчас.
— Что ж, отдохните… Только прошу: если у вас возникнет намерение вновь покинуть крейсер, не делайте этого без предупреждения.
— Вам угодно иронизировать?
— Отнюдь…
— У меня не возникнет такого намерения,— с трудом сказал Яр.— Потому что мальчик, который приходил за мной… он уже не придет. Я вам говорил…—У Яра перехватило горло.— И вы, капитан… и поэтому… я сейчас не могу писать рапорт. И подите вы к черту…
Сайский опустил глаза.
— Извините, Ярослав Игоревич…
— Простите нас, Яр,—сказал Дима Кротов и ушел из кают-компании в рубку.
— Яр, ты, правда, отдохнул бы,— пробормотал Олег Борисович и, оглядываясь, побрел к выходу.
Сайский опять сел.
Яр отошел к иллюминатору. За стеклом была панорама, изображающая березовый перелесок. Пластиковые листики вздрагивали от струи вентилятора. Пластмассовая божья коровка сидела на блестящих лепестках очень ровной ромашки. Яр закрыл глаза и уперся кулаками в теплое стекло.
— Яр! — громко и странно позвал его Дима.— Ярослав Игоревич!
Яр оглянулся.
Дима — бледный, с какой-то неловкой улыбкой — стоял в дверном проеме рубки.
— Яр, там… к вам…
Дима шарахнулся от метнувшегося в рубку Яра.В рубке смешались электрический и солнечный свет. У отодвинутой двери гермошлюза переминался с ноги на ногу сумрачный Алька,

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Буран

1.
Снова было похоже на июнь. Вокруг голубятни лежал ковер цветущих одуванчиков. Дальше цвела сурепка и еще какие-то солнечные цветы. От них весь пустырь казался ярко-желтым. Одуванчики качались под теплым ветром. И квадратная тень голубятни шевелилась на них, как живая.
По одну сторону тени стоял Яр. По другую Алька. Друг на друга они не смотрели. Яр поправлял под курткой ремень блика. Алька расковыривал дырку на своей трикотажной фуфайке. Потом он быстро глянул из-под ресниц и жалобно попросил: ,
— Яр… ну, прости, а?
Яр сопел, дергая пряжку — ее заело.
— Ну, Яр… .
— Ага, теперь «прости»,— пропыхтел Яр.’— Надо было думать…
— Я больше не буду,— по-настоящему виновато сказал Алька. Почти по-настоящему.
— Ага, «не буду»… За твои слова знаешь что? Драть надо как следует…
Алька опять стрельнул глазами из-под пшеничных ресниц, совсем понурился и вздохнул:
— Ну… ладно. А потом простишь?
— Видно будет. Иди сюда,— деревянным голосом сказал Яр. Алька, загребая башмаками одуванчики, побрел через тень голубятни. Остановился перед Яром. Полная покорность и раскаяние.
Яр хмыкнул, взял в пятерню отросшие Алькины волосы, качнул туда-сюда покаянную голову, подхватил Альку, взметнул над собой. ,
— Вот заброшу балбеса на голубятню…
Алька радостно заверещал, задрыгал ногами, роняя как всегда башмаки. Сказал с высоты:
— He-а! Не забросишь.
— Это почему?
— Потому что ты уже не злишься.
— Злюсь! — рявкнул Яр.
— Не!..
— Откуда ты это взял?
— Ну… потому что ты же понимаешь… что.сам виноват…— И Алька испуганно заморгал
Яр опустил его в одуванчики.
— Ах, значит, я виноват?
— То есть я… Но ты тоже… немножко
— Тьфу на тебя… Тоже мне психоаналитик,— проворчал Яр.
Алька смотрел преданно, весело и бесстрашно. Яр ничего не мог ему возразить. Потому что он и в самом деле был виноват. По крайней мере, с точки зрения Альки. Недаром Алька так заорал. Тогда, в крейсере…
Ой-ей-ей! Яр никогда не думал, что веселый и ласковый Алька может так яростно и беспощадно орать.
Когда прошла первая радость, когда Яр выпустил Алькины плечи и с усмешкой оглянулся на обалдевших членов экипажа, Алька сказал коротко:
— Почему ты сбежал? Пойдём.
Яр понял, что надо решать. Немедленно и навсегда. И… начал глупо и жалобно говорить, что он там, наверно, лишний и лучше будет, если…
Вот тут Алька и взорвался. ,
— Ты что! — закричал он, исходя яростью и слезами.— Сперва наобещал, а теперь… Какое ты имеешь право?! Врал, что никогда не уйдешь, а сам!.. Пошли сейчас же!!
— Но, Алька.
— Не пойдешь?! — бешено крикнул Алька.— Тогда… Тогда ты самый паршивый дезертир, вот кто!! .
Стало тихо. Лишь в Альке клокотало гневное, смешанное со слезами дыхание. И в этой тишине случилось неожиданное. Капитан Сайский начал ржать. Интеллигентный, безукоризненный Сайский уронил золоченое пенсне, бухнулся в кресло и стал не смеяться, а непотребно ржать: как загулявший рыбак в баре у Черного Якова, услышавший какой-нибудь пудовый анекдот…
Сквозь сумятицу мыслей, сквозь обиду, растерянность и досаду на себя, сквозь щемящую нежность к негодующему Альке и радость от того, что он пришел, сквозь злость на идиота Сайского до Яра смутно дошел комизм положения.
