Мальчик из Саванны

Ленивый Фао
Колдун Фао шел медленно и осторожно. Вчера он оступился, упал и сильно ушибся, поэтому сейчас недоверчиво трогал камни пальцами посиневших ног.
Фао зябко кутался в засаленные шкуры и поеживался, чувствуя за спиной взгляды людей своего племени. Те звали его не иначе, как Ленивый Фао. Но если бы они вдруг узнали, кто такой Ленивый Фао на самом деле? Что случилось бы тогда в стойбище?
Эта внезапно мелькнувшая мысль так испугала колдуна, что он замер и воровато оглянулся… Лет, как будто все в порядке. Фао повернулся к вершине горы спиной и посмотрел вниз более внимательно. Тревожиться, конечно, нечего. Около своей землянки стояла Хана с ребенком на руках и провожала взглядом колдуна. Но так она делала каждый раз, это вошло у нее в привычку. На берегу реки возились ребятишки и не обращали на Фао никакого внимания. Лишь Гзум, сын Лисьей Лапы, приплясывая и скаля зубы, кричал:
— Ленивый Фао! Глупый Фао!
Но и этого следовало ожидать. От шального и драчливого мальчишки колдун уже натерпелся немало обид. Привык. И сейчас он смотрел на Гзума с хмурым спокойствием. А когда тот начал швырять в сторону горы камни, Фао даже почувствовал мстительное удовлетворение — камни не пролетали и десятой части расстояния. Ближе трех полетов копья никто не смел подходить к Горе Духов.
В степи из-за дальних холмов и перелесков выкатилось весеннее солнце. Луна, солнце, звезды, камни, реки — все стихии были для людей племени живыми существами, злыми или добрыми. Мальчишки, выбежав на вытоптанную площадку в середине стойбища, оротягивали руки навстречу встающему солнцу. Потом плясали, высоко вскидывая худые ноги:
— Огненный Еж! Огненный Еж!
Огненный Еж, ощетинившись горячими иглами-лучами, взбирался все выше. Заискрилась река, громче запели в кустах птицы, в сырых травах вспыхнули и загорелись желтые кружочки мать-и-мачехи, лиловые бутоны медуницы, белые созвездия ветреницы дубравной. Природа радовалась солнцу, его весенним теплым лучам.
Но не было веселья и радости у людей племени лагуров.. Из их землянок, тянувшихся цепочкой бурых холмиков вдоль берега Большой реки, вились струйки дыма и слышались голоса женщин, плач детей.
Племя голодало. Зимние запасы съедены, ямы с кислым мясом давно опустели. Саванна, обильная летом и осенью, сейчас звенела лишь птичьими голосами. Оленьи стада поредели, а табуны лошадей, пугливые серны и сайгаки еще не вернулись с юга.
Задолго до восхода солнца, еще затемно, ушли в саванну охотники. Но колдун Фао хорошо знал, с какой жалкой добычей они вернутся в стойбище. Многое, очень многое знал колдун…
Ленивый Фао высморкался, вытер пальцы о сивую бороду, свисающую до пояса, и медленно зашагал вверх. Вскоре спина его скрылась в густых зарослях кустаршка, охватившего склоны горы.
Около полудня, когда Огненный Еж забрался совсем высоко в небо, пришли из саванны охотники. Пришли и в самом деле почти с пустыми руками. Три дрофы, пронизанные дротиками, да пара гусей — разве это добыча?
Кормильцами племени в такие дни становились женщины и подростки. Они, вскоре после охотников, вернулись с глухих болот и принесли четыре мешка, сшитые из оленьих шкур.
Около трех больших мешков, повизгивая от нетерпения, вертелись малые ребятишки. Подростки, отталкивая малышей, с радостными воплями вынимали из мешков и складывали кучками сйедобные корни, клубни, сочные сладкие стебли. Четвертый мешок, поменьше, женщины бережно поставили на траву. Здесь были птичьи яйца.
Добычу делили Большая мать и Главная колдунья. Но верховодила, как всегда, крикливая и всеми недовольная Тура. Высокая, жилистая, с крепкими мужскими кулаками, она спорила иногда и с охотниками. С нею все считались, многие побаивались. ,
Сейчас она шумно вмешивалась в дележ, и Большая мать часто соглашалась с ней. Гура поступала всегда справедливо.
Кучки клубней и яиц оказались невелики, и женщины все чаще посматривали на Гору Духов.
— Фао! Ленивый Фао! — запричитали они.— Наши дети голодают. Где твои духи? Почему не помогают?
На горе, над макушками сосен и берез, вился густой столб дыма. Это означало, что священный огонь горит и что колдун Фао беседует с духами.

Женщины и многие охотники с надеждой смотрели на дым. Но не мог он обмануть сварливую Гуру.
— Не верьте ему! — кричала она.— Он там спит. Ленивый Фао спит!
Женщина почти угадала: колдун не спал, а дремал. Лишь поначалу, с утра, был он подвижен и деятелен. Его подгоняли промозглый холод и желание поскорее понежиться у огня.
Ленивый Фао собрал сухой валежник и свалил его в большую кучу. Теперь священный огонь можно подкармливать весь день, не вставая.
Кряхтя и постанывая от боли в пояснице, колдун сел на широкий камень, разворошил угли и набросал сухих веток. Заметались космы пламени, обливая грудь и плечи приятным теплом, сверху колдун положил еще сырую ветку, чтобы дым был гуще. Это он делал всегда. Пусть люди племени видят, что Фао не спит и беседует с духами.
Колдун протянул закоченевшие ноги ближе к огню, приклонился к березе, почесался и закрыл глаза. В полудреме проплывали туманные и сладкие, видения далекой, отшумевшей юности. Он был когда-то хорошим охотником. Но однажды случилась беда: в схватке с серым медведем он повредил левую руку, и та плохо сгибалась. А правую руку когти зверя распороли от плеча до локтя. Глубокий багровый шрам остался до сих пор, и колдун любил хвастливо выставлять его напоказ.
Как он стал колдуном, Фао не помнит. Сначала он был удачливым колдуном. Из своей охотничьей жизни он знал о повадках зверей и помнил места их обитания. Поэтому духи в те далекие времена редко ошибались. Но годы шли, память слабела, и духи стали подводить, что вызывало, нарекания со стороны главного охотника и вождя.
Фао приоткрыл веки и в пяти шагах справа увидел духов — ряд высоких каменных изваяний, выточенных ветрами, отшлифованных свистящими ливнями… Колдун встал и обратился к Хоро— великому охотнику, покровителю племени. Гранитный столб и в самом деле напоминал чуть пригнувшегося гигантского охотника, навечно застывшего в выжидательной позе.
— Великий Хоро! — воскликнул колдун.
И сразу же замолк — до того неприятен был ему собственный голос. Какой-то тонкий, писклявый, похожий на визг шакала. Фао считал, что от простуды. Но причина была, видимо, в другом — давно уже весь он потолстел и обрюзг от старости и безделья.
Ленивый Фао прокашляйся, воздел обе руки вверх и еще раз обратился к гранитному исполину:
— Великий Хоро! Пошли нам Большого оленя! Пошли нам Большого оленя! Где они? Где стадо лосей?
Великий Хоро безмолвствовал. Раньше, много лет назад, Фао бегал вокруг костра и плясал до тех пор, пока голова не начинала кружиться, пока не (появлялся в глазах темный искрящийся туман. И тогда, казалось, духи что-то шептали, подсказывали, где пасутся лошади, где пробегают стада бизонов и оленей.
Но сейчас Фао как-то сразу обмяк и устало опустился на прежнее место. Почесав спину о ствол березы, он откинул голову назад и закрыл глаза. Так он продремал до полудня, изредка подсовывая ветки в костер.
Когда Огненный Еж взобрался на середину неба, Фао очнулся, навалил в костер побольше веток и поспешил к стойбищу. Не желание возвестить волю духов, а голод гнал его.
Спускался с горы тропкой, протоптанной им за многие годы. Выбравшись из зарослей кустарника и молодого березняка, увидел дымы стойбища и замедлил шаги, тоскливо предчувствуя, что встреча о людьми будет не из приятных. Доверие соплеменников он давно потерял.
У берега реки Ленивый Фао в задумчивости остановился, а потом медленно побрел к стойбищу. Навстречу кто-то шел. Колдун горделиво выставил вперед плечо: в племени уважали раны, полученные на охоте или в борьбе с хищниками. Но тут же трусливо прикрыл шрам шкурой— в подходившем он узнал Хромого Гуна, своего извечного врага.
Как и Фао, в юности Гун получил тяжелые раны. Его сломанная нога плохо срослась, и с тех пор Гун сильно хромал. Ранами своими он не очень гордился, а к бахвальству колдуна относился насмешливо. ,
Колдун и Хромой Гун медленно сближались. Наконец сошлись и встали, как два медведя на одной тропинке. Потоптались на месте, кидая друг на друга взгляды, полные глухих угроз.  И вдруг Гун, заворчав, отошел в сторону. Он  впервые уступил дорогу!
Ленивый Фао входил в стойбище слегка приободрившись, с чувством одержанной победы. Вот и его землянка. Только бы успеть нырнуть в нее, закрыться пологом из оленьей шкуры. Там он в безопасности — никто не посмеет войти в жилище колдуна.
Но толпа уже окружила Фао. Люди кричали, размахивали руками. Колдун выставил обнаженное
плечо с глубоким шрамом, и толпа притихла. Однако скоро град упреков, гневных восклицаний и ругани обрушился на него с новой силой.— Наши дети голодают! —  крикнула молодая Хана, протягивая на руках своего младенца.
— Наши охотники приходят с пустыми руками!
— Твои духи не помогают! Где твои духи?!
Пытаясь оправдаться, колдун поднял вверх правую руку и сиплым голосом, но с достоинством произнес:
— Мои духи молчат.
— Они у тебя всегда молчат! — оглушительно крикнула Гура.
Колдун съежился. Он опасался этой горластой женщины с крепкими, как ветви дуба, кулаками.
— Мои духи сердятся! — взвизгнул Фао.
Толпа стихла и отступила.
«Кажется, можно передохнуть»,— обрадовался Фао и сел на камень, вросший в землю рядом с его жилищем.
Он волновался, побаиваясь предстоящего небольшого события. Никто, никакие духи не смогут предотвратить его. Кто это сказал? Колдуну хотелось вспомнить давно забытые слова. Или вообще думать о чем-нибудь постороннем, чтобы взять себя в руки, успокоить напряженные нервы.
Странный, очень странный колдун у племени лагуров… А может быть, уже что-то знают, догадываются? Фао осторожно взглянул на толпу и успокоился. Тревожиться нет оснований: люди видят его таким, каким он был и год, и два, и много лет назад.
Женщины и дети смотрели на колдуна молча, лишь изредка тихо переговаривались. Но тут снова заявила о себе сварливая и злая на язык Гура.
— Твои духи не сердятся! Они спят! Ты спишь, и твои духи спят!
«Ну и зануда»,— поморщился Фао и с внутренней усмешкой подумал, до чего непривычно, преждевременно здесь само это слово — «зануда». Оно появится потом, много веков спустя…
И снова взгляд колдуна погрузился в сумеречные дали грядущих столетий, снова пытался он вспомнить давно угасшие в памяти слова. То были грустные, обреченные слова… Они искорками вспыхивали в тумане забвения, гасли, снова загорались и наконец встали в стройный ряд: «Что бы ни случилось с тобой — оно предопределено тебе от века. И сплетение причин с самого начала связало твое существование с данным событием».
