Письмо напоминало исповедь:
«…Мысль написать Вам появилась давно. Желание это то ослабевало, то усиливалось, вспоминал о дефиците писательского свободного времени, о Вашей занятости, и становилось неловко. Но пишу тем не менее.
Если Вы взглянете на карту Челябинской области и найдете на ней город Троицк, то вверх по течению реки Увельки в 2—2,5 километрах будет место моего постоянного жительства — санаторий «Степные зори», на карте не обозначенный. Там я живу 24 года (почти всю жизнь). По берегу реки протянулся санаторный парк. Посреди
знойной троицкой степи это настоящий оазис. Сейчас, правда, об этом островке зелени можно говорить почти в прошедшем времени… Но все по порядку.
Детство мое прошло под изумрудными сводами казавшихся тогда могучими сосен, старыми березами, высоченными тополями. Здесь, на этой бывшей летней даче именитых троицких купцов, я начинал
постигать совершенство природы, ее поразительное многообразие. Три чуда — лес, речка и степь — заронили
во мне зачатки экологического осознания мира, тогда еще по-детски, но уже ясно обозначившегося.
Парк стар. Мне не удалось сколь-нибудь точно у становить дату его закладки. Густой , тенистый, парк постепенно усыхал, ландшафт остепнялся. Сказывалась, видимо, старость посадок, почти ежегодная уборка опада и страшная засуха 1975 года.
Все больше росла моя тревога за судьбу парка. Время требовало действия. Мне пришлось в 1978 году поработать в санатории рабочим парка. Установи ли контакт с Троицким лесхозом, раздобыли сеянцы сосны, «мечи Колесова», и борозды покрылись сотнями тысяч крохотных сосенок. Сажали на полянах и в степи. Душа радовалась. Думалось, что я хоть чем-то помог парку.
Тут-то и начались довольно странные вещи: некоторые местные жители словно возненавидели посадки. Чего только не наслушался я: угроз и насмешек, но не это самое главное.
Первая посадка сгорела весной 1978 года. 1 мая (1 мая, к слову, мой день рождения). Злой умысел? Не хотелось в это верить. Сгорели некоторые посадки и внутри парка (во время субботников отдыхающим нравится поджигать сухую траву).
Весна 1980 года. 1 мая догорает до конца злосчастная, уже ранее горевшая посадка. Весна 1981-го: близ 1 мая сгорает другая посадка. Согласитесь, странные «подарки» ко дню рождения преподносит мне судьба третий год подряд…
Поздно вечером (по установившейся «традиции») брожу по гари. Беру в рук и золу, пепел. Подумалось: сгорела степная посадка сосны и даже пахнет-то не сосной, а травой сгоревшей…
Не менее печальна участь у других посадок. Нарезали новый коллективный сад осенью 1980 года, часть посадок запахали. Ерунда, мелочи, недостойные внимания, сады ведь тоже нужны?..
К чему сворачивать перед сосенками, коли едешь на тракторе, машине, мотоцикле? Останавливаешь едущих по посадкам, пишешь гневную статью в газету (так и стал нештатным корреспондентом районной газеты «Вперед». Основная тема статей — охрана природы). Ездить через посадки от этого, правда, не перестали: ведь так путь
прямее.
Но то, что уцелело, растет. Летом же прошлого года нашел возле одной сосенки упругий коричневый масленок. Сердце от радости чуть не выпрыгнуло! Представьте себе: царство полыни, палит степное светило, сосенка чуть выше колена, а под ней лесной гриб! Не диво ли? Это — как награда.
Тревога, однако, не оставляет. Сосенки растут и скоро достигнут новогоднего «елочного стандарта». Лихо же им будет!
В свердловском лесопарке имени лесоводов России стоят в великом множестве обезглавленные елочки, а ведь Свердловск — столица Урала! Впрочем, плохих людей везде хватает.
А пока поднялись заметно зеленые «медвежата», даже некоторые скептики сейчас пускают слезу умиления, глядючи на них, разглагольствуют о любви к природе.
Я склонен недоверчиво относиться к подобным излияниям, ибо, как выясняется позже, речь идет чаще просто о потребительском отдыхе «на природе»: чего-то набрал, кого-то застрелил, чего-то наломал.
