Письма ветеранов войны
В начале 1946 года после госпиталя вернулся в родной Магнитогорск танкист Петр Семенович Кудашев. В ответ на просьбы рассказать о трудных военных дорогах только улыбнулся: «Войной, други, сыт по горло.» Да и вспоминать-то мне особо не о чем: воевал, как все. Наступал и отступал. Отступал и наступал…»
Между прочим, эта скупость в рассказах о своих военных буднях отличает многих фронтовиков. И не знаю, чего здесь больше: скромности или стремления если не забыть ужас войны, то хотя бы не бередить лишний раз нанесенные ею раны, часто, не заживающие.
О Кудашеве написал в «Уральский следопыт» его земляк Сергей Михайлович Шушунов.
Легко ли стоять у могилы погибших друзей, легко ли стоять у собственной могилы?! С. М. Шушунов рассказал, как ездил П. С. Кудашев к кресту, где волею случая довелось ему обмануть смерть.
«…Братская могила однополчан утопала в зелени молодого сада. На гранитном постаменте у ее изголовья замерли в мраморе, приспустив боевое знамя, воины. Это был памятник величию духа и ратной доблести фронтовых друзей и товарищей Петра Семеновича, погибших в боях за честь и независимость Родины. Но среди имен, увековеченных на памятнике в селе Ярмолинцы Хмельницкой области, было и имя самого Кудашева…»
В том, последнем для него бою, когда погиб экипаж танка, он чудом остался жив. Израненного, его увезли в медсанбат… И вот, много лет спустя, «по щекам Петра Семеновича катились слезы, перед мысленным взором оживали бесконечно дорогие, незабываемые лица фронтовых друзей, с которыми он прошел тысячи верст войны, без счета делил лихие беды и скудные радости боевой солдатской жизни…»
Память не умирает. Рано или поздно она дает возможность вновь встретиться (хотя бы мысленно) с тем, кто разделил с тобой бесконечные и страшные фронтовые дороги…
«Находясь в санатории на Рижском взморье, я увидел своего старого боевого сослуживца Якова Сурнина,— пишет москвич капитан I ранга Семен Филиппович Кувшинов.— Вспомнили о доблести и храбрости моряков в битве за столицу. На прощание Сурнин показал ленточку с матросской бескозырки. На ней золотом тисненная
надпись: «Свердловск» — название корабля Краснознаменной Амурской флотилии.
— Семнадцать лет храню я эту реликвию,— сказал мой товарищ.— Она как память о боевом друге, коммунисте, патриоте Василии Кузьмиче Абышеве
…Они остановились в маленькой деревушке. А рано утром старший лейтенант Сурнин сказал морякам:
— Друзья мои! Мы идем на прорыв обороны врага. Операция ответственная. Сохраним нашу твердую флотскую дисциплину, организованность! Не выпустим ни одного фашиста живым! Родина смотрит на нас, друзья… Детишки, женщины в разрушенных городах, в сожженных врагом деревнях, угнетенные во всем мире надеются на нас. Так поможем им здесь, в Подмосковье!..
Первым в атаку бросился Абышев. За ним поднялась сметающая врага лавина.
В пламени выстрелов блестели длинные стволы орудий, черные крылья одноглавых орлов мелькали на шинелях вражеских артиллеристов. Сурнин метнул гранату в темный проем блиндажа… И не мог он видеть в эту минуту, как притаившийся враг поднял автомат. Опередить автоматную очередь Абышев не успел. Но, спасая командира, погиб..,
Встав на колени, Сурнин поцеловал павшего друга, снял с его бескозырки золотистую ленточку, бережно положил ее в карман кителя. Поближе к сердцу,..
…18-летний командир отделения Николай Иванов очнулся в санчасти. Молоденькая белокурая сестричка склонилась над ним. Губы ее шевелились, но он ничего не слышал. Отчаявшись, медсестра вывела на бумаге крупными буквами: «Куда-написать? Вы все время звали девушку».
— Девушку? — удивился он.— Но у меня нет еще девушки.— Она погрозила пальчиком и написала: «А Сашенька?..»
Весна 1945-го. Последняя военная весна. Весна, обещающая победу, мир, жизнь. Возвращались домой уставшие, поседевшие за четыре нескончаемых года солдаты. «А мы, восемнадцатилетние младшие командиры, принимали отделения и готовились к боям с Квантуиской армией империалистической Японии»,— вспоминает Николай Тимофеевич Иванов, старший преподаватель Иркутского педагогического института. Среди его боевых друзей был юный музыкант Сашенька Охотинекин, застенчивый и нежный.
«Забайкальские голые сопки, солдатские землянки, а где-то далеко-далеко осталось все привычное, родное… Солдаты тоскуют о доме, задумываются о предстоящей неизвестности, и так хочется грустной, ласковой песни. Сашенька брал в руки аккордеон, мы следили за волшебными движениями тонких пальцев, раздавались первые звуки задушевной мелодии: «С берез, неслышен, невесом, слетает желтый лист…» Так хорошо закрыть глаза и мысленно очутиться дома: мать хлопочет у печки, пахнет свежим хлебом, на дворе заливаются петухи… И даже будущее кажется ясным, ибо мелодия воодушевляет… «А коль придется в землю лечь, так это только раз…»
Сашенька погиб, закрыв собой командира от вражеских пуль.
Мальчики уходили из жизни не только «не долюбив, не досказав», не доделав, но даже не узнав, что такое любовь, что такое настоящее, единственно нужное дело, дело твоей жизни. Но, как бы ни было трудно, горько или больно, им, этим мальчикам, не изменили достоинство, вера, надежда. Сумели они и в лихолетье сохранить в себе стойкость, мужество, в трудную годину испытаний на прочность — благородство и преданность идеалам, в победные дни — гуманизм и душевную щедрость.
Проходят годы. Все дальше и дальше от нас Великая Отечественная. Давно постарели те, кому посчастливилось остаться в живых. Нечасто вспоминают они свое фронтовое прошлое. И только ночью иногда просыпаются от тяжелых ударов сердца…