Но кто это сказал? Вернее, скажет? И колдун вдруг вспомнил: Марк Аврелий!
Фао вздрогнул: нельзя думать о грядущем. Ни в коем случае не следует отвлекаться от настоящего момента, чтобы случайно не нарушить, не всколыхнуть исторически устоявшуюся гармонию причин и следствий. Но мысли, непрошеные и назойливые, как комары, лезли в голову.
Да, все предопределено от века. И ничего изменить нельзя. Фао даже не мог подсказать Хане, чтобы та крепче держала ребенка. Хотел, но не мог. Он знал, что через две-три секунды младенец вывалится из рук молодой женщины и брякнется на землю. К счастью, ребенок ушибется не очень сильно, но заверещит так, что хоть уши затыкай…
Занятый невеселыми мыслями, Фао встретил «предопределенное от века» и довольно неприятное микрособытие так, как и положено — естественно и без напряжения. Получив неожиданный удар в скулу, колдун взвизгнул, вскочил на ноги и погрозил кулаком мальчишке, запустившего в него камнем. Это был, конечно, все тот же Гзум.
Толпа зашумела. Гнев ее, к счастью для колдуна, обрушился на сей раз на Гзума. Женщины засуетились, загалдели, некоторые бросились за пустившимся наутек мальчишкой. Воспользовавшись суматохой, Ленивый Фар проворно скользнул в свою землянку. Здесь он вытер пот со лба и с облегчением перевел дыхание: больше контактов с людьми не будет до завтрашнего утра — последнего и решающего утра в жизни колдуна…
Фао притронулся рукой к левой щеке и почувствовал теплую струйку крови. «Вот сорванец»,— с добродушной усмешкой лодумал он о Гзуме. И надо же так сплестись событиям, что завтра утром он спасет мальчишку от верной гибели, вытащит из воды. Сам утонет, но его спасет. Во всяком случае, обязан это сделать, ибо мальчик очень важен для племени, а быть может, и для всей последующей истории человечества.
Перед входом в землянку послышались голоса женщин:
— Фао! Нам помог дух Маленькой Сю!
— Мы принесли дары Маленькой Сю…
Когда-то давно маленькая девочка Сю утонула в болоте, примыкающем к Большой реке. С тех пор считалось, что дух ее покровительствует собирателям орехов, клубней и птичьих яиц на островах болота.
Колдун должен сейчас выйти и взять дары Маленькой Сю. Но не сразу. Все поступки его рассчитаны по минутам.
Фао нащупал на груди амулет— костяную пластинку, напоминающую бизонью голову, и поднес ее к слабо тлеющим углям очага. На обратной стороне пластинки колдун расширил ногтем еле приметную трещинку и увидел крохотный циферблат электронных часов. Выждав четыре минуты, Ленивый Фар приподнял у входа покрывало и боязливо (так положено) высунул голову, Поблизости никого не было. На траве лежали корни, сочные стебли и два крупных гусиных яйца.
Брезгливый лже-Фао. корни и стебли закопал в углу землянки. Гусиные яйца обмазал глиной, испек на углях способом, принятым в племени, и с аппетитом съел.
Еще через час Ленивый Фао неторопливо шагал в сторону Горы Духов. Здесь он подкинул в догоравший костер сухих веток. Но на камень не сел, позволил себе немного расслабиться, отойти от жестко предписанных поступков. История от этого не пострадает.
Роль Ленивого Фао далась ему сегодня особенно тяжело. Чаще, чем когда-либо, тревожила мысль: а если узнают? Мысль вздорная, понимал сейчас Фао. Он вышел на склон горы, обращенный в противоположную от стойбища сторону. Здесь его никто не заметит.
Колдун сел на траву и обвел взглядом горизонт. Где-то там, за утопающими в синей дымке рощами, проходит граница ареала. За нею — неконтролируемый океан пространства и времени. Да и сам ареал, в центре которого он сейчас находится, оказался не столь подвластным, как хотелось. Много лет назад один из наиболее осторожных сотрудников лаборатории «Хронос» сказал; «Ареал— зияющая рана на теле истории. Малейшая неосторржность, и в рану можно занести инфекцию вмешательства». Слова оказались пророческими. Сейчас лже-колдун призван залечить рану, сделать так, чтобы человеческая история развивалась естественно и нормально.
«Завтра. Все решится завтра»,— с облегчением подумал Фао, уверенный в успехе своей странной миссии. Уверен он был в успехе и другого дела — завтра он отыщет здесь своего брата. Поиски его, правда, никто не планировал. Да и зачем? Все видели, что Александр погиб.
А если не погиб? Если прячется сейчас в дубовой роще? Эта мысль согревала лже-Фао в его нелегкой жизни колдуна. Дубовая роща отсюда хорошо видна, она в пяти-шести километрах от горы, рядом с озером Круглым. Пойти туда и проверить свою догадку Фао не мог. Ход истории приковал его к стойбищу и священной Горе Духов.
Грузные влажные тучи заклубились над горой, застучали первые капли. Ленивый Фао тяжело поднялся и медленно зашагал по тропинке вниз.
В стойбище никого не было видно. Все попрятались в землянках. Но ребятишки еще вертелись на берегу, а их колдун побаивался больше, чем взрослых.
Фао заковылял к своей землянке. Мальчишки уже кружились вокруг него, держась, правда, на почтительном расстоянии. Они приплясывали, корчили гримасы и вовсю горланили:
— Ленивый Фао! Глупый Фао!
«Сорванцы»,— мысленно ругнул их Фао и проворно скрылся в землянке. И в это время зашумел короткий, но сильный ливень.
Колдун раздул угли очага, подсунул в заплясавший огонек травы и веток. До утра, до решающих и последних его мгновений, оставалось почти двенадцать часов. Как скоротать время? Спать Фао не мог. Чтобы заглушить недобрые и, быть может, необоснованно мрачные предчувствия, надо о чем-нибудь думать. Лучше всего об ареале. С открытием его странно, причудливо переплелись судьбы людей далекого прошлого и далекого будущего. Его брат погиб в древней саванне («вероятно, погиб»,— мысленно поправил себя Фао), а сам он оказался в дурацком положении колдуна. .
Как все это случилось? И Фао стал вспоминать… Вспоминать не отшумевшие дни колдуна, а свою собственную жизнь, годы странствий космопроходца и времяпроходца Ивана Яснова, волею судеб брошенного сейчас в эту землянку. Себя он пытался увидеть со стороны, думать, как о другом человеке, чтобы нагляднее представить всю цепь событий. А начало той извилистой цепи положил много лет назад он же сам, Иван Яснов, в свой первый выход в ареал.

Выход в ареал
Плотная, кромешная тьма обступила Ивана Яснова со всех сторон. Создавалось впечатление, что шагает он по дну черного нефтяного моря, с трудом вытягивая ноги из вязкого грунта и раздвигая упругие водоросли. Вскоре понял, что не водоросли это, а густо разросшийся кустарник. Острые сучки и колючки царапали плотную ткань комбинезона, а разгибающиеся ветки звонко стегали по колпаку гермошлема.
Беспорядочные, бессвязные мысли теснились в голове. Какая все же это планета? Где «Призрак»— его корабль, его космический дом? И что с памятью? Ее он, кажется, утратил при внедрении… Внедрение? Странный, однако, термин для посадки корабля. .
Кустарник поредел, и Яснов откинул гермошлем, не подумав, что воздух может быть непригоден для дыхания. Вскоре выбрался из болотистых зарослей в лес. Стало светлее. Сквозь густые кроны  деревьев пробивались дымные паутины лунных лучей.
«Нет, это не чужая планета»,— удивлялся Иван, ощупывая стволы елей и вдыхая знакомый с детства смолистый аромат сосен. А какой воздух! Иван с наслаждением вдыхал винные и грибные запахи ранней осени, и у него кружилась голова. Но почему он в оглушенном состоянии разгуливает по собственной планете? Быть может, даже в родной сибирской тайге?
Яснов вышел из густого сосняка на сравнительно свободное место, на поляну с редко расставленными высокими дубами. И ’ уже не паутинки, а широкие ленты призрачного света тянулись меж раскидистых ветвей.
Луна! Иван с изумлением взирал на знакомое и в то же время незнакомое ночное светило Земли. В его время Луна, окруженная сияющим ободком искусственной атмосферы, выглядела зеленой из-за разросшихся на ней лесов. Но сейчас он видел первозданную серебристую планету с четко выраженными кратерами.
Итак, он заброшен, видимо, в прошлое. И, судя по воздуху высшей биологической очистки, не в ближайшие дымно чадящие столетия, а в далекое прошлое. Но чем глубже века, тем глубже… хроношок! Его оглушенное состояние — это шок, возникающий при первом внедрении человека в чужую эпоху.
Вслед за этим Иван вспомнил о какой-то искорке в небе, которая должна служить путеводной звездой. Но видел он лишь отдельные участки неба. Мешали деревья.
Иван направился в ту сторону, откуда пришел. Выбрался на опушку. Искорку еле отыскал почти на самом горизонте. Человек, не знающий  о ее существовании, ничего бы и не заметил, от слабых звезд третьей величины она отличалась лишь чуть зеленоватым цветом. Что-то родное чудилось в искорке, она будто звала к себе. Но зачем? И для чего он вообще здесь?
Иван осмотрелся. Красота древнего ландшафта захватила его. Кругом расстилалась холмистая лесостепь, залитая голубым лунным сиянием. С несвойственным ему легкомыслием Ясное решил: искорка подождет, пока он не вспомнит, зачем оказался здесь. Другой огонек привлек его внимание — вдали в ночной тьме трепыхался на слабом ветру костер.
Для безопасности Иван накинул на голову прозрачный гермошлем. В нем он хорошо видел и слышал, исчезли только запахи. Неодолимое любопытство влекло его к степному огню. Кто там? Скифы? Древние германцы с бронзовыми мечами?
Пригнувшись и осторожно раздвигая высокие травы, Иван медленно приближался и вскоре увидел двух человек, облитых медным светом костра. Оба в звериных шкурах, под ногами их валялись каменные топоры и дротики. «Каменный век! — мысленно воскликнул Иван.— Вот куда занесло меня». Эти двое, видимо, охраняли
сон своих товарищей: около десятка людей спали вокруг костра. Один из сторожевых держал в руке копье, а второй — широкоплечий гигант почти двухметрового роста — опирался на внушительную палицу й задумчиво смотрел на космы пламени.
«Вот они, мои далекие и давно истлевшие предки»,— с каким-то холодящим странным чувством подумал Яснов.
Сторожевые, принюхиваясь, повернулись в его сторону. Гигант, видимо, заметил притаившегося в траве человека, и в степи разнесся его гортанный крик:
— Гохо! Гохо!
«Гохо» — сигнал опасности, почему-то вспомнилось Ивану. Но откуда он это знает?