Сайский, всхлипывая, сказал:
— Клянусь субпространством, такого не было в космосе за всю историю полетов… Ярослав Игоревич, вдумайтесь: вы в любом случае оказываетесь дезертиром. Так что уж идите с мальчиком. Здесь вас, по крайней мере, хоть как-то оправдают.
«Бред какой-то, честное слово»,— беспомощно подумал Яр. Но отозвался сухо:
— Позволено мне будет взять кое-что из личного имущества?
«Боже мой, что это я говорю? И что опять делается?»
— Почему же нет? — отозвался Сайский.— Даже и не из личного,.. Возьмите блик. Судя по всему, он не будет для вас лишним.
— Но…— Яр иронически взглянул на капитана.— Не выглядит ли это как «вооруженное вторжение на планету с неизвестной цивилизацией»? ‘
— Откуда я знаю? — серьезно сказал Сайский.— Здесь явно не предусмотренная ситуация. Будем решать на свой страх и риск… Только давайте, Ярослав Игоревич, составим подробную запись в вахтенном журнале. Своего рода акт о вашем, уходе.— Сайский оставался Сайским.
— И еще вот что…— добавил он.— Пусть Кротов сделает фотоснимок всех нас вместе с… нашим гостем. Это лучше, чем четырехкопеечная монета. Я говорю о доказательстве случившегося, на тот случай, если…
— На тот случай, если не вернусь,— усмехнулся Яр. Он был уверен, что не вернется.
И теперь они стояли под голубятней. И хитрый негодный Алька, почуяв слабинку в Яре, выговаривал:
— Ушел —и крышка. А как мы без тебя, подумал?
— Неужели ты, балда, решил, что я ушел нарочно? — огрызнулся Яр.
— А откуда мы знали?.. Чита даже читать перестал, ходит, как вареная макарона. Данка ревет целыми днями… .
— Как… целыми днями? Сколько же времени прошло?
— Как сколько? Ты сам не знаешь? Почти три месяца.
Яр присвистнул. «Побеседовали в кают-компании… Хотя, конечно, так и должно было быть…»
— То-то я смотрю, ты подрос…
Алька и в самом деле стал повыше. Старенький трикотажный костюм сделался короток: штаны до щиколоток, из-под фуфайки смешно выглядывает голый живот — загорелый и расцарапанный— видно, Алька лазил на дерево.
Яр посмотрел на ствол высохшего тополя. Его могучие сучья были опилены на одном уровне. На них-то, как на растопыренных пальцах, и стояла теперь голубятня.
— Как она здесь оказалась? — спросил Яр.
— Это другая. Та сгорела. Мы набрали досок и построили новую, почти такую же… Здесь лучше, спокойнее. Людей меньше.
Яр присел на чемоданчик. Поставил Альку перед собой. Посмотрел снизу вверх в его потемневшие распахнутые глаза: неспокойные и требовательные.
— Алька…, А как ты сумел до меня добраться?
Он смущенно и чуточку гордо улыбнулся:
— Я старался… Я очень хотел… И ребята просили…
— Раньше это мог только Игнатик…
Алька серьезно сказал:
— Я теперь многое умею, то, что раньше Игнатик… Только свечку зажечь не могу.
— Ну, Игнатик тоже не мог, если не было пятерых.
Алька досадливо мотнул головой.
— Не в этом дело… Я никогда не смогу. И никто не сможет. Это один Игнатик мог, это его… Яр, смотри, Данка идет и Чита!
Они подошли спокойно, будто -заранее договорились о встрече. Данка вертела в пальцах ветку цветущей сирени. Чита был без книги. С мячиком в руках.
— Ага, появился,— сказал Чита радостно и все же с тенью упрека.
— Здравствуй, Яр,—улыбнулась Данка.
— Вы подросли,— сказал Яр.
— За лето всегда подрастают,— согласилась Данка.
— А я не успел даже выспаться,— виновато проговорил Яр.— У нас всего два часа прошло.
Данка не удивилась.
— Здесь уже осень,—сказала она.— В этом году такая замечательная осень. Обычно в это время уже снег идет, а сейчас будто вторая весна. Одуванчики… И сирень снова зацвела… Смотрите, ребята, сколько в ней цветков с пятью лепестками. Прямо сплошь…
— У нас это считалось, что к счастью,— вспомнил Яр.
— А у нас говорят, что к беде,— сердито усмехнулся Чита.
— Но это неправда,— вмешался Алька.
— Конечно, неправда,— мягко сказала Данка.— На самом деле хорошо, если пять… Будто Игнатик знак подает…
Тоска по Игнатику опять резанула Яра. Он отвернулся, чтобы скрыть от ребят лицо. У них-то минуло три месяца, а для него и двух суток не прошло с той ночи на кладбище…
Но и ребята запечалились. И чтобы встряхнуть их и встряхнуться самому, Яр громко спросил:
— Ну, похитители скадерменов, что будем делать дальше?
— Как что? Жить,— сказала Данка.
— Просто жить?