Спросишь: а сколько посадил, сколько не сорвал, сколько не застрелил, не наломал. В ответ — молчание. Сам же я из всех охот люблю одну — бродить с фотоаппаратом и биноклем.
Хобби у меня несколько странное, на первый взгляд: недалеко от дома, с официального разрешения местных властей, создаю, делаю (как хотите) дендрарий, скорее — микро-дендрарий.
Потеснил в саду огурцы и помидоры, организовал крохотный питомник и школьное отделение. Побывал в Свердловском ботаническом саду, заручился там поддержкой. Обещали посодействовать. Хочется, кроме того, обратиться за помощью ко всем школьным лесничествам, имеющим дендрарий.
Обнадежили меня в ботаническом саду и тем, что взяли на учет санаторный наш парк. А это уже, может, шаг к выделению этой старой искусственной посадки в разряд памятников природы. Тяжело это — практически одному все пробивать, а городскому обществу охраны природы, как я понял, мало до этого дела.
Помню жуткую весну 1975 года. Выцветшее от зноя небо. Из-за Уя, со стороны Казахстана, каждый день налетал жгучий, иссушающий все ветер, и листья на деревьях превращались в «гербарий». Черные бури делали солнце тусклым диском, всепроникающая пыль скрипела на зубах и тонким слоем оседала на мебели.
Вокруг нашего дома той весной посадили на субботнике тополя, клены, березы. Хрупкие прутики изнывали от зноя. Срочно нужна была помощь.
Сгреб все запасы шлангов, соорудил из них длиннющую «кишку» и сутками напролет поил деревца, на ночь заправляясь стаканом-другим крепко заваренного кофе. Ночью жара спадала. В душной темноте метались огоньки звезд, а непотухающая всю ночь заря быстро ползла по северному горизонту к востоку и утром вновь
являлась раскаленным солнцем.
Фенатизм? Может быть. Со стороны видней, ибо чувствовал за спиной тогда насмешливые взгляды, краем уха слышал разноголосый хор сплетен, мгновенно возникавших по этому поводу. Обращать на это внимание не было времени, да и не в моем это духе. Нужно было спасать деревья.
Шла для полива питьевая вода (другой негде было взять), это и сгустило тучи на моем горизонте. Прослышал, что хотят жаловаться на меня в «Водоканал» и наказать таким образом. А чем я мог оправдаться? Только тем, что вода не просто так текла, а в прикорневые лунки, да и напомнить о том, что куда больше воды уходит в канализацию из неисправных и не закрытых кем-то кранов?.. Но, к счастью, гроза не грянула, голова моя осталась «ненамыленной».
Иногда вечерами стою под молодыми сильными кронами тех погибавших прутиков и слушаю за полночь мерный шорох листвы. А днем — тень, и отступает полынь в зной степи. Это мои деревья, принадлежащие всем!
С годами появилось и обострилось желание узнать больше о предмете своего постоянного внимания — санаторном парке.
Вооружившись тетрадкой, расспрашивал старожилов здешних мест. Но их, к величайшему моему сожалению, очень мало, а запросы мои в некоторые музеи ничего не дали. Однако собран некоторый материал, фотографии, над которыми есть повод погрустить, ведь на них — роскошный парк.
Смотрю на довоенный снимок: на спускающейся к реке, каменной лестнице сидят отдыхающие, а по бокам стоят ящики с цветами.
Прикидываю, сколько бы сейчас просуществовали эти же ящики — день, два? На клумбах в центре санатория с корнем выдираются цветущие канны, не говоря уже о прочей «цветочной мелочи». На довоенной фотографии цветы в ящиках растут вдалеке от многолюдья. А говорят, росли по аллеям и пионы, и чайные розы. Может, довоенные люди не разбирались еще в ситуации: это «наше» — это «не мое, может, они еще думали, что «наше» — это «наше»?
Охрана природы, борьба за природу — с чего начинать?
Да, наверное, сначала. Нужно то бы слово «экология» (пусть в облегченном варианте) звучало бы на устах даже садикового малыша. Только тогда охапки увядших подснежников не будут «украшать» урны вокзалов, только тогда будут укрощены браконьеры.