Люди повскакивали на ноги и схватились за топоры и копья. Яснов бросился туда, где под луной зеленовато светилось небольшое озеро, окаймленное кустарником. Иван считался хорошим спринтером, но местность была неудобней— в кочках и ямах, наполненных водой. К тому же предки бегали довольно резво. Оглянувшись Иван увидел, что они не отступают.
Запнувшись о кочку, он упал и покатился по траве. Когда вскочил, перед ним уже приплясывал гигант и размахивал увесистой дубиной легко, как тросточкой. Потом обрушил ее на Ивана… и испуганно отскочил в сторону. Своей палицей он сокрушал противников, раскалывая их черепа, как орехи. Но этот стоял, как ни в чем не бывало.
Удар пришелся по невидимому для предков гермошлему и был такой силы, что Иван покачнулся, не в силах сдвинуться с места. Второй удар уложил его.
Сколько времени он был без сознания? Вероятно, лишь несколько секунд. Очнувшись, услышал тихий говор и с удивлением обнаружил, что понимает слова древнего языка.
— Кто это?.. Из племени дагоров?
Кто-то склонился и пощупал гладкую ткань комбинезона.
— Не дагор,— сказал он — Шкуры другие… Непонятные.
— Медвежьи?
— Не медвежьи,— в голосе сквозило изумление.— Это шкуры змеи!
Иван открыл глаза и пошевелился.
— Он живой! — вскрикнул склонившийся над ним человек и отскочил в сторону.
— Подожди… Я его проткну.
Иван увидел над собой гиганта с поднятым копьем. «Этот проткнет»,— похолодел Яснов и вдруг вспомнил, как звали древнекаменного Геркулеса.
— Джок! — воскликнул он.— Постой, Джок! Убери копье.
Услышав свое имя и речь родного племени, Джок выронил копье и пробормотал:
— Лагур? .
Иван, воспользовавшись общей растерянностью, вскочил на ноги и помчался к озеру. Сэнди раздался топот, а у самого берега он услышал крики:
— Стой! Там топь… Утонешь!
Берег и в самом деле оказался коварным. Ровный, казавшийся твердым грунт внезапно раздался, и Яснов почти по плечи очутился в засасывающей трясине. «Зыбун»,— мелькнула страшная мысль. С трудом удалось лечь плашмя на колышущуюся сеть из стеблей болотных растений и, осторожно работая руками и ногами, добраться до воды. Иван немного отплыл и обернулся. Люди стояли, скованные изумлением и страхом.
Яснов нырнул и у самого дна уцепился за корягу, чтобы не всплыть. Пощупал гермошлем: после удара палицей на нем была глубокая вмятина, но водь: он не пропускал. Выждав минут пять, Иван поднялся на поверхность, надеясь, что преследователи убрались. Но те топтались на прежнем месте.
На их глазах утонувший человек всплыл живым и невредимым. Это произвело на них ошеломляющее впечатление. ;
— Это Урх! — завопил один из пращуров.— Урх!Люди кинулись прочь от берега, размахивая руками и в ужасе крича:
— Урх! Урх!
«Кто такой Урх?— гадал Иван.— Дьявол каменного века?»
Он переплыл крохотное озеро, Берег на другой его стороне оказался сухим. На нем отпечатались следы многочисленных животных, приходивших на водопой.
Иван кое-как снял смятый гермошлем, пощупал голову и с хмурой усмешкой отметил, что шишку все-таки заработал.
Отыскал на груди небольшой бинокуляр. Поднес его к глазам, посмотрел в степь, где догорал костер. Тот был виден так хорошо, словно находился в двадцати шагах. Затем вдруг ярко вспыхнул, разбрызгивая искры. Вокруг него засуетились люди, недавно преследовавшие Ивана, они подбрасывали в огонь ветки, охапки сухих трав и пугливо озирались. Потом встали лицом к озеру, подняли вверх руки и зашевелили губами, произнося, очевидно, заклинания и отгоняя ими страшного Урха.
Минут через десять паника улеглась. Кое-кто из пращуров начал укладываться спать. Последствия инцидента, кажется, сглаживались.
Отыскав в звездном высеве свою путеводную искру, Яснов зашагал в ее сторону. Под ней расплывчатым силуэтом темнела двугорбая гора. Иван часто оглядывался назад. Костер уменьшался, через полчаса ходьбы был еле заметен даже в бинокуляр, а когда Яснов перевалил через широкий холм, исчез из вида совсем.
Иван остановился и прислушался. Тишина. Лишь в травах и приземистых, редко разбросанных кустах угадывались какие-то шорохи. Тонкую ткань ночной тишины вспорол вдруг крик раненого животного. Послышалось довольное урчание крупного хищника. Иван поежился. Плотоядная эпоха! Как бы самому не стать добычей… Рука привычно нащупала рукоятку пульсатора. «Моя палица,— усмехнулся Иван.— Гравитационная дубинка». Взглянул на переключатель и удивился: шкалы «разрушение» не было совсем. Видимо, здесь ему нельзя убивать и разрушать. Гравитационными ударами он мог лишь обезопасить себя, оглушить кого угодно — от комара до мамонта. Но убить — никого.
Пульсатор служил одновременно зажигалкой и фонарем. Но бросать в степь яркий прожекторный луч Иван не решался. Да и надобности не было: он неплохо видел и в зеленоватом свете Луны.
Стало еще светлее, когда Яснов, устала передвигая ноги, выбрался из густой осоки на сухую, почти каменистую поляну с редкой низкорослой травой. Около десятка раскидистых сосен бросали на поляну круглые черные тени. Между деревьями белели исполинские лбы гранитных валунов. Под одним из них пристроился Иван: решил развести костер и выспаться. Так будет полезнее для дела — последствия хроношока хорошо снимает сон.
Проснулся, когда закрытых век коснулись первые солнечные лучи. Черный комбинезон был усеян серым пеплом угасающего костра. Иван стряхнул пепел, встал и с наслаждением потянулся. Сон был коротким, но на редкость освежающим. Вязкая одурь в голове исчезла, хроношок кончился, адаптация к чужой эпохе, видимо, завершилась.
Спешить было некуда. Иван присел на камень около валуна и взглянул вверх. По синему небу ветер гнал белую пену облаков. Ниже, километрах в трех от земли, тихо и неприметно для непосвященных тлела искорка. Теперь Иван знал о ней все. Миллиарды киловатт энергии потребовались, чтобы крохотный, величиной с орех, фотонно-позитронный сгусток втиснуть в эту эпоху. В институте времени назвали его хроноглазом.
Яснов улыбнулся и помахал рукой в его сторону. «Все в порядке»,— так должны понять его жест друзья, оставшиеся в будущем. Еще вчера он сидел вместе с ними перед экраном и, глядя вниз с трехкилометровой высоты хроноглаза, видел круг первобытной саванны диаметром в сорок километров. Это пространственные размеры ареала — области, доступной изучению и контролю.
Щелчок переключателя, и цветное изображение текущего— так называемого натурального— времени погасло. Вместо него на экране возникло плоское черно-белое изображение времени визуального, наблюдаемого. Оно давало возможность видеть, что было до времени натурального и как будут развертываться события после него. Десять лет назад от текущего (натурального) момента и столько же вперед — таковы размеры ареала во времени. Никто не в силах вмешаться в визуальное время, его можно только наблюдать. Высадка же в ареал возможна лишь в натуральный момент.
Сейчас перед экраном наверняка сидит глава института времени «Хронос» Октавиан — лучший друг и сосед Яснова. Октавиана в шутку так и называли Хроносом — богом времени, хотя ничего божественного не было в этом нерешительном, слегка располневшем человеке.
Вчера Хронос, нервничая и суетясь перед экраном, давал Яснову последние наставления:
— Смотри, как завтра будут происходить самые важные, узловые события. Вот с Горы Духов около-полудня уходит колдун Фао. Видишь,  его седая голова мелькает среди кустов. Жаль, что все в серых тонах, изображение мы видим завтрашнее, визуальное. Колдуна на горе не будет до следующего утра, что весьма кстати. Гора весь день в твоем распоряжении. А вот,— Октавиан повернул тумблер на несколько часов вперед,— уже под вечер мальчишка Сан вслед за охотниками идет в саванну. Под лучами вечернего солнца хорошо видны в высоких травах его плечи и голова…
Иван болезненно поморщился, вспомнив, какой ужасный конец уготовила мальчику неумолимая история. Вчера на экране Яснов не раз видел в инфракрасных лучах жуткую сцену, которая непременно разыграется сегодня поздним вечером — уже во времени натуральном… Иван вскочил на ноги. Сидеть просто так, ничего не делая, он не мог. Двинулся в сторону горы. Взглянув на замигавшую искорку, мысленно обозвал себя болваном. Туда нельзя — гора занята. На ней копошится колдун Фао, собираясь развести костер. Иван взглянул на часы,, выждал три минуты и, когда стрелки показывали без десяти восемь, снова посмотрел на гору. В точно отмеренное время, секунда в секунду, над нею заколыхался столб дыма.
«История работает, как хронометр»,— усмехнулся Иван и сел на прежнее место. Ничего непредвиденного не случится, он успеет вовремя вырвать мальчика из пасти хищника. Но не для того, чтобы оставить здесь. В племени Сану места уже нет. Иван унесет мальчика к себе, в будущее.
Он вспомнил, как до хрипоты спорил, доказывая, что вряд ли это гуманно, что мальчик, не найдя своего места в гравитонном веке, будет испытывать неисчислимые нравственные муки. Ему возражали: мальчик отлично приживется. Некоторый риск есть. Но он так незначителен, что совет «Хроноса» с уверенностью берет судьбу мальчика в свои руки…
За воспоминаниями и размышлениями незаметно прошло два часа. Почувствовав голод, Иван вспомнил о галетах в кабине. Вместе с мыслями о кабине начало закрадываться беспокойство. Он мог допустить какой-то промах. Но какой?
Иван нетерпеливо посматривал на гору, проклиная колдуна за медлительность. Но лишь около полудня дым над горой начал таять. Судя по времени, Ленивый Фао спускается в стойбище.
Яснов быстрым шагом направился к горе. Уже в пути вспомнил о кабине все. Она была искусно смонтирована в небольшой пещере в скале. Эта хитроумно замаскированная машина времени так и называлась — «Скала». В состоянии хроношока вход в нее он, вероятно, не закрыл.
У подножия горы Иван с трудом пробрался сквозь высокий густой кустарник и стал подниматься на седловину. Здесь росли редко расставленные сосны и березы. Между ними белели под солнцем гранитные останцы — островерхие скалы, похожие на зубы гигантского дракона. Они стояли в ряд, как солдаты в строю. На правом фланге самый главней солдат — машина времени «Скала». Так и есть! Вход в кабину не закрыт — скала чернела зевом пещеры. К счастью, туда никто не заходил. Стоило какому-нибудь ^крупному животному, хотя бы рыси, забрести в пещеру, как «Скала»* моментально среагировала бы на биополе, закрылась и унеслась в будущее…
Ему тоже пока не следует заходить в кабину.
С правой стороны «Скалы» Иван отыскал небольшой красноватый выступ-кнопку. Нажал ее, и неровные края пещеры бесшумно сомкнулись. Шва не видно. Цветом, шероховатой поверхностью «Скала» идеально копировала гранит.