— Не просто,— тихо и удивительно жестко сказал Чита.— Будем учиться. Будем спокойно и подробно все узнавать про этих гадов. Кто они и зачем они. И какое против них есть оружие. ,
«Вы же дети»,— чуть не возразил Яр. И не возразил, потому что не было смысла—они решили.
— Наверно, это придется делать долго,— сказал Яр.
— Ничего. Зато потом…— сказал Алька и незнакомо сузил глаза.
«А как быть с пятым? Нужен нам кто-нибудь?» —чуть не спросил Яр. И не решился. Он спросил о другом:
— А все-таки… что делать мне? Ни крыши, ни работы… Я здесь никто.
— Крыша есть,— отозвался Чита,— а работы в городе сколько хочешь. Например, можешь стать учителем. Хочешь?
— Каким же учителем? Я не знаю ни истории здешней, ни географии…
— Можешь быть учителем физкультуры,— предложил Алька.— У тебя вон какие мускулы.
Яр вздохнул.
— Мускулы… А меня возьмут?
Данка серьезно сказала:
— Сразу. Сейчас в школах так не хватает мужчин…
— Я смотрю, вы все обдумали.
— Ага,— сказал Алька.
Неожиданно потемнело. Солнце укрылось в сером облачке с косматыми краями. Следом за этим облачком тянулись еще, а ближе к горизонту вырастала хмурая туча. Сразу стало зябко.
— Снежные тучки-то,— озабоченно проговорила Данка.— Пошли, а?
Яр подхватил чемоданчик.
Над пустырем прошелся резкий ветер и принес издалека, от тучи, первые снежинки. Алька съежился и взял себя за плечи. Он один был одет по-летнему, остальные в куртках.
— Давайте к автобусу,— скомандовал Чита.
Они торопливо зашагали через пустырь. Цветы оставались яркими, солнечными, хотя стало совсем пасмурно и снег летел все гуще.
Ветер принес льдистый холодок. Алька запрыгал, как козленок.
— Вадик, возьми чемодан,— сказал Яр. Подхватил Альку на руки, прикрыл его широкой полой куртки, ускорил шаги.
— Ну чего, я сам…— для порядка буркнул Алька.
— Не дергайся… Давайте, ребята, скорее… Вадик!
Но Чита стоял в непонятной позе: замер, согнувшись, и поднял к самым глазам чемоданчик Яра
— Смотрите..,
Яр и Данка встревоженно подошли.
— Снежинки,— сказал Чита.— Как цветки на сирени…
У снежинок был четкий узорчатый рисунок. Сказочные шестиконечные звездочки, как на новогодних открытках. Но… не только шестиконечные. Яр увидел, как на черную искусственную кожу села звездочка с пятью концами. Потом еще, еще…
— Видите! — с непонятным торжеством сказал Чита. Что-то пошептал над снежинками, сдул их, махнул чемоданом и торопливо зашагал впереди всех. Потом весело обернулся.
— Данка, ты держи Яра перед автобусом! Чтобы он опять не пропал.

2.
Шмели пронеслись над городом полосами. Они обуглили землю, деревья и здания. Деревянные дома стояли обгорелые, а каменные были словно изъедены кислотой или миллионами червей. Их стены превратились в сизый ноздреватый шлак. Но многие кварталы оказались не задеты нашествием, жизнь в них шла самая обычная.
От старой голубятни остались только обугленные столбы. Забор вокруг большого двора тоже сгорел. Кирпичное здание переплетных мастерских чернело пустыми окнами. Но двухэтажный деревянный дом уцелел. И, как в июне, двор пестрел одуванчиками. Только сейчас на них сыпался снег.
Данка жила на первом этаже. В маленькой двухкомнатной квартире, похожей на ту, в которой жил когда-то Валерка Дымов. Яр даже увидел на стене коврик с оленями — такой же, какой висел над кроватью Валеркиной мамы…
Яр бухнул Альку прямо на кровать, накрыл курткой и сказал Данке:
— Грей чай. Надо оттаивать этого обормота.
— Вадик, поставь чайник,— распорядилась Данка. И когда Чита ушел, она сказала Яру: — Вот в этой комнате ты будешь жить.
— Я? В этой?
— Да… Раньше это мамина комната была. Теперь будет твоя… Ой, а если тебе не нравится, можешь в той…
— Мне нравится,— неловко проговорил Яр.— Но… это ничего, что я… у тебя?..
— Конечно, ничего! Ой, Яр, да мне все равно кого-нибудь подселили бы. Сколько домов сгорело, а я одна в двух комнатах.
Яр вздохнул и сказал прямо:
— Данка, я не об этом. Ты вон какая… уже почти взрослая. Скажут: поселился у девушки, в женихи метит старый хрыч.
Данка улыбнулась, поправила платьице, чуть порозовела. Но ответила спокойно:
— Никто не скажет. Я уже всем объяснила, что ко мне дядя приезжает, мамин брат.
— Ну и ладно — решительно сказал Яр — Тем более, что деваться мне все равно больше некуда.
Он повесил на спинку стула блик. Стул скрипнул, тяжелый аппарат закачался у пола на длинном ремне.
Вошел Чита. Сразу спросил:
— Это что? Электродрель?
— Сам ты дрель,— сказал с кровати закутанный Алька. Он был немного в курсе.— Не трогай эту штуку. С ходу разнесешь полгорода в пыль.
Очки у Читы блеснули.