Может, смешны мои хлопоты на фоне проблемы Байкала, охраны рек? Но реки-то великие складываются из ручейков, которые тоже лелеять нужно! Так хочется верить в то, что дела мои, мысли и устремления есть охрана того символического ручейка, который вольется в общее великое и святое наше национальное дело сохранения русской природы.
Не всегда я слышал слова одобрения от самых близких своих товарищей, когда замыслил написать Вам. Дескать, писатель же — человек, которому нужно, как и всем, спать, есть, просто отдыхать, а не корпеть над десятками писем-ответов.
Но у Николая Никонова однажды прочитал такое: «Читательские письма… Без них писатель, как без воздуха». Я искренне поверил в эти слова.
…Годами полнилась чаша, хотелось просто выговориться.». Если у Вас, Борис Степанович, будет когда-либо дорога в Троицк, то милости просим в санаторий «Степные зори». Экскурсия наша прошла бы по тем местам, где, как росинки по июльской траве, рассыпаны дни моего детства, по тем местам, где за порубленные кем-то ради сока березы до сих пор горят рубцы на сердце.
Мог бы написать, да длинно выйдет, о том, как по книге Бирюкова «Кедровый бор» разыскал в лесопарке кедровые посадки Василия Васильевича Ассанова, как по-новому взглянул на место, где воздвигнут кинотеатр «Космос»,— место довоенной Мельковской слободы, истоков Николая Никонова. Хотелось бы низко поклониться Никонову за книгу «Солнышко в березах». А в обязательном порядке написал Вам, Борис Степанович, о нашем парке, перед которым считаю себя вечно в долгу, ибо в его зеленом шуме впервые конкретно и емко осмыслил слово Родина.
Хочется верить, что люди будут не только говорить, но и откровенно думать о природе нашей.
До свидания. Всего, всего Вам доброго…
С уважением А. Матвеев.
Сейчас в Свердловске. Кончаю рабфак УЛТИ, после — буду учиться на лесохозяйственном факультете».
…Тетрадка в желтой обложке была заботливо упакована и обклеена целлофаном, чтоб не попортилась в дороге. На таких пишутся школьные сочинения; и почерк крупный, старательный, вроде еще не устоявшийся, тоже ученический… А сколько зрелых мыслей! В каждой фразе проглядывает пытливый ум, ищущий ответа на мучительные вопросы.
И главное, все правильно: и что люди (большинство!) еще не поняли тревоги, идущей от явного неблагополучия дел в природе, от нашего неумения (может, нежелания?) поладить с нею; и что, создавая новое, мы зачастую по небрежению, или недостатку разума , или по непонятному злому упрямству обрекаем на уничтожение и распад
старое, а этого допускать никак нельзя; и что общество охраны природы частенько оказывается в стороне там, где как раз ему надо бы действовать энергично (сейчас по численности оно такое, что, кажется по силам горы своротить)…
Много вопросов поставил Андрей в своем письме. Почему прежде в парке не рвали цветы, меньше было поломанных, изувеченных деревьев? Стали жить вольготно, широко?.. Что хочу, то делаю, и никто мне не запретит? Голова закружилась от свободы и материального благополучия?.. А зря закружилась. Что имеем — не храним, потерявши — плачем. Народ сказал.
Сижу, думаю над каждой строчкой.
Молодец, молодец, парень.
Что бы вы сделали, получив такое письмо?
…И вот дорога в Троицк. Мы едем в санаторий «Степные зори». «Мы» — это Андрей и я. У Андрея только что закончился, или, точнее, заканчивался трудовой семестр, после первого курса. Андреи — высокий, стройный парень в очках, в защитной «штормовке»,— таким он предстал передо мной, когда в ответ на мое приглашение поспешил позвонить мне, а затем примчался, как говорится, не переводя дух.
Андрей родился 1 мая 1957 года. «По случаю моего дня рождения каждый год устраиваются демонстрации»,— шутит он. Фанатически любит лес, природу, предан им самозабвенно, это замечаешь с первых же слов, о чем ни заговори. Не будь этого, наверное, не писал бы такие письма. Но пришел он к своей страсти не сразу, изведав прежде тяжкое испытание на прочность и выносливость духа.