Времени до заката еще много. Из любопытства Иван поднялся на вершину — в святилище колдуна. Отбрасывая тени, высились затейливо выточенные стихиями гранитные громады — «духи Фао». Под большой березой еще дымился костер. Рядом — камень, до блеска отполированный задом Ленивого Фао. Если бы сейчас Яснову сказали, что восемь лет спустя он сам станет Ленивым Фао, Иван, махнув рукой, рассмеялся бы над этой неудачной шуткой.
На краю вершины, на скате, обращенном в сторону саванны, Яснов нашел уютную полянку, не затененную деревьями. В чистом небе уютно и тихо светилась искорка, говорившая о том, что опасности здесь нет. Иван и сам знал это. Он догадывался, зачем заслали его почти за сутки до встречи с мальчиком — для адаптации. «Прошла она не совсем гладко»,— подумал Иван, с усмешкой ощупывая шишку на голове. Но все же он вписался в эпоху, даже аборигены причислили его к своему миру, назвав Урхом. Яснов теперь знал, кто такой Урх — страшный дух болот и топей.
Солнце уже перешагнуло через зенит, и жара ослабила свои душные объятия. Саванна оживала. В ее бархатисто-зеленых обильных волнах проплывали стада антилоп, в воздухе мелькали птицы, а совсем недалеко от горы пасся табунок лошадей,
«Рай»,— усмехнулся Иван, погружаясь в благодушное состояние, сходное с приятным полусном. И вдруг насторожился. Сзади послышался тихий шелест травы, словно слабый ветерок коснулся сухих былинок. Но интуиция никогда не подводила Ивана. Темное, сосущее чувство угрозы закрадывалось в душу.
Только не паниковать, мысленно приказал себе Яснов. Усилием воли он скрутил первобытный страх, потом стремительно вскочил на ноги, но обернуться не успел. Тугая толстая петля обвилась вокруг шеи с такой силой, что духание пресеклось, а в глазах поплыли радужные круги. Иван пошатнулся, с холодным ужасом понимая, что теряет сознание…

Сан
Сан не знал и не мог знать, что наступил последний день его жизни.
Спозаранку, когда мать и маленькая сестрёнка Лала еще спали, он выскочил из теплой душной землянки и окунулся в густой туман, стлавшийся над берегами Большой реки. Сквозь белесую пелену размытым тусклым пятном светился костёр, зажженный еще вчера в честь праздника осенней добычи. Сан побежал туда, тихонько повизгивая, когда босые ноги касались обжигающе холодной росистой травы. Он сел у огня и, снова повизгивая, уже от удовольствия, совал поочередно потрескавшиеся от цыпок ступни почти в самое пламя.
Согрелся Сан и только тогда услышал по другую сторону костра тихий говор, потом громкие восклицания и хохот. Мальчик обогнул огромное праздничное кострище и пристроился к кругу взрослых. В середине сидел Джок, и Сан догадался, почему мужчины поспешили собраться у костра. Джок с группой молодых охотников только что вернулся из ночного похода. Далеко в саванне они углубляли и  маскировали прошлогодние ямы-ловушки. Зимой туда часто попадали лоси и олени. Ямы маскировались каждую осень и обязательно ночью,  чтобы звери и птицы ничего не видели и не разнесли весть о ловушках по всей саванне.
Люди племени любили, слушать Джока. Сейчас он рассказывал о таинственном и страшном случае прошедшей ночи. На полпути к стойбищу они решили передохнуть у костра. И тут к ним тихо подкрался дух болот и топей.
— Урх? — спросил Рун и уставился на Джока острыми недоверчивыми глазками.— Урх на сухом месте?
Молодые охотники, участвовавшие в ночном походе, закивали головами.
— Урх стал человеком неизвестного племесказал один из них.— А потом заговорил, как наш охотник!
Джок начал рассказывать, как сражался с Урхом. Когда не хватало слов, вращал глазами, жестикулировал, потом вскочил на ноги и стал размахивать своей страшной палицей. Джок показывал, как его палица, способная переломить лошадиный хребет, отскакивала от головы Урха, словно от скалы. И все же ему удалось оглушить и свалить духа болот.
— Урха! Самого Урха! — восхищенно зашептали охотники.
Сан слушал Джока, затаив дыхание. По его спине, облитой жаром костра, пробегали холодные мурашки. Джок заговорил о том, как его спутники, узнав Урха, кинулись врассыпную. Сан хихикнул. Смешно было слушать, как перетрусили охотники.
Из-за горизонта выкатился Огненный Еж и своими горячими иглами рвал в клочья туман Возбужденные рассказом Джока, мужчины еще долго похохатывали, восхищенно прищелкивали языками, а потом с веселым гомоном приступили к трапезе.
Есть Сану не очень хотелось, и он помчался вдоль берега. Росистое утро дымилось, искрились травы, и в груди мальчика ширилось что-то веселое и беззаботное. Он спешил на луг, полюбившийся еще с весны. Зеленые берега Большой реки усеяны были тогда цветами, низко над водой носились ласточки, а справа над подсыхающим лугом висел жаворонок.
Скрылись из вида дымы стойбища, а Сан все бежал. Перевалил через один холм, выскочил на гребень второго, и перед ним открылся простор. Посерел, осиротел и притих любимый луг. Отгорели одуванчики и лютики, отзвенел жаворонок, ласточки^улетели на юг. Лишь отдельными островками белели ромашки.
Но и сейчас луг нравился мальчику. Он носился по сухой, но еще зеленой траве, перескакивал через кочки, подражая прыжкам оленя.  Потом вспомнил о главной цели. Сан пошел туда, где в окружении десятка низкорослых кривых березок шумел опадающими листьями высокий и толстый, в три обхвата, тополь. За ним луг обрывался и переходил в болото, которому, казалось, не было края.
Весной вместе с подростками Сан ходил сюда собирать яйца. Обманчивы здесь камышовые Заросли и покрытые коричневым мохом низины. Дух болот Урх в любую минуту может схватить за ногу и уткнуть к себе.
Но сейчас Урха здесь нет, решил Сан, вспомнив рассказ Джока. Дух болот переселился на Круглое озеро. К тому же Сан надеялся на помощь маленькой Сю и других добрых духов.
Мальчик погрузился по колено в тинистую воду, нащупал пальцами но гранитную гряду и двинулся в глубь болота. Гряда кончилась, и Сан осторожно зашагал по хлюпающим, уходящим из-под ног кочкам. Наконец добрался до сухого острова.
Весной болотные острова звенели птичьими голосами. В дуплах деревьев, в кустарнике, а то и просто в траве ребятишки и женщины находили множество гнезд с яйцами. Сейчас остров встрётил Сана тишиной. Лишь по-осеннему коротко тенькали синицы да сухо шелестели падающие листья.
Мальчик забрался в густой кустарник, в покрытый ржавчиной ивняк и орешник. Его острый носик морщился: пахло мухомором, гнилью и мокрой паутиной. Сверху падали пауки. Но Сан перетерпел все это и был вознагражден — набрал за пазуху вкусных орехов.
В стойбище мальчик входил, когда проснулись даже маленькие дети. Полог у землянки Сана был приподнят. Оттуда валил дым. Мальчик нырнул в землянку и увидел ярко пылавший очаг.
— Вот! — воскликнул он и высыпал на оленью шкуру орехи.
Маленькая Лала вытерла кулаком слезы — неизвестно, отчего она плакала: от дыма или уже досталось от матери,— и набросилась на орехи.
— Откуда? — улыбнулась мать и вдруг с испугом посмотрела на Сана.— Болото Урха?
Сухой палкой, которую собиралась сунуть в огонь, мать начала бить Сана по голым рукам, по плечам и спине.
— Вот тебе! Хочешь утонуть? Не будешь один ходить на болото. Не будешь! Вот тебе!
От боли Сан заскулил, потом притих, зная, чем все это кончится. Гнев матери быстро сменился жалостью. Она потерлась своим носом о нос сына — так в племени выражали любовь и ласку. Заплакала, начала обнимать Сана, гладить по плечам и голове.
Сан зажмурил глаза. Он утопал в волнах материнской ласки, и в груди его что-то сладко таяло.
— Это тебе, Сан.
Мать бросила на раскаленный камень очага тонко нарезанные куски мяса. Они зашипели. Землянка наполнилась вкусными запахами. Но Сана тянуло в веселую толпу у костра. Оттуда в землянку доносился приглушенный шум праздника — смех, песни, гулкие звуки барабана — дуплистого бревна.
У костра ребятишки встретили Сана визгами  и криками. Они наперебой угощали его жареным мясом, испеченными сладкими клубнями. Сан наелся досыта, а потом вместе со всеми скакал вокруг костра. Из груди при этом так приятно выдыхались однообразные восклицания:
— У-о-ха! У-о-ха!
Во время пляски Сан приглядел жирную ляжку молодого лося и решил отнести ее Хромому Гуну. Но сын Заячьей Губы Крок, коренастый одногодок Сана, уже вцепился в нее и хотел взвалить на плечо.
— Куда? — остановил его Сан.— Это Хромому Гуну!
— Ленивому Фао! — вызывающе крикнул Крок.
Он бросил на землю ляжку и, вытянув вперед короткие мускулистые руки, стал приближаться к Сану. Взрослые и дети окружили мальчиков в ожидании потехи. Драки ребятишек поощрялись в племени: в них закалялись воля и тело будущих охотников.
Дрались Крок и Сан часто. Сейчас Кроку удалось свалить Сана, прижать его к земле, ударить по уху. Из мочки потекла кровь. Сан кусался, царапался и безуспешно пытался выскользнуть из объятий Крока.
— Крок побьет Сана! — приплясывая, кричали мальчишки.—  Крок побьет Сана!
В груди Сана поднялась ярость, удесятерившая его силы. Гибкий и ловкий, он вырвался из цепких рук Крока. На ноги мальчики вскочили одновременно. Оскалив зубы в вызывающей ухмылке, Крок двинулся к противнику. И тут Сан сделал вид, что левой рукой хочет ударить Крока по животу. Тот втянул живот, прикрыл его руками, и тогда правый кулак Сана с большой силой врезался в незащищенное лицо. Крок отлетел в сторону и упал, завизжав от боли. Из рассеченных губ брызнула кровь.
— Рваная губа! — хохотали мальчишки, довольные тем, что сыну Заячьей Губы нашли новую кличку.— Рваная Губа! Рваная Губа!
Сан засмеялся над плачущим мальчиком, взвалил на плечо ногу лосенка и зашагал к переправе через Большунэ реку.
У переправы остановился. Рядом бугрилась землянка Главного колдуна. Тот уже сидел на камне под березой, грелся на солнце и ждал, когда ему принесут поесть. Сан вспомнил о Кроке, который, конечно, не забудет колдуна, и шагнул на бревна. Левой рукой он придерживался за сучки. Особенно надо быть осторожным около водоворота. Недавно в его крутых струях утонула девочка.
На другом берегу почти к самой воде подступала большая скала с неглубокой сухой пещерой. Оттуда, цепляясь за выступы скалы, поднимались вверх серые ленты дыма.
Сан заглянул в пещеру. У костра, отставив в сторону скрюченную левую ногу, сидел Хромой Гун. Он держал в руках грубо обитый камень и задумчиво рассматривал его грани. Мастер, наверное, уже видел, какие формы примет этот обломок кремня.