— Правда?
— Неправда,— сказал Яр.— Полгорода не разнесешь. У этой штуки направленный удар. Старая система: боевой линейный излучатель Кузнецова.
Чита заложил руки за спину и присел перед бликом на корточки.
Яр достал из кармана помятую фотографию, поставил на стол. Прислонил к вазочке с веткой сирени. Чита поднялся. Все смотрели на снимок. Алька сказал:
— Тетка Игнатика куда-то уехала из города, навсегда. Если бы он… был… он бы тоже теперь жил здесь.
Они помолчали. Чита сходил на кухню и вернулся с чайником. Данка достала чашки.
— Садитесь…
Они долго сидели и разговаривали. Сначала у стола, потом на кровати, где опять устроили закутанного в куртку Альку (он все еще зябко вздрагивал), Сначала рассказывал Яр— про все, что с ним было после обвала. Потом ребята — как жили без Яра. Потом опять Яр. Потому что Чита попросил:
— Расскажи еще раз про этого… который Тот.
Когда Яр снова, с подробностями, поведал о встрече на вокзале (про кладбище повторять не стал), Чита сказал хмуро и пренебрежительно:
— Глиняные болваны.
— Не болваны,— вздохнул Яр.— И далеко не глиняные.
— Все равно глиняные болваны,— упрямо повторил Чита.— У них логика глиняная… И хотят, идиоты, чтобы получилась мыслящая галактика с глиняными мозгами.
— Откуда они все-таки взялись?..— вздохнула Данка.
— А я знаю,— сказал Алька.— То есть… Ну, мне так представилось… Вот стоит город, живут в нем люди, все нормально, и вдруг взрыв! Тот большой взрыв, бомба, которая расколола планету…
— Знаешь, Алька, если планета раскололась, то гораздо раньше этого взрыва,— перебил Яр.— Еще в очень давние времена…
— Ну, может быть, я не про то… Вот взрыв! И люди все погибли, а вот эти… они были просто манекены в магазинах…, они ожили от атомных лучей. И решили, что теперь наступила их пора хозяйничать. Наверно, подумали: раз люди такие бестолковые, что сами себя сжигают…
— Как же эти манекены сделались такие сильные и ничего не боятся? — возразила Дакка.
— Они боятся,— сказал Чита.— Цифры пять почему-то боятся. Яра боятся, Игнатика… боялись… И еще многого, только мы не знаем.
— Боятся заходить в Город,— вспомнил Яр.
— Говорят, после большой войны была еще одна: между левым и правым берегом,— сказала Данка.— Вот с той поры люди и не любят переходить реку, хотя давно никаких войн…
— А при чем здесь Город? — не понял Яр.
— Город тогда очень долго сопротивлялся осаде. Все люди в нем погибли, но взять его чужие солдаты так и не смогли. Не знаю, почему… Но опустел он не тогда, а позже.
— Не совсем опустел,— сказал Яр.— Все-таки он живой!
— А не уйти ли нам всем туда? — спросила Данка вполне серьезно.
— А мама? — сказал Алька. Покраснел и испуганно посмотрел на Данку. Она слабо улыбнулась.
— Про Город есть сказка,— заговорил Чита.— Будто в него ушли барабанщики. Мальчишки, вроде нас. Когда лицей горел и повстанцы отступали, барабанщики остались их прикрывать…
— Кто же оставил их, самых маленьких? — спросил Яр.
— А кого они спрашивали?.. Они стояли шеренгой и барабанили все марши, которые знали. И враг этих маршей боялся и не мог подойти…
— Какой враг?
— Не знаю… Но он боялся. А когда марши у ребят, кончились, налетел сильный ветер, просто ураган, и все окутал пылью. И барабанщики исчезли в этом вихре. Говорят, они сами превратились в ветерки и живут теперь в Городе… Яр, ты их не встречал?
— Встречал, пожалуй,— сказал Яр.
Алька вздохнул, закутался в куртку по уши и тихо проговорил:
— А может, Игнатик тоже стал ветерком? Улетел от тех и стал…
— Ну и что хорошего? — печально спросила Данка. А Чита сказал:
— Ветерки, они хорошие. Только что они могут?
— Многое могут,— как бы заступаясь за Игнатика, сказал Яр.— Корабли гонять, пожар раздуть. А если вместе, они — ураган.
— Раздуть пожар могут,— тихо проговорил Чита.— А маленькую свечку зажечь не смогут. Это может только живой Игнатик… Яр, ты уверен, что Тик умер?
Яр вздохнул. Он знал, что ребята не верят. Вернее, не совсем верят. Но надо было отвечать честно.
Яр сказал:
— Я был на его могиле.
И снова тоской сдавило сердце: «Игнатик Яр…»
За окнами темнело, и шелестел ветер. Снег не кончался.
Данка поднялась и сказала, что надо думать об ужине. Как народ отнесется к макаронам с консервами? .
Народ отнесся положительно.
— Вот и отлично. Потому что все равно больше ничего нет. Даже хлеба… Вадик, ты сходишь в булочную?
— Мы сходим с Яром,— сказал Чита.
— И я! — подскочил Алька.
— А ты разденешься и залезешь под одеяло. И никуда не сунешься до завтра. Смотри, все еще трясешься…
— А мама что скажет?