Как жив остался, для всех загадка. Учился в ГИТУ, электромонтажник, строил Троицкую ГРЭС. Ударило 6000 вольт. Уникальнейший случай. Через воду ударило, провода не коснулся, а то обуглился бы. Очень большое напряжение. Врачи говорили: ток, остаточное статическое электричество стекло между полушариями. Спасибо,
парни не растерялись, стали делать искусственное дыхание, разжали ножом зубы: судороги мышечные, глубокий спазм. Отводились.
«Увлекался всем, — сообщает он о себе. — Радио хулиганил. Застукали — влетело. Бросил. Ну и старше стал». Андрей фотографирует, аппарат всегда при нем, у него целая лаборатория; ГИТУ он оставил; Андрей Матвеев тянул о что-то другое, а что, и сам не мог понять.
Дед увлекался садоводством. Как важно, чтоб родичи были тоже увлеченные люди! Это, вероятно, привело к тому, что он окончил ТУ № 5 в Сысерти, стал лесоводом. В Уральский лесотехнический институт попал не сразу. Несколько раз пытался, подводила математика, все-таки добился. Наконец взял эту преграду, поступил на рабфак (при УЛТИ), теперь на первом курсе. Послал учиться Троицкий лесхоз. Значит, по окончании вернется в родные места, будет работать там. Должно быть так…
Дорога — все прямо, прямо, на юг. Наш не первой молодости «газик» бойко катит по гладкому асфальту. Места ровные. Слева некоторое время высятся насыпные горы. Коркино, отвалы. Как странно, когда-то, в начале 30-х годов, я работал в этих местах топографом, проводил изыскания, никаких искусственных гор не было. Была голая степь, пронизываемая ветром, хруст снега, и где-то под этим хрустом — угольная залежь. Довелось с этими местами свидеться…
Показался Троицк, полускрытый легкой дымкой. Крыши домов, трубы, а над всем — солнце в мареве. Поселок ГРЭС около Троицка… «Есть там кедры лет двадцати, искусственно-посаженные», — сообщил Андрей (и там он произвел разведку). Машина свернула в сторону, Андрей оживился.
«Степные зори». До Троицка два-три километра. Несколько каменных корпусов современной постройки. Гуляют больные и отдыхающие. Сейчас сюда съехалась вся Андреева родня. Приветливые люди. Обрадовались, не знают, куда усадить; наше появление было для них неожиданным. Татьяна Николаевна, родная тетя, проработала здесь более двадцати лет главным врачом санатория, сейчас на пенсии, но продолжает оставаться лечащим врачом. Смолоду здесь. В трудовой книжке одна запись (встречается такое не так уж часто). Считает себя коренной троичанкой. Тетю Андрей зовет мамой, «всю жизнь у нее живу». Тетю видел каждый день, а мать — два раза в год: жила в Каменске -Уральском. Теперь тоже здесь живет, перебралась в
«Зори». Две мамы. Еще один член этого семейства — бабушка, тоже с ними, Александра Васильевна в прошлом учительница; сейчас приболела что-то, лежит в соседней комнате. Но гостей видеть пожелала, обязательно. Рада внучку Андрею, привечает ласково-дружественно и сопровождающих его. Извиняется, что не может выйти, попить вместе со всеми кофе. Славные, простые, трудовые люди.
Санаторий противотуберкулезный, пьют кумыс; и надо, чтоб был сосновый парк, это превосходно понимает Татьяна Николаевна. Парк — значит чистый воздух, фитонциды.
— Андрей все время заботится о природе,— говорит Татьяна Николаевна.— Зеленый патруль организован при его участии… Он не горделивый, не зазнается,— поворачивает она голову в его сторону.— Верно, Андрюша?
Андрюше некогда, он уписывает обед. Дома-то все вкусно.
Мария Николаевна, мать, была против того, чтоб сын стал лесоводом. Когда занимался поливкой саженцев, беспокоились все: «Как стемнеет, так пойдет поливать. Выйдем, покличем: «Андрей, ты здесь?» — «Здесь!» Придет утром», — в словах укор и одобрение.