Хромой Гун заулыбался, заметив своего маленького помощника и ученика.
— Мясо? Сейчас вместе будем есть.
Мальчик помогал резать мясо на ленты и куски, а намолчавшийся в одиночестве Гун все говорил и говорил. И так приятно, уютно стало Сану у костра старого мастера, словно у родного очага. Когда куски хорошо прожарились, Гун замолк.
Сан со вкусом обсасывал кость и любовался новыми изделиями хромого умельца: ножами, иглами, женскими украшениями. Потом начал рассматривать стены. Пещера стала не только кузницей каменных орудий, но и мастерской первобытного художника. Здесь можно увидеть охотника с копьем, лошадь в прыжке, оленя. Большое восхищение вызывало у мальчика стремительно мчавшееся стадо бизонов.
— Сан, принеси воды,— послышался голос Гуна.
Мальчик оторвал взгляд от стен, схватил мешок из оленьего желудка и наполнил его речной водой. Он знал, для чего мастеру нужна вода. Гун первым в племени начал шлифовать камни сырым песком.
Сан внимательно следил за его руками. Топоры и наконечники для копий после шлифовки становились острей и удобней. Вскоре Хромой  Гун так увлекся, что перестал обращать внимание на своего помощника.
Мальчик вышел из пещеры, Ему не терпелось еще раз испробовать свои силы. Но не в шлифовке камней. Никто в племени не знал, что Сан уже второй год пытается рисовать.
Прошлым летом он сидел как-то на берегу реки. На сыром песке начертил круг с расходящимися во все стороны черточками. В восхищении замер: получился Огненный Еж! Долго следил он, как искрящиеся речные волны смывали лучистый круг. На чистом песке Сан попробовал нарисовать голову оленя. Он хорошо видел в своем воображении мощную голову с ветвистыми рогами. Но на песке’ вместо рогов получились какие-то перепутанные корни дуба. Много дней провел Сан на песчаных отмелях и наконец добился своего. Олени и лошади выходили у него иногда лучше, чем у Хромого Гуна. А нынешним летом у Сана появился заветный камень. К нему и спешил он сейчас. Нырнул в густой ивняк, знакомой тропкой проскользнул через колючие заросли шиповника и очутился на полянке с высоким камнем посредине. На его стене Сан красной охрой уже нарисовал лошадь в момент стремительного прыжка-полета.
Он вытащил из-под камня заранее приготовленную охру и палочку с размочаленным наподобие кисточки концом, полюбовался своим рисунком, но заканчивать его пока не стал. Надо сначала попробовать на песке.
На берегу он то и дело стирал рисунок и начинал снова. Оленья шкура на спине накалялась под знойным солнцем, пот заливал глаза, а мальчик все трудился. И только под вечер дело как будто пошло на лад, но голод и усталость заставили прекратить работу.
Сан поспешил в стойбище. У праздничного костра уже не было такого веселого и шумного гвалта, как днем. Кругом валялись обглоданные кости. Однако на горячем камне мальчик нашел хорошо прожаренный и кем-то забытый кусок мяса.
К костру подсели шесть молодых охотников во главе с Джоком. Они готовились к новому ночному походу: проверяли оружие, подвязывали к ступням ног шкурки шакалов. Это делалось для того, чтобы не оставлять за собой следы с человеческим запахом. Ни один зверь не должен догадаться, где маскируются ямы-ловушки.
Сан присел рядом с Джоком и засмотрелся на его могучие плечи, на которых свободно растянулся бы ягуар. Потом с восхищением потрогал палицу. С ней Джок никогда не расставался, хотя люди племени давно пользовались более совершенным оружием. В руках Джока увесистая  дубина с отполированными сучками становилась страшной силой.
Джок пытался стянуть на ногах лосиные ремешки. Сан не удержался от смеха: в пальцах охотника-великана прочные ремни рвались, как стебли травы. Мальчик помог Джоку подвязать шакальи шкурки, потом сделал то же самое со своими ногами.
Огненный Еж заметно приблизился к краю земли. И только тогда отряд углубился в степь. Сзади с легким дротиком в руке пристроился Сан. Он шагал бесшумно, осторожно раздвигая траву. Мальчика никто не мог заметить: охотникам на первых порах нельзя было оборачиваться назад, это считалось дурным знаком.
Гора Духов скрылась за холмами, потом и Круглое озеро осталось далеко за спинами охотников. Распухшее солнце клонилось все ниже, золотя верхушки трав и кустов. Теперь можно оборачиваться. Недавно лосвящённый в охотники Мук, увидев Сана, воскликнул:
— Откуда?! Почему здесь?
Нижняя губа Сана обиженно дрогнула. Джок недовольно нахмурил брови, но, вспомнив, что на ногах мальчика шкурки с отвлекающим шакальим запахом, смягчился.
— Иди, Сан,— сказал он, подтолкнув мальчика в спину.-— Тебе еще рано с нами.
Сан послушно побрел назад. На одном из холмов он постоял, тоскливо провожая взглядом лиловые под заходящим солнцем спины охотников. Потом побежал на запад. Дорогу он знал хорошо и в стойбище мог вернуться до темноты.
Огненный диск солнца коснулся темнеющей на горизонте реденькой рощи, и та вспыхнула, как куча хвороста. Мальчик остановился, с изумлением глядя на дрожащее марево. Сан различал в нем множество знакомых красок. Огненный Еж, уходя на покой, брызнул на низко висящие тучки красной и желтой охрой, в прорывах между облаками Сану почудилась синева речной глади. А когда солнце упало за горизонт, все краски смешались, накалились до малинового цвета, словно камни очага, и вдруг заколыхались языками пламени.
Восторг охватил мальчика: костер! И развели его, конечно, сильные и добрые духи огня. У них тоже, наверное, праздник по случаю удачной охоты. Сан даже видел огненных духов в неясных тенях, в колышащихся космах. Они извивались, пританцовывали, исчезали и снова появлялись.
Долго любовался Сан пляской духов огня. Их костер медленно угасал, уменьшался, от него осталась наконец кучка светящихся головешек. Духи где-то притаились, ушли совсем. И так сиротливо стало, что грудь мальчика наполнилась тоской, непонятным томлением.
Сан взглянул вверх, на потемневший небосвод, и затаил дыхание. Там раскаленными камешками выступали первые звезды. Сан догадался— это искры! Невидимые духи огня, гася свой костер, сейчас, наверное, били сырыми палками по головешкам. И оттуда огненными мотыльками взметнулись в небо искры. Их становилось все больше и больше. Вскоре самые крупные из них стали казаться мальчику глазами добрых духов неба.
А тьма все сгущалась, луна выкатилась из-за холмов, в низинах извилистыми тропками поползли ночные запахи. Сан вдыхал их, отзываясь на таинственные биения стихий. Он и сам становился этими Стихиями, сливаясь с многоглазым живым небом, с лунным сиянием, с дыханием клевера на сумеречных полях…
От пронзительного хохота гиен Сан вздрогнул, вскочил на ноги и огляделся. Кругом таилась опасность. Слева, шурша сухими былинками, черной тенью катился на него какой-то комок. Мальчик метнул туда дротик, и тень шарахнулась в кусты.
Сан помчался в сторону стойбища. Шакальи шкурки на ногах развязались, остались где-то в траве, и когда мальчик перебегал голый каменистый холм, его твердые пятки стучали, как копыта молодой сайги. Потом снова начались густые травы.
На горизонте показались неясные очертания двугорбой Горы Духов. За ней — родное стойбище.
Сан замедлил бег и оглянулся. Далеко позади скользнула длинная тень, исчезла на миг в низине. Мальчик замер. Тень выкатилась из низины, и по светлым поперечным полосам Сан узнал повелителя ночной саванны — тигра. Хищник приближался бесшумными ленивыми прыжками, уверенный, что такая слабая жертва от него не уйдет.
Сан вскрикнул и побежал. Он мчался так быстро, что метелки злаковых трав больно хлестали по голым коленкам. Справа залоснилось под луной Круглое озеро. Мальчик кинулся туда, надеясь скрыться в прибрежном кустарнике. Внезапно, словно вынырнув из воды, на берегу выросла неясная в сумерках коряга, похожая на человеческую фигуру.
— Урх!..
Мальчик окаменел. И в это время в упругом прыжке, изогнув камышово-полосатую спину, перед ним взметнулся тигр. Крик смертельного ужаса разнесся по саванне.

Другое племя
Сознания Иван не потерял: петля, стянувшая горло, ослабла, и воздух освежающей струей ворвался в легкие. Но зато другие петли одна за другой обвивались вокруг груди, и вскоре Иван увидел перед собой пятнистую голову удава. Изловчившись, высвободил руку, Глухо фукнул гравитационный выстрел пульсатора. Голова удава дернулась и стала клониться вниз.
«Вот тебе и рай»,— усмехнулся Яснов, брезгливо перешагивая через уснувшие, чуть подрагивающие петли.
Час спустя, когда солнце перевалило через зенит, вспотевший от быстрой ходьбы Иван подошел к берегу Круглого озера и скрылся в прохладных зарослях ивняка. Шагах в десяти отсюда и должна состояться его встреча с мальчиком.
В чащобе стояла тишина, прерываемая писком каких-то птах, пахло осенней прелью. Когда начало темнеть, Иван осторожно приблизился к краю зарослей, раздвинул ветви и увидел розовые в предзакатных лучах плечи охотников. Люди молча шли на восток. Как Иван ни вглядывался, мальчика среди них обнаружить не удавалось. Но вот они поднялись на голый каменистый холм, и из густых трав вынырнул Сан. Вслед за охотниками скрылся за холмом…
Теперь остается только ждать. Иван выбрал место посуше и присел, а когда сгустилась тьма,  залюбовался пышным закатом. Он знал, что далеко позади на одном из холмов сидит мальчик и завороженно глядит на это великолепие. Какие мысли и чувства копошатся в его первобытной душе? Каким он видит мир? Живым, шевелящимся и одушевленным, как он сам? Ведь человек еще не выделил себя из природы, не осознал свое «Я», свою личность. Природа не была для него «внешней»…
В притихшей ночной саванне послышался топот. «Мальчонка совсем близко,— сообразил Яснов.— Он сейчас стучит своими пятками на каменистом холме». Иван встал и притаился за кустом, одиноко росшим на берегу.
Да, это мальчик. Теснимый хищником, он мчался к озеру. Иван выступил из-за кустов и услышал хриплый возглас:
— Урх!
На окаменевшего от ужаса мальчика в высоком дугообразном прыжке бросился тигр. Его камышовая спина грациозно изогнулась, а шкура засверкала под луной голубыми искрами. «Красив»,— подумал Иван. В тот же миг последовал гравитационный удар. Хищник плюхнулся, распластав в стороны лапы. Иван шагнул и очутился рядом с малышом. Тот дрожал всем телом, не имея сил сдвинуться с места.
— Урх!
— Я не Урх. Я человек,— ласково проговорил Иван и протянул руку, чтобы погладить мальчика по плечу.
Сан отшатнулся. Немного помедлив, спросил:
— Дагор?
Глядя на худенькое лицо мальчика, источенное сомнением и страхом, Иван вспомнил разговор охотников, когда после удара палицей лежал на траве.