— Я зайду, предупрежу ее,— пообещал Чита.
— Сговорились…— пробурчал Алька. Но послушно отдал Яру куртку.
Чита сказал Данке:
— В ближней булочной хлеба наверняка нет. Мы пойдем на Тополиный спуск, но там, конечно, очередь. Не волнуйтесь, если мы задержимся.
— Лучше идите на Южную. Это дальше, зато там народу меньше.
— Пожалуй,— согласился Чита и глазами показал Яру на блик.
Яр понял. Приладил тяжелый излучатель под курткой.
— Зачем это? — забеспокоилась Данка.
— На всякий случай,— беспечно разъяснил Чита.— И для того, чтобы здесь к этой штуке никто не лез и ничего не нажимал.
— Я что, ненормальный? — обиделся Алька.
— Пошли, Яр,—сказал Чита.
Вечер был серый, и полосы летящего снега тоже были серые. Теперь ветер гнал не снежинки, а хлопья.
Чита поднял у курточки воротник и сказал:
— Яр, у меня к вам важный вопрос.
— Я чувствую…
— Вы ведь разбираетесь в радиоаппаратуре?
— Думаю, что да…
— У меня родители одно время «работали на городском почтамте. Я часто приходил к ним, меня везде пускали… Яр, там на верхнем этаже есть аварийная радиостанция. Сейчас почтамт пустой, и электричества, конечно, нет. Но у станции автономное питание, аккумуляторы. Может быть, они сохранились…
— Ну… допустим, сохранились,— осторожно сказал Яр и ощутил тяжесть блика.— И зачем же нам станция, Вадик?
Он поморщился и жалобно попросил:
— Не называйте меня Вадиком. Чита я и есть Чита..,
— Данка же называет,—улыбнулся Яр.
— Это Данка.
— Ладно. А ты перестань говорить мне «вы». Сколько можно?
— Хорошо… Яр, вы… ты как видел Игнатика в тот раз… когда хоронили? Близко?
«Опять»,— подумал Яр и неохотно сказал:
— Издалека.
— Ты его узнал?
— Я же говорю: было далеко… Неужели ты думаешь, что тысяча людей устроила для меня спектакль? Зачем?
— Не люди, а те… Люди не знали, а тем не трудно устроить обман. Они обманывали всю Планету.
— Но зачем бы они стали обманывать меня?
— Как зачем? Чтобы вы… чтобы ты убрался с Планеты.
— Ты надеешься,— горько сказал Яр,— что Игнатика они где-нибудь спрятали, а похоронили куклу?
— Почему бы и нет? — сердито отозвался Чита.— Они сами куклы. Что им стоит?
Чтобы задавить в себе бесполезную надежду, Яр проговорил беспощадно:
— Нет. Им проще было сделать, чтобы он погиб. Раз и навсегда.
— Яр… Ты же сам говорил, что они не могут это сделать, если нас пятеро. . .
— Но Игнатик не знал, что вы живы…
— Зато те знали. К тому же Игнатик догадывался…
— Кроме того, это был несчастный случай.
— Подстроенный случай — тоже убийство… Яр…
— Что? .
— Яр, а вдруг Тик живой и они держат его где-нибудь взаперти? А он и не старается вырваться, потому что они сказали, будто ты ушел с Планеты…
— Он доверчивый,— сказал Яр.— Но этому он бы не поверил.
— Яр, ты не обижайся… но ты же по правде ушел.
— Это получилось, потому что Игнатика нет,— через силу сказал Яр.
Чита опустил голову, долго шел молча. Хлюпал ботинками по раскисшему на асфальте негу.
Потом хмуро спросил:
— Почему ты боишься надеяться?
— Потому что…— глухо сказал Яр,— надежда погибнет, и будет еще страшнее.
Чита удивленно вскинул голову и снял очки.
— Страшнее?—-звонко спросил он.— Что может быть страшнее для Игнатика, если он погиб? Или вы боитесь за себя, Яр?
— Дурак! — крикнул Яр. Жалобно, зло и с непонятным облегчением.— Чего я боюсь?! Я…
— Вот почтамт,—сказал Чита. ‘
Почтамт был знаком по Нейску. Три этажа, полукруглые окна, башня с квадратными часами. Левое крыло здания было изъедено огнем и шмелями, камень превратился в сизую губку. Правая часть и центр с башней уцелели, только на башне покосилась решетчатая антенна. Окна выбиты, нигде ни огонька.
— Почтамт. Ну и что? — насупленно сказал Яр.
Чита переглотнул. Прищуренно посмотрел на антенну. ,
— Если станция цела, можно дать сигнал…
Яр, сразу по всем каналам! «Тик, мы живы, мы тебя ждем!» Нас попытаются заглушить, но сразу  не успеют.
— Чита, но если он… если говоришь, его держат взаперти, разве он услышит радио!
— Он все равно узнает. Вся Планета будет знать, узнает, и он… Яр, он  услышит. Он даже траву умеет слушать, даже снег…
«Он говорит умеет, а не умел»,— подумал Яр. У него редко и глухо стало толкаться рядом  с бликом сердце.