Сколько он возился с растениями, еще когда начинал. Сначала не знал, как садить. Узнал, научился. «На подоконниках у нас что только не росло — всякие деревца из семян. Выяснял: какой подрост да какой рост. Все измеряет, записывает». .
Андрей больше отмалчивался, заговорил потом.
Главный, настоящий разговор начался, когда мы вышли на место. Теперь уже говорил он, Андрей:
— Вот мое детство. Пока оно целое…
Топольки — то, что поливал, вызвав гнев беспонятливых, которые и поныне не возьмут в толк, что он хочет, к чему стремится, себя не жалея. «Эти топольки по колено мне были…» А вот и парк Андрея, тот, что Ботанический сад УНЦ взял на учет (пришлось составить анкету и прочее)… Сосенки тут и там, их много. Как же долго ждать, пока они вытянутся во весь рост, войдут в силу?! «У вас там сосна, как сорняк, растет везде. А здесь…» «Там» — это севернее, в обычных местах произрастания хвойных; здесь же — сухота, ветер, не тот климат. Лесостепь.
Да нет, пожалуй, сосна как сорняк уже не растет нигде. Человек не дает. Тут Андрей заблуждается.
Спустились по отлогой, хорошо натоптанной дорожке. Внизу Увелька. Она тиха. Даль открыта, чуть туманна. Васильева гора. Недвижны деревья, тишина и покой разлиты вокруг. Андрей долго всматривается в горизонт: «У Золотой сопки, говорят, еще верблюжьи тропы сохранились. Караваны с востока шли…»
Чудо, как хорошо! И это чудо — испортить, свести? С горечью, соединенной с гордостью, Андрей показывает: ива — ей сто лет, в дупле костер кто-то развел. «Иду, вижу дым. Залил огонь».
Отыскал единственный дуб в этой местности, тоже гордость. Заросли ирги. «В детство питались этой иргой. Березу сломали — прибинтовал. Ничего,— придирчиво оглядывает каждое дерево.— Лиственницы все же пободрее выглядят».
Сохранились остатки каменной набережной (писал о ней); по ступеням можно спуститься вниз. Был деревянный павильон, в войну на дрова разобрали, поясняет мой гид. Посадки искусственные, до последнего дерева. В соседней деревне Андрей разыскал бабулю 98 лет, она помнила, когда закладывался парк. Дача летняя была, владельцы — три троицких купца первой гильдии Нанбаев, Якушев и Уразаев, Толк знали в таких вещах, или знал, обладал вкусом и необходимыми знаниями тот, кто по их поручению все делал. Фонтаны были — три (от них сохранились бетонированные чаши), цвели пионы. Было озеро в обрамлении тополей; говорят, бетонированное дно, чтоб вода не уходила, — кругом песок; случилась малярия — засыпали, теперь — свалка. (Удивительна эта наша способность: идти по линии наименьшего сопротивления, делать на скорую руку, как попроще да полегче. Появился комар — уничтожили водоем. Иначе нельзя?)
Добрый пример всегда пример, от кого бы он ни и сходил. Андрей уже давно взял это себе на вооружение.
Разыскал посадки Ассанова. Ассанов — известный лесовод, жил в Свердловске.
«Ассанов без подготовки почвы все проводит. А в питомниках подготовка почвы ужасно дорого стоит…» Из всего можно извлечь пользу, все мысли о том. Фанатизм? Если и фанатизм, то хороший, нужный. Побольше бы таких.
«Моя аллея я здесь жил». Задержался подольше, заглянул за изгородь, опоясавшую еще хорошо сохранившийся дом и двор, как будто надеясь, что найдет там и себя, маленького, или своих ровесников-товарищей. «Роскошный сад был, дед разводил. Сейчас огурцы одни. Бузина была у крыльца, здоровенная. Спилили». Глянул вверх: «Мои скворечники еще живут». «С веранды грозы смотрели. Ночные.
Люблю грозы. Как начинается, иду в степь…»
А ведь ты, мой друг, поэтическая натура, думал я, поглядывая на него. Что ж, все правильно. Лесовод не может быть иным.