— Да, я из племени дагоров,— пустился он на маленький обман.
Сан приблизился, осторожно коснулся шелковистой ткани комбинезона и отдернул руку. Такой «шкуры» он не знал.
— Шкура змеи,— пояснил Иван, снова вспомнив слова охотников.— Тебя зовут Сан?
— Сан,— подтвердил мальчик с удивлением и прежним страхом.
— Не бойся меня. Я многое знаю, потому что я… колдун.
«Что я плету?»-*-удивился себе Иван, но для пользы дела решил продолжать в том же духе. Это успокоит мальчика.
— Зовут меня…— хотел сказать «Ваня» или «Иван», но решкГл сократить свое имя. Для мальчика оно будет звучать привычнее.— Зовут меня Ван. Колдун Ван.
— Колдун Ван,— повторил мальчик, и на его губах робко проглянула улыбка.
— Я не такой, как Ленивый Фао,— продолжал Иван, догадавшись, что Сан вспомнил, видимо, своего незадачливого колдуна.— Я многое знаю и умею. Вот этой колдовской палочкой,— Иван показал пульсатор,— я убил тигра.
— Он живой! — воскликнул Сан, заметив, что когтистые лапы хищника дернулись и начали скрести землю.
— Не бойся. Я не совсем убил его. Он только уснул, поэтому нам лучше уйти подальше.
Иван взял мальчика за руку и повел за собой. Сан подчинился. Как ни странен был незнакомый колдун, но тигра и ночной саванны он боялся еще больше.
Они остановились на соседнем холме. Его вершина поросла высокой травой. Сквозь крепкие дурманяще пахнущие стебли Сан опасливо поглядывал в сторону тигра.
— Он не увидит нас и не почувствует,— сказал Иван.— Травы перебивают наш запах. И ветер в нашу сторону. Так?
Мальчик кивнул, соглашаясь, и доверчиво посмотрел на своего спасителя.
Тигр тем временем очнулся, встал на ноги и, потягиваясь, выгнул спину. «Сейчас появится олень»,— вспомнил Иван, не раз видевший на хроноэкране ночную саванну. И действительно: послышался глухой шум рассекаемой травы, и на поляну перед озером выскочил олень. Тигр без промедления метнулся к нему. Олень гигантскими скачками уходил в глубь степи и скоро скрылся во тьме.
— Дорога свободна,— сказал Иван Сану.— Идем.
— Куда?
— На Гору Духов.
— Туда нельзя!
— Со мной можно,— Иван с улыбкой потрепал мальчика по плечу.— Я же колдун.
Сан колебался недолго: попутчик вызывал у него все большее доверие. Они пошли в сторону горы. В саванне царила тишина, лишь от слабого ветра еле слышно вздыхали травы. Однако ночная тьма пугала мальчика, и он прижимался к «змеиной шкуре» своего попутчика.
— Не бойся,— успокоил тот,— Со мной колдовская палочка
Вскоре пришлось пустить ее в ход. Волки редко нападали на людей, опасаясь их огня и летающих каменных клыков. Но голод подстегивал хищников. Десятки теней замелькали перед Иваном и мальчиком, скоро зеленые глаза засверкали и сбоку. Сан снова задрожал всем телом,
— Смотри, Сан, и не пугайся!
Но мальчик присел от неожиданности: ослепительная молния рассекла мглу. Волки с визгом бросились прочь. Иван еще раз полоснул лучом по убегающей стае.
— Ну, чего дрожишь, дурачок? — Иван наклонился над мальчиком.— Вставай и подержи эту колдовскую палочку.
Сан встал, потрогал пульсатор, но в руки не взял. На Ивана он смотрел с уважением. В присутствии такого сильного и веселого колдуна мальчик окончательно успокоился. Саванна казалась теперь совсем не страшной.
Время не торопило, и Иван решил не мешать Сану,пусть полюбуется родной степью в последний раз.
А Сан глядел в сумеречные дали, где лоснились под луной степные волны. Иван немало подивился бы, узнав, что мальчик различает множество звуков там, где вроде бы царит полная Мишина. Шелестели метелки трав, слабо пискнула мышь, вдали, .басовито гудя, пролетели ночные жуки.
И вдруг… От неожиданности Иван даже присел. Взбалмошный одинокий перепел, затерявшийся в низине под холмом, запоздало и громко отстучал: «Спать-пора! Спать-пора!»
Сан Хихикнул, заметив, как вздрогнул могущественный колдун. Иван улыбнулся и притянул мальчика к себе.
— А сейчас на Гору Духов. Со мной бояться нечего. .
Сан уверенно зашагал рядом с добрым колдуном. Шли около часа. Временами тонули в черных оврагах и травах, потом снова поднимались на холмы. И тогда спины их серебрились под ливнем лунных лучен.
Однако на Горе Духов, Сан оробел. А когда увидел каменные изваяния, похожие на черные человеческие фигуры, во рту у него пересохло от волнения.
— Духи Фао,— прошептал мальчик.
— Не духи,— попытался просветить, его Иван.— Это просто камни. Никаких духов нет.
Мальчик непонимающе посмотрел на попутчика. Как — нет духов ? «Нелегко будет отучить его от суеверий, если это вообще возможно, пожал плечами Иван.— А впрочем, не моя это забота. Мое дело — доставить мальчика».
Но как — доставить? Не хотелось оглушать малыша из пульсатора, а потом обмякшего втискивать в кабину. А может, он сам согласится?
— Сан, хочешь в другое племя?
— В другое? К дагорам?
— Нет, совсем в другое. Там живут добрые и сильные люди.
Мальчик неуверенно кивнул.
— И останешься у нас насовсем. Будешь жить у нас.
Сан не понял: насовсем? А как же мать и сестренка? А Хромой Гун? Он вспомнил свою землянку, тепло и уют родного очага и сказал:
— Хочу в свое племя.
Попытка не удалась. Иван особенно и не рассчитывал на успех. Глядя, как озябший мальчик кутается в шкуры, предложил погреться у костра.
Сан натаскал сухих веток и сложил их там, где раньше Ленивый Фао разводил свой священный костер. Потом завертел головой в поисках камней, чтобы высечь огонь.
Иван нацелил на кучу хвороста пульсатор. Мальчик, присев, внимательно следил за каждым его движением.
— Хочешь сам зажечь костер? — Сан протянул руку к колдовской палочке, но тут же отдернул ее.— Держи, держи, не бойся! Держи вот так. А теперь нажми вот этот сучок,— Иван указал йа красную кнопку.
Мальчик так и сделал. Из палочки скользнул яркий язычок пламени. Сан выронил пульсатор и отскочил в сторону. Но когда костер разгорелся, подсел к нему, улыбаясь: палочка колдуна подчинилась ему!
«Какой дикарь»,— думал между тем Иван, глядя на мальчика, на его желтые зубы и потрескавшиеся губы, растянутые в довольной ухмылке. Засаленные волосы неопределенного цвета спутанными космами прикрывали худые, изрядно поцарапанные щеки. Несколько примирял Ивана лишь нос малыша — острый, забавно вытянутый вперед и словно выражающий неуемное любопытство. Носом своим Сан наломинал героя какой-то детской сказки. Но какой — Иван так и не вспомнил.
Глаза Сана весело щурились. Он вскочил и начал плясать вокруг огня, высоко вскидывая худые крепкие ноги. Шкуры болтались, а из широко разинутого рта мальчика неслись гортанные, с хриплым придыханием, возгласы:
— У-о-ха! У-о-ха!
«Что будет делать у нас этот дикарь? — хмурился Иван.— Служить живым, ископаемым?»
Утомившись, Сан снова присел к огню. Притихший и задумчивый, он пристально смотрел в затухающие угли, в которых проплывали зеленые, оранжевые, голубые раскаленные краски.
Когда костер совсем погас, Иван сказал:
— Нам пора, Сан. Идем.
— Куда? — вздрогнул мальчик.
— В другое племя.
— Хочу в свое стойбище.
— Хорошо,— торопливо заговорил Яснов.— Но сначала покажу тебе одну пещеру.
Иван взял малыша за руку и повел мимо темных каменных истуканов. Мальчик опасливо озирался на духов Фао.
Спустились в седловину. Среди редко расставленных берез показались скалы. Бока их ярко белели в лунном сиянии. Иван подвел мальчика к крайней скале и сказал:
— Сейчас здесь откроется пещера.
Одной рукой он держал мальчика, а другой нащупывал в скале шероховатый выступ-кнопку
Сан непонимающе смотрел на гранитную стену: никакой пещеры не было. И вдруг стена раскололась, образовался темный провал. Мальчик отшатнулся. Иван втянул его в «пещеру», усадил в кресло перед пультом. Вход в кабину бесшумно замкнулся. В тот же миг засветились многоцветные огоньки пульта, и начался бег сквозь столетия.
Переход из ареала длился пятнадцать минут. Все это время Сан, сжавшись в кресле, оцепенело глядел, как на стене извиваются красные и зеленые змеи, а на доске перед ним мелькают огненные изогнутые палочки-цифры.
Когда цифры на темпоральной шкале замерли на нуле, стена разомкнулась, и в «пещеру» хлынул яркий свет.
— С благополучным возвращением,— услышал Яснов голос Октавиана и увидел его полное улыбающееся лицо.
Иван взглянул на внезапно поникшего в кресле Сана и встревоженно спросил:
— Что с ним?
— Обычный хроношок. То же было и с тобой. Там.
Сан пошевелился, встал и вышел из кабины с широко открытыми глазами. Слегка пошатываясь, он брел наугад.
«Какой же он грязный!» — мысленно воскликнул Иван. Только сейчас, при ярком свете искусственного солнца, он по-настоящему разглядел мальчика, большие, в цыпках и ссадинах, ступни его ног, мозолистые руки, худое остроносое лицо. В спутанных грязно-пепельных волосах и по засаленной оленьей шкуре ползали насекомые.
Подплыла платформа с людьми в белых халатах. Они дали Сану что-то понюхать, а затем мгновенно уснувшего мальчика увезли с собой…
Утром следующего дня Иван был уже дома, в Байкалграде. Он прошелся по залитым солнцем комнатам, в библиотеке надолго остановился у книжных полок. Прославленный космопроходец — а теперь уже и времяпроходец — Иван Яснов с увлечением коллекционировал старинные, еще на бумаге отпечатанные книги.
К своему удовольствию, он обнаружил новое приобретение — редчайшую книгу древнеримского императора и философа Марка Аврелия «К самому себе». Раскрыл ее и стоя углубился в чтение. Опомнившись, положил на стол, мысленно похвалил своего порученца-робота: «Молодец. Обменял у кого-то. Или… Или украл?»
Домашние киберпорученцы у коллекционеров, увы, повально страдали древним недугом. Незаметно похитить редкую книгу, марку или монету не считалось среди коллекционеров зазорным, если это делал робот. У многих такая ловкость вызывала даже улыбку. Но с некоторых пор Ивану это перестало нравиться,
Он подошел к полке и увидел, что три книги, отложенные для обмена, лежат на месте. Все-таки украл! «Жулик,— нахмурился Иван.— Сейчас я ему задам…»
— Афанасий! — громко крикнул он.