Чита смотрел на Яра требовательными глазами стрелка. И сказал:
— Даже если это самый маленький шанс…
Сумрачный вечерний свет входил в громадные разбитые окна, и в залах стояли серые полусумерки. Чугунные лестницы плавными разворотами вели с этажа на этаж. Ступени гудели под ботинками, эхо тоже гудело в пустой громаде здания — от подвала до башни. Полы были усыпаны бумагами. Сквозняки шевелили их,
Чита сказал на ходу:
— Может быть, это смешно… Знаешь, Яр, я попросил сиежинок-пятилистников рассказать про нас Игнатику. Если ветры донесут их к нему. Но радио, конечно, надежнее…
Яр промолчал.
На верхнем этаже Яр и Чита прошли несколько больших комнат с телеграфными аппаратами. Шелестели бумажные ленты, катались под ногами наполовину сгоревшие свечи. Такие же свечи стояли у аппаратов и на подоконниках, посреди лужиц застывшего стеарина.
— Смотри-ка,— уважительным полушепотом произнес Чита.— Электричества уже не было, а люди все равно дежурили. При свечах… Здесь, наверху, было как-то уютнее. Почти все окна оказались целыми.
Чита привел Яра к обитой жестью дверце.
— Вот здесь…
Дверь была закрыта. У скважины замка висела на проволочке пломба.
Яр оглянулся на Читу, пожал плечами и оборвал пломбу. Надавил на дверь плечом. Сильнее, сильнее… Что-то лопнуло, дверь отошла.,.
В полукруглой комнате была стеклянная крыша. За стеклами (видимо, очень крепкими, уцелевшими) беззвучно летели темные сгустки снега. Начинался настоящий буран. Но серого света все же хватило, чтобы различить на,черном пульте клавиши и тумблеры.
— Разберешься? — прошептал Чита.
— Как-нибудь,— отозвался Яр. Слева от пульта, в пыльном закутке он отыскал рубильник аварийного питания. Чита обрадованно ойкнул: на „панели зажглись разноцветные стеклянные капельки. Тонко пропищал непонятный сигнал.
Яр шагнул к пульту. Чита стоял в двух шагах и напряженно смотрел на Яра. На тонком лице Читы лежали цветные отблески огоньков. С волос капал растаявший снег.
Яр медленно нажал клавишу общей трансляции. Из панели выдвинулся на изогнутой лапе решетчатый микрофон: говори.
Что говорить?
«Игнатик… Игнатик Яр! Если ты жив, знай, что и мы живы. Игнатик, мы тебя ждем…»
Яр представил, как невидимые волны несут над Планетой этот беспомощный зов. Над тихой, раз и навсегда испуганной, потерявшей себя Планетой. Над заросшими рельсами, заброшенным вокзалом, рыбачьим поселком с людьми, которые боятся рассказывать. Еще над тысячами таких же поселков и городов. Над опустевшим Городом, который не сдался, но и не победил. Над темным кладбищем у моря…
В этом было какое-то кощунство. Игнатик лежит, зарытый в холодную почву Планеты, а крик, обращенный к нему, сейчас полетит в эфир, заставит вздрогнуть пыльные репродукторы и скрипучие приемники…
Но… Чита смотрел жестко и упрямо. Как, наверно, смотрели те барабанщики-повстанцы, когда играли последний марш. И он был прав: нельзя упускать ни малейшего шанса. Потому что… да, капелька надежды опять дрожит где-то на самом дне души.
— Игнатик…— хрипло сказал Яр микрофону.
Вверху, под стеклянной крышей вспыхнули белые лампы. Цветные капельки на пульте погасли. Высокая черная панель радиостанции треснула, от пола до верха, разошлась, как ворота. Из широкой щели с дымящимися катушками и обрывками кабелей шагнул к отшатнувшемуся Яру Тот.
Яр швырнул Читу к двери и отскочил сам. Тот, растопырив руки, деревянно двинулся к Яру и Чите.
Впрочем, это был не Тот. Другой это был. Яр узнал его. Узнал неподвижные злые глаза, бессмысленную улыбку, трещину на глазированной щеке. Пестрый альпинистский костюм.
Наблюдатель поднял скрюченные руки до плеч, будто хотел обнять Яра и Читу. Медленно шагнул к ним, вынося негнущиеся ноги в стороны. Он не торопился, он был уверен, что никто от него не уйдет. Яр вспомнил, как Тот резал из трубы колечки и комкал чугунную батарею. И как беспомощно падали в снег пули.
Ладно, сейчас не пули…
— Зажми уши и зажмурься,— сказал Яр Чите.
Он передернул на ремне блик. Откинул на прикладе опорную площадку и прижал ее к груди. Припал на колено, чтобы стрелять снизу вверх — иначе луч, уходя в пространство, превратит в ничто верхние этажи уцелевших домов.
Наблюдатель шел и тупо улыбался. Яр положил большой палец на кнопку. Она была вогнутая, удобная. Наблюдатель сделал еще шаг. Яр нажал. ‘
Режущий свист и белая вспышка ударили в стену. Лампы погасли.
В панели станции появилась метровая пробоина. Сквозь зеленые пятна в глазах Яр увидел на светлом фоне пробоины силуэт Наблюдателя. Наблюдатель постоял и сделал шаг к Яру.
Яр выстрелил опять. Будто в ответ на это снова загорелись лампы. Сверху сыпались стекла. Края пробоины в панели дымились.