…У елей спилены верхушки. Наружно Андрей ничем не выдает своих чувств, но я отлично понимаю, о чем он сейчас думает. Варварство, которое мы никак не можем преодолеть. (За последнее время даже заметно возросло: плохо боремся.) Ель европейская.
— Голубые елки доставал два года, — говорит он .— Уговаривал других сажать.
Его тут все знают. В лесу, в парке, там и сям разбросаны домики — живут сотрудники санатория. Кто бы ни встретился: «А, Андрей, здорово живешь! Надолго приехал?»
Нет, не один он такой. У них образовалась «экологическая группа» — студенческая компания. Сперва было трое: он и две девушки. Есть единомышленники! Из армии пришли еще двое — вместе учились в Сысерти, разделяют его взгляды.
После засухи в 1978 году пилили сухостой. С этого, что ли, пошло? Но только как осень, так уборка опиада. Жгут траву, чтоб не убирать. Легче. А это способствует высыханию земли, а она и без того сухая — песок! Сгорают и деревца. Сосновые посадки три года жгли, одни борозды остались. А он с друзьями все равно продолжал сажать. Наперекор злу.
Для ускорения дела освоили с ребятами «меч Колесова» — посадочное устройство. Посадили 2000 тополей.
Отвели коллективный сад, пошли тракторы — прямо по тополям. Можно реветь навзрыд. Сколько саженцев Андрей привозил! Около города было посажено 5000, а здесь — 25 000. Все равно решили не сдаваться. Коль начал — не отступай. И что же? Или надоело, или перестали замечать, или языки обмочалили — перестали говорить: «Приеду и бульдозером сравняю». Чем помешало: говорят, дорога раньше была. А теперь ездить дальше. В сердцах такая фраза сказана была.
В прошлом прямо на бульдозере по соснам ездили, дорога, вишь, перепахана была. Теперь как будто получше стало. Закрыли дорогу. Прибыло садов. Недавно приехали, попросили помочь посадки делать. Но пока это все так. несерьезно, не верит Андрей.
Андрей боится обмануться.
Человек многое понимает поздно.
Смотрю на Андрея, на его волнение, горячую искреннюю Заинтересованность и думаю: корнями прирос к этой земле. Это и лес, и дома, и близкие люди, все, все. А если корни оборвались — засыхай…
«Хочу сделать дендрарий, вот здесь, на пустом участке. Мне его отдали…»
Микропитомник в коллективном саду его дело. «Скоро можно будет высаживать». «Да! — оживляется он.— Еще грачат в детстве разводил. Выпадывали из гнезда, я их собирал. Штук пятьдесят насобираю, кашу лопают… Приходилось им картошку варить, кашу на воде. Клювы пораскрывают, и едят». «Добрый ты человек,— думал я про него, прислушиваясь к его рассказам, в то время как он спешил поделиться всем, что накопилось.— И как же хорошо, что ты такой добрый. Ведь человеческая доброта ныне государственная политика…»
Откуда берутся такие парни? Тоже голос земли. Гены…
Как говорит Терентий Семенович Мальцев, без воды не научить плавать. Человек все больше отходит от природы. Как быть? Вот о чем должны думать социологи, государственные деятели и политики, педагоги, природоведы и вообще все, кому дорога Земля, будущее планеты.
Когда-то Золя, желая объяснить страстную приверженность и тягу некоторых людей к бессловесным созданиям — собакам, кошкам, птицам, говорил, что любовь к животным — любовь совсем особая, не заменяемая никакой другой, и дается она от рождения. Не такое ли или похожее чувство неистовой преданности природе — дереву, цветку, озеру — необходимо всем нам в век всяких кибернетических устройств, которые, при всем их совершенстве, не способны заменить тепло живого существа?..
Мировоззрение, заявляют философы, это нечто неразделимое, его не разрежешь на кусочки и не будешь выдавать порциями; оно— в каждом поступке. Говоришь про свои переживания, про свои дела — а говоришь про весь мир и делаешь для мира.
…Каким он будет дальше?.. Удачи тебе, Андрей!..