В дверях возник Афанасий — биоэлектронный детина в комбинезоне, стройный, сложенный, как античный бог. Домашних роботов можно было узнать в толпе людей лишь по наивно-туповатым физиономиям, по эталонным, утрированно-правильным чертам лица.
Глянув на книжную полку, Афанасий понял, что предстоит нагоняй, и тотчас изобразил застигнутого на месте нашкодившего школьника. Блудливо ухмыльнулся, воровато спрятал глаза.
— Ладно уж, иди,— рассмеялся Иван.— И поставь завтрак.
Порученец шумно вздохнул и удалился в кухню.
После завтрака Иван зашел к  Октавиану Крассу. Жил тот рядом, в таком же одноэтажном коттедже.
— Ну как мальчик? — спросил Иван.
— В терапевтическом и учебном сне, под перекрестным облучением,— охотно рассказывал Октавиан.— Залечивает раны, ссадины, порезы, а его мозг впитывает знания о нашем мире. Очнувшись, Сан будет знать наш язык, быстро освоится с предметами быта и даже летательными машинами.
— Ну-ну,— Иван недоверчиво пожал плечами.
— Не усмехайся. В его веке процесс антропогенеза, становления человека, давно закончился. Биологически, по нервной организации Сан такой же, как и ты, как любой из нас.
— Знаю, что он кроманьонец. Ну а психическая структура? Окостеневшие нейронные связи в мозгу? Вера в духов и прочие суеверия? Мне искренне жаль малыша.
— Через полгода ты его не узнаешь,— пообещал Октавиан.
Они расстались, не убедив друг друга. Октавиан улетел в институт времени «Хронос», а Яснов — на космодром, где модернизировался его корабль «Призрак».
Во второй половине дня Иван вернулся домой. Вот здесь-то, в его необычном кабинете, и начиналась настоящая работа. Нажим кнопки, и перед столом, похожим на пульт управления, развертывался экран. Не выходя из кабинета, Иван мог консультироваться с любыми специалистами, «присутствовать» на их заседаниях, принимать участие в спорах. Нажим другой кнопки — и земной мир исчезал. Перед столом-пультом распахивалась бездна, населенная легионами солнц, кометами, темными и светящимися туманностями, спиралями галактик…
…За вечерними занятиями, телевстречами с учеными проходили дни, а Иван ни разу не наведался в «Хронос», хотя институт времени находился не так уж далеко — всего в десяти тысячах километров над Землей. Там, в космосе, под гигантским куполом горело искусственное солнце, на полях цвели травы, звенели листвой деревья, в их дуплах и ветвях гнездились птицы. Среди ландшафтов, ничем не отличающихся от земных,’ располагались жилые помещения, энергетические установки и лаборатории, а на холме стояла первая в истории машина времени — «Скала».
Смешанное чувство испытывал Иван — желание повидать мальчика и какую-то неловкость перед ним, даже вину.
Сан находился в «Хроносе» ужр второй месяц.
Оптимистическое предсказание Октавиана не оправдалось. Из лечебно-учебного сна мальчик вышел чужаком. Он дичился, испуганно смотрел на людей, убегал в рощи, а первые три ночи вообще спал на деревьях.
Несколько обнадежила Ивана воспитательница мальчика Лиана Павловна, выступившая по телевидению. Невысокая худенькая женщина с добрым лицом сообщила землянам: Сан не совсем четко, но уже понимает, что он в «другом племени», которое живет в той же саванне, однако в ином времени, в далеком завтра. Как ни странно, а течение времени мальчик понимает почти правильно. И это считалось большей победой. Сан почти освоился с бытовой техникой, свободно говорит на всепланетном языке. Здесь Лиана Павловна столкнулась с трудностями, которые Иван предвидел. Если в комнате, где много. стульев, мальчику сказать: «Сан, принеси стул»,— то он остановится в недоумении — какой именно стул Сан еще не понимает, что имеется
здесь в виду не еднничный, конкретный стул, а стул вообще, любой стул
Конкретность мышления первобытного человека Иван считал рубежом вряд ли преодолимым.
Однако уже на другой день Октавиан заявил:
— Все в порядке. Наш Сан скоро станет Гегелем. Он уже овладевает абстрактным мышлением.
— Чего доброго, вы сделаете мальчика идеалистом,— пошутил Иван.
— Такой опасности нет. Психограммы показывают…
— Хорошо, хорошо! Верю. Но не поверю, что вам удастся так же легко разделаться с духами.
— Да он смеется над ними! — воскликнул Октавиан.— Над духами и особенно над суевериями! И над колдунами тоже. Сан прекрасно понимает, что спас его не колдун Ван, а просто дядя Ван.
— Помнит меня? — с улыбкой спросил Иван.
— Еще как! Он знает, что ты коренной житель нового племени и сейчас где-то рядом. И в то же время ты такой же, как его соплеменники. Мы исследуем его сны. Они пестрят картинами древнего мира и… твоей персоной. Да, да! Не удивляйся! Для него ты почти такой же древний житель, как и он сам. Во сне он чаще всего видит хромого мастера из пещеры и тебя.
— Спасибо.
— Не усмехайся. Для мальчика ты многое значишь. Здесь все чужие для него, кроме тебя. С твоей помощью Сан быстрее бы привык к новому миру…
Прошло еще несколько дней. Наступило время, когда сочли возможным познакомить с мальчиком землян — по телевидению начались короткие ежедневные передачи из «Хроноса».
Как-то Иван включил экран. Одна из стен гостиной, распахнулась в зеленую даль, помещение наполнилось птичьими свистами, запахами трав. Справа шумела листвой березовая роща. Вот оттуда и вышла на поляну Лиана Павловна с мальчиком. Что-то объясняя, она показала рукой на небо, где сияло Искусственное солнце «Хроноса». Сан задрал голову, и первое, что отметил в нем Иван,— красивые светло-золотистые волосы, уложенные в модную прическу.
Это так возмутило Ивана, что он погасил экран, связался с Октавианом и насмешливо спросил:
— Вы начали красить мальчика? Делаете из него красивенький манекен?
— Ты имеешь в виду волосы? — улыбнулся Октавиан.— Но это их естественный цвет. Мы лишь отмыли их как следует. А прическа… Переменим. Ты лучше обрати внимание на одежду.
Иван снова включил экран и нашел, что в «Хроносе» поступили остроумно. Сан одет был в тунику, отделанную у колен и на коротких рукавах искусственным оленьим мехом. Туника недавно вышла из моды. Но она очень шла мальчику, а главное — привыкать к ней ему не приходилось. Можно было подумать, что Сан не вылезал из оленьей шкуры, сшитой в землянке матерью. Широкий пояс подчеркивал стройную фигуру мальчика, но ходил он еще, как охотники в саванне, крадучись и чуть сгорбившись.
Сан повернулся лицом к зрителям. Мальчик пополнел и выглядел уже не худым, а просто в меру худощавым. На гладкой коже, хранившей еще теплый загар первобытной прерии, не было ни малейших царапин и ссадин.
Но выражение лица Ивану не нравилось. Сан будто закаменел в вечном испуге. Слушал он Лиану Павловну хмуро, не очень внимательно, и даже слегка вздернутый нос, выражавший ранее веселое любопытство, казался сиротливым и унылым.
«Бедный малыш»,— вздохнул Иван.
Утром в саду он встретил Октавиана и заявил:
— С мальчиком что-то неладное.
— Мальчик как мальчик,— возразил глава «Хроноса».
— Я-то лучше знаю, каким он был в саванне!
— Давай-ка отправимся к нему вместе? Там и разберемся…
Вскоре друзья были в «Хроносе». Они вошли под исполинский купол, имитирующий сейчас утреннее небо. «Хронос» разворачивал свою сказочную феерию. Из-за горизонта выплывало жаркое солнце, ощупывая тугие бока кучевых облаков, сотканных из вихревых фотонных волокон.
Луга и сады «Хроноса» были великолепны. Иван шагал по самой настоящей живой траве, в чашечках полевых цветов уже копошились проснувшиеся пчелы. Друзья миновали прохладную рощу и на опушке ее увидели Сана и Лиану Павловну. Они сидели перед наклоненным столиком, связанным теленитью с центральным хранилищем Знаний и Книг. На столе выплывали из пустоты страницы какой-то детской книги и, прочитанные, уплывали в ничто — в свои далекие микроскопические гнезда. Мальчик читал довольно быстро. Но, видимо, не очень внимательно, механически. Слегка оживлялся он, когда появлялись движущиеся картинки — иллюстрации.
При смене страниц Сан вздрагивал. Желая пощупать светостраницу, протянул руку. Пальцы вошли в пустоту и наткнулись на гладкую поверхность стола. Мальчик с испугом отдернул руку. Он никак не мог понять — есть ли страницы на самом деле?
— Сан, вот и твой спаситель,— сказала Лиана Павловна, заметив вышедших из рощи друзей.
Мальчик обернулся, и хмурые глаза его засветились.
— Дядя Ван!
— Узнаешь колдуна? — улыбнулся Иван.
Сан засмеялся, подбежал и вдруг начал скакать
вокруг Ивана. Смеясь и подпрыгивая, он
кричал:
— Дядя Ван! Колдун Ван!
И такой радостью звенел его мальчишеский голос, что в груди Ивана что-то дрогнуло. Он погладил малыша по голове и неожиданно для себя самого предложил:
— Сан, хочешь переселиться ко мне?
— Как? Насовсем?
— Насовсем.
— Хочу!
— Хорошая мысль,— поддержала Ивана Лиана Павловна.— У Сана будет свой дом. Но все же, Сан, не забывай меня. Нам еще многое надо узнать.

Мальчик из саванны
К приятному удивлению Яснова, перелет на «ласточке» мальчик перенес вполне нормально. Первые минуты он с завороженным испугом смотрел, как за прозрачной кабиной сверкают разноцветные искры. Вскоре сведения, заложенные во сне, всплыли в памяти, и Сан начал «узнавать».
— Звезды? — спросил он.—  Межпланетные пространство?
— Точно! — весело отозвался Иван.
Но вот «ласточка», развернув косые крылья, вошла в атмосферу и нырнула под облака. Мальчик с изумлением уставился на невиданных размеров зеленую гору, нависшую над берегом огромного озера. Она парила в воздухе легче пушинки! «Вспомнит или нет? — гадал Иван.— Он же видел во сне подобные горы с улицами и парками».
— Город,— не очень уверенно проговорил Сан.

— Верно! — Ивану начала доставлять удовольствие роль гида.
Вскоре ; «ласточка» уже стояла на взлетной площадке перед одноэтажным голубым домом с круглыми окнами и плоской крышей.
— Вот и наша землянка,— улыбнулся Иван. — Но сначала осмотрим сад, бассейн и волновой душ.

Сад мальчику понравился, особенно высокий старый тополь, в многочисленных дуплах которого и в густых ветвях гнездились, мирно уживаясь, скворцы, синицы, воробьи. Тополь беспрерывно  звенел птичьими голосами.
— Струнный оркестр, а не дерево,— усмехнулся Иван.— Вижу, нравится тебе тополь? Окно моей спальни как раз выходит сюда. Дарю тебе ее, а сам устроюсь в другой комнате.
Иван познакомил мальчика с библиотекой и гостиной, со своим рабочим кабинетом,
— А сейчас, кажется, пора перекусить,— решил он и громко крикнул: — Обедать!