У Наблюдателя с поцарапанной щеки слетело несколько чешуек глазировки. Он, улыбаясь, шагнул к Яру.
— Уходи! — крикнул Яр Чите. Оглохший Чита покачал головой. Яр выкинул его за порог. Выскочил сам. Захлопнул тяжелую дверь, хотя это было совершенно глупо.
— Пошли отсюда! — крикнул Яр снова.
Чита странно улыбался. Он громко спросил:
— Почему ты больше не стрелял?.
— Это бесполезно!
— Нет! — сказал Чита.— Стреляй.
Наблюдатель не открывал дверь. Он аккуратно резал ее. Сначала тонкие щели прошили толстую жесть крест-накрест, потом разделили дверь на квадраты. На квадратики. Квадратики посыпались на пол. Наблюдатель шагнул в дверной проем.
Яр опять встал на колено и выстрелил. Белый луч унес в пространство все, что встретил на пути. Стены ахнули. А Наблюдатель стоял. Постоял и снова шагнул.
Яр перевел кнопку на постоянное излучение. Огненный рев потряс пустой почтамт. Это было похоже на запуск стартовых ракет. Стена впереди исчезла. Сыпались камни и штукатурка.
Потом стало тихо. Яр увидел вдали круглый глаз чистого неба: луч высверлил в облаках туннель. Буран втягивался в этот туннель спиральными вихрями. Чистое небо стремительно заплывало снежной мутью.
Наблюдатель постоял, словно ожидая, когда Яр придет в себя. Потом шевельнулся и опять пошел к Яру..
Яр сорвал с ремня горячий блик и бросил его в Наблюдателя, как бомбу. Попал. Наблюдатель качнулся и пошел скорее.
Яр дернул за руку Читу, и они побежали. По залам, по чугунным лестницам, по узким темным коридорам. Влетели в какую-то комнату с низким потолком и полукруглым окном.
— Черт, заблудились,— со всхлипом сказал Чита. И сел на подоконник. Он часто дышал сквозь сжатые зубы. .
— Отдохни,— сказал Яр.
— Зачем ты бросил оружие? — резко спросил Чита.
— Это теперь не оружие. Оно разряжено полностью, на Планете его не зарядить.
— Тогда уходим,—сказал Чита и прыгнул с подоконника.
— Отдышимся немного. Он нас не догонит так быстро…
В это время рассыпалась на квадратики часть стены, и Наблюдатель возник в провале.
Яр и Чита опять бросились к двери. Они долго бежали по бетонному коридору. В конце коридора включилась лампочка. Под ней стоял Наблюдатель.
Все тот же. С улыбкой, с отскочившей глазировкой на щеке, со скрюченными руками.
Яр и Чита метнулись вверх по лестнице. Она привела их на застекленную площадку. Наблюдатель стоял посреди площадки.
— К выходу, вниз! — крикнул Чита.
Но внизу, у дверей центральной арки, снова стоял Наблюдатель.
Яр больше не мог бежать. Чита, видимо, тоже. Они пошли опять вверх. Наблюдатель шел за ними, под его ногами рассыпались чугунные ступени.
Потом шаги Наблюдателя стихли. Яр и Чита оказались в комнате с телеграфными аппаратами, но не в разрушенной, а в другой, поменьше. Чита сел на пол и прислонился к ножке стола.
— Кажется, этот гад нас не выпустит,—сказал он довольно спокойно.— Что будем делать, Яр?
— Он преследует меня одного,— тяжело дыша, ответил Яр.— Ты ему не нужен. Ты уходи, а я задержу…
— Неправда,— сказал Чита.
— Что неправда?
— Что он преследует тебя одного. Тот говорил, что с тобой они ничего не могут сделать.
— Это когда я был пришельцем из космоса. А теперь я просто житель Планеты.
— Это хорошо,— заметил Чита.
«Уж куда лучше»,—подумал Яр и сказал:
— Уходи.
— Идите вы, Яр, знаете куда…— вежливо сказал Чита.
— Я старший, я приказываю. .
— Глупо ты приказываешь,— отозвался Чита и встал.— Здесь только один выход. И он занят. Слышишь? , .
Яр услышал шаги Наблюдателя.
— Я отвлеку его, а ты выскочишь в дверь,— сказал Яр.
Чита промолчал. Снял с телеграфного аппарата тяжелую катушку и взвесил в руке.
Наблюдатель возник в двери. Постоял и пошел к Яру. В пасмурном свете полукруглых окон Яр с трудом различал его неподвижное лицо.
— Убирайся,— злым шепотом приказал Яр Чите.
Чита метнул в Наблюдателя катушку. Она с жестяным звоном ударилась о твердый лоб манекена и отлетела. Наблюдатель опять остановился, будто раздумывая. И вновь зашагал.
Чита подобрал с пола и швырнул в него несколько свечей.
«Глупо как…— подумал Яр.— Глупый конец». Он не боялся; но было обидно. Сдохнуть, как мышонок в лапах глиняного кота.
«Ничего не успел,— подумал Яр.— Ничего не узнал, никому не помог… Даже не знаю, кто мой враг. Все зря..,»
Сейчас этот гад подойдет, сдавит клешнями… Лишь бы не видел Чита… Надо отвлечь Наблюдателя и выкинуть Читу за дверь…
Чита шарил по карманам. Выхватил связку ключей, швырнул в манекена. Потом в руке у него оказалось что-то круглое. Яблоко? Мячик.
Наблюдатель стоял на фоне окна. Чита сильно взмахнул рукой.
Яр решил, что Чита промахнулся. Мячик ударился в оконный переплет, отпрыгнул на середину комнаты и подкатился к ногам Яра.
Чита засмеялся — коротко и зло. Наблюдатель стоял в прежней позе. Но в груди у него была ровная круглая дыра. Чита попал. И мячик с тремя белыми полосками без задержки прошел сквозь тело несокрушимого врага.
Наблюдатель покачнулся и упал с кирпичным стуком. У него отскочила и откатилась голова.
— Вот так,— устало сказал Чита.
Он поднял мячик, и они с Яром отошли к окну. Яр не испытывал ни удивления, ни радости. Только усталость.
Чита погладил мячик, словно котенка.
— Вот какой ты. Недаром из пятой лунки…
Яр, глядя на отбитую голову Наблюдателя, медленно сказал:
— Старый знакомый… Откуда же он про нас узнал?
— Значит, они шпионят за нами,— отозвался Чита.
— Но зачем?
— Вот и я Думаю: зачем? Они же говорили, что если нас четверо, мы им не страшны… Ведь говорили, Яр?
— Да… Только не верю я во всю эту числовую дребедень… Четверо, пятеро… Учи как следует историю, узнаешь тогда, что для войны с угнетателями нужны миллионы…
— У нас в школах давно не учат историю,— вздохнул Чита.— И в цифру пять я тоже не очень верю… Яр, но они верят и боятся ее. И сейчас они чего-то боялись… Яр, зачем бы они боялись, если Игнатика нет?
Яр промолчал. Он думал о том же, что и Чита. И думать об этом боялся. И хотел думать. И не смел. И надежда вырастала, несмотря ни на что…
«Игнатик…» — успел сказать он в микрофон. И если это слово пробилбсь? Если его услышал… тот, кто должен был услышать?
— Завтра, пойдем к дереву,— сказал Чита. И старательно затолкал мячик в брючный карман. Потом воскликнул: — Ой, смотри, Яр, здесь книга! ‘
На мраморном подоконнике, рядом с оплывшим  свечным огарком валялся вверх переплетом раскрытый томик.
— Такая же, как та,— удивленно и ласково сказал Чита.— «Зверобой». Кто-то из дежурных читал и оставил… Яр, а я тогда ее не дочитал, всего десять страниц осталось. Ее там засыпало, в крепости…
Он лихо насадил на переносицу очки, схватил книгу, залистал, нагнулся над подоконником.
— Забирай книгу и пошли отсюда,— сказал Яр
— Сейчас… Как же я могу забрать? Она не моя. Вдруг за ней придут? — Чита поставил на подоконник локти и навис над книгой.
Ну что за парень, черт побери! У Яра возникло желание вытянуть его по тощему оттопыренному заду.
— Ну-ка пошли! А то явятся сюда его дружки,— Яр кивнул на останки Наблюдателя.— Думаешь, всех мячиком закидаем?
— Не явятся,— уверенно заявил Чита.— Понимают, что себе дороже.
У Яра не было сил ни спорить, ни возмущаться. Он только сказал с досадой:
— Надо же, как тебе приспичило читать… Между прочим, мы за хлебом опоздаем, Данка нам покажет…
Чита отозвался, не оборачиваясь:
— Все равно опоздали… Зайдем к Алькиной маме, у нее попросим.
— Вот и надо идти. Она волнуется: где Алька…
— Надо переждать буран. Смотри, как несет. Нас всех снегом заплюет. Подбждем…
— Конца бурана?
— Ну… вообще.
Яр тихо плюнул и отошел к стене. Уперся ладонями. Стена была очень холодная. Мысли тоже были холодные. Даже чудо с мячиком не принесло радости. Хорошо, что есть мячик, но как же этого мало! И надо думать не о чуде, а о npqcTbix вещах. О том, как жить. О работе, например. Не сидеть же на шее у Данки. Да мало ли впереди забот.
Если бы рядом был Игнатик, заботы эти оказались бы нестрашными, веселыми, согретыми радостью. Но пришло воспоминание о темном кладбище над обрывом, о надписи на отесанном столбике и снова погасило надежду. Чите хорошо, он спокоен, он прочно надеется. Он даже снежинки попросил разыскать Игнатика.
Яр представил, как снежинки кружат у столбика над могилой,
«Мальчик мой,..» Яр прижался к стене горячим лбом. К ледяной стене. Нельзя даже всхлипнуть. Надо держаться. Ребята позвали — он пришел. Раз пришел, надо быть до конца…
— Яр…— сказал Чита.
— Что?
— Яр, ты успокойся…
— Я спокоен,— хрипло соврал Яр и переглотнул.— А ты… перестань читать. Совсем глаза испортишь… ночь на дворе…
— Не испорчу,— странно, очень ровно сказал Чита.
Яр обернулся. Чита по-прежнему стоял, согнувшись над подоконником. У него золотились завитки волос и край щеки.
— Что… Что там?! — крикнул Яр.
— Ничего такого… Свечка зажглась.