В дверях появился порученец и застыл в картинной позе. Сан вздрогнул, трусливо спрятался за спину Ивана. Пойди разберись — живые они или мертвые, эти подобия человека?
Иван погладил Сана по плечу, успокаивая:
— Не бойся, малыш! Они, конечно, не такие, как мы с тобой. И в то же время не совсем мертвые вещи. Даже стараются походить на нас, приобретая наши манеры, смешные привычки. В некоторых домах становятся чуть ли не членами семейства, им дают вместо коротких кличек давно устаревшие имена — Спиридон, Никифор, Евдоким. Моего зовут Афанасием.
— Так точно! — отозвался тот и прищелкнул  каблуками. Обут он был в крепкие, удобные для работы в саду ботинки, и щелчок поэтому получился отменный.
На губах Сана вздрогнула улыбка, и он несмело выглянул из-за спины Ивана. Любопытство мальчика возросло, когда Иван с преувеличенным огорчением стал жаловаться, что Афанасий, как и порученцы многих коллекционеров,— изрядный плут и воришка.
— Признайся, Афанасий, книгу Марка Аврелия ты не обменял, а у кого-то украл.
— Украл,— Афанасий виновато потупил голову.
— Я не спрашиваю, у кого украл. Очень уж не хочется возвращать. Но чтобы это было в последний раз!
— Слушаюсь, хозяин.
— А сейчас приготовь обед. На двоих.
За столом Сан сидел не шелохнувшись и не притронулся к еде до тех пор, пока Афанасий не ушел.
После обеда Иван улетел на космодром. Сан погулял по саду, потом долго играл в комнатах с молодой кошкой, которой очень подходило ее имя — Чернышка.
Под вечер вернулся Иван и приступил к работе в своем кабинете. Сан тихонько пристроился сзади и зачарованно следил, как перед столом в глубокой космической тьме шевелятся звезды,* планеты, пролетают голубые хвостатые кометы. Потом на столе начали скакать, обгоняя друг друга, светящиеся цифры и формулы.
В одиннадцать часов Иван отвел Сана в спальню.
— Я еще поработаю, а тебе пора спать. Не стесняйся. Устраивайся поудобнее.
Однако разрешение «устраиваться поудобнее» Сан воспринял слишком буквально. Час спустя Иван обнаружил: кровать пуста, мальчик с одеялом исчез.
«На дерево шмыгнул, сорванец»,— решил Иван и выглянул в окно, надеясь на ветвях тополя увидеть гнездо из одеяла и листьев. Но тут из-под койки послышался, шорох. Иван наклонился и чуть не рассмеялся: мальчик спал, завернувшись в одеяло, как в звериную шкуру. Будить его Яснов не стал. Пожалел. Тем более, что поверх одеяла уютно расположилась Чернышка.
За завтраком Иван подтрунивал над мальчиком, с напыщенным восторгом расхваливая его манеру спать под койкой. На Сана, чуткого к иронии и юмору, подшучивания и колкости дяди Вана подействовали куда сильнее, чем мягкие наставления Лианы Павловны. С тех пор он спал только в кровати.
Забирая Сана по утрам, днем глава «Хроноса» возвращал его домой и рассказывал об успехах. Были они, увы, довольно скромными. Надежды Октавиана на то, что Сан «станет Гегелем», оказались неосновательными: к абстрактным наукам мальчик не имел никакой склонности.
Но в биологии, экологии, истории и литературе Сан даже обгонял своих одногодков, учившихся в нормальной школе. Многие мифы, сказки, легенды прошлых времен, стихи современных поэтов он не только знал наизусть, но правильно и чуточку по-своему толковал. Своеобразно относился Сан и к духам своего племени. Он уже не верил в них, и в то же время ему грустно было расставаться с ними. Духи, даже злые, оставались для него близкими и понятными существами. Однако мальчик без малейшей жалости смеялся над колдунами и особенно над суевериями своих соплеменников. С улыбкой рассказывал он случай, когда охотники, ушедшие в саванну на промысел, тут же вернулись встревоженные и хмурые. Сразу за стойбищем дорогу им перебежал шакал, а это считалось дурным знаком.
Если бы Сану ставили оценку за поведение, она неизменно была бы отличной. Он был послушен, усвоил хорошие манеры и даже сам подмечал у своих старших наставников кое-какие ненужные привычки. Когда Иван, споткнувшись в вычислениях, рассеянно почесывал затылок, Сан прикрывал рот и тихонько смеялся.
В институте времени Сан получил наконец доступ к хроноэкрану. Мальчик уже понимал, что видит события далекого прошлого. Видел Сан и фильм, запечатлевший его собственное спасение и все, что ему предшествовало. Он с волнением следил, как дядя Ван, подобно Лаокоону, сражался с удавом. Знал мальчик и о том, что его спасителю крепко досталось в саванне от охотников, принявших его сначала за человека другого племени, а потом за духа болот. Отвечая на добродушные колкости Ивана, он смеясь называл его Лаокооном, колдуном и даже Урхом.

Однажды Сан вернулся из «Хроноса» с Лианой Павловной.
— Мальчик все время среди взрослых,— сказала она Яснову.— Почти не видит ребят. Это хорошо?
— Плохо,— согласился Иван.— Я познакомлю его с такими же десятилетними сорванцами.
Однако первая попытка приобщить Сана к кругу сверстников закончилась весьма плачевно.
Сначала все шло хорошо. Яснов привел Сана на расположенную поблизости детскую спортплощадку.
— Мальчик из саванны! — весело кричали ребята, не раз видевшие Сана по телевизору.— Мальчик из каменного века!
Сан настороженно посматривал на сверстников, обступивших его со всех сторон. В любую минуту он готов был дать отпор. Но ребята были так простодушно приветливы, что Сан оттаял и вскоре с интересом наблюдал за игрой в городки. В дни праздников ребятишки его племени развлекались игрой, отдаленно напоминавшей эту, только вместо деревянных чурок-рюх пользовались костями животных.
Сан попробовал играть в городки и сначала выглядел неловким, но потом дело пошло лучше. «Все в порядке»,— решил Иван и покинул спортплощадку. Однако через полчаса к нему привели Сана, плачущего и жалкого.
Во время игры Сан нечаянно наступил на ногу Антону, сыну Октавиана, и тот вскрикнул от боли.
— Осторожнее, первобытный!
Сан вздрогнул, как от удара. Он уже понимал, какой обидный смысл вкладывают иногда в это слово. Гнев захлестнул ему глаза, в груди закипела полузабытая древняя ярость. Сжимая кулаки, Сан надвигался с потемневшим лицом. Антон отступал и, защищаясь, вытягивал руки вперед.
— Но-но, не подходи…
Но Сан уже не мог сдержать себя. Левой рукой он сделал ложный выпад вниз. Антон прикрыл живот руками и в тот’же миг получил в лицо недетской силы удар. Антон упал и выплюнул выбитый зуб. Из носа его брызнула кровь.
Сан отшатнулся. Он вдруг вспомнил, где находится, похолодел от ужаса, закрыл лицо руками и заплакал.
В таком виде он и предстал перед своим старшим другом.
— Ну, Сан, с тобой не соскучишься,— проворчал тот.—  Напрасно я с тобой связался.
От этих слов Сан на миг перестал плавать, с тоской посмотрел на Ивана, а потом зарыдал пуще прежнего.
«Что я сказал?! — тотчас одумался Иван.— Как я мог такое сказать? Ведь это же вселенский сирота…»
Ивану хотелось встать на колени, прижать мальчика к груди и просить прощения. Но такие нежности уже не годились в их мужских, шутливо-приятельских отношениях. К случившемуся надо бы отнестись с юмором…
— Как же так получилось? — произнес Иван с хорошо разыгранным огорчением.— Неужели ты такой слабосильный? Всего два зуба выбил. Даже один, говоришь? Какая неудача!
Сан перестал плакать и с изумлением уставился на раздосадованного дядю Вана.
— Разве так надо было? — продолжал сокрушаться Иван.— Ты нанес прямой удар, а надо было треснуть сбоку и с размаха. Вот так. Тогда бы с десяток зубов выбил. А ты с трудом выколотил лишь один. Позор! Какой позор!
Сан начал догадываться: дядя Ван шутит! Губы мальчика изогнулись в невольной улыбке. Он не сдержался и хохотнул. Иван тоже рассмеялся и потрепал мальчика по плечу.
— А как же Антон? — вспомнил Сан.— Что с Антоном?
— Думаю, что все в порядке. Наша медицина творит чудеса. Постой-ка! Знаешь, что такое видеопосещение? Вижу, знаешь. Вот и отправимсяка мы к Антону… Контакт! — четко произнес Иван.
Тотчас на него и мальчика с потолка мягко упало клубящееся облако. Сначала Сан ничего не видел, но вот его взрослый друг назвал какие-то цифры, туман рассеялся. И Сан очутился в необычной овальной комнате с куполообразным потолком. В дверях ее стоял Антон. На его лице не было никаких следов от недавнего удара. Увидев посетителей, Антон улыбнулся. Сан с облегчением заметил, что и с зубами все в порядке. Он хотел сказать об этом, но его опередил Антон.
— Сан, извини меня. Я виноват перед тобой. Извини.
Сан опешил: побитый им мальчик просит прощения!
— Извинение принимаем и приносим свои,— с шутливой важностью ответил Иван.— Приходи к нам, Будем рады.
После этого случая Иван почувствовал растущую привязанность Сана и отвечал тем, что охотно вступал с ним в игры, служившие, кстати, хорошей разминкой после утомительных расчетов. Иван гасил бутафорскую Вселенную, вставал с кресла и потягивался. Сан, имея в виду помигивающий огоньками волшебный стол, говорил с улыбкой:
— Колдун Ван.
— Сейчас я не колдун, а злой Урх,— строго Поправлял Иван.
Он надвигался на Сана со свирепым выражением лица, и тот с визгом и хохотом выскакивал в гостиную, убегал в сад. Иван прыжками настигал его, теснил к бассейну. Казалось, вот-вот он столкнет мальчика в воду. Но тот, гибкий и юркий, как ящерица, выскальзывал из рук, прятался за кустами. Потом с ловкостью кошки вскакивал на дерево и дразнил «духа болот».
— Урх! Коварный Урх! Не Поймал!
Запыхавшийся Иван возвращался в кабинет и включал звездную сферу. Сзади снова пристраивался Сан.
Сан избегал сверстников, предпочитая общество взрослых. Только с Антоном завязалась странная дружба — такая взаимно учтивая, что невольно вызывала улыбку у Ивана.
По утрам маленькие друзья встречались в саду и тихо беседовали. При этом Антон тщательно выбирал слова, стараясь не задеть ими обидчивого мальчика из древней саванны. Тот, в свою очередь, избегал резких движений, был предупредителен и вежлив.
— Хочешь, научу летать на «ласточке»? — предложил как-то Антон.— Это очень просто.
Сан сел рядом с Антоном. На высоте двух-трех километров он чувствовал себя сносно. Даже Антон удивился, как быстро Сан освоился с пультом. Но в космосе тот струхнул, и управление взял на себя Антон.
К «ласточке» Сан так и не привык, но зато другой летательный аппарат — «лебедь» — полюбил сразу.
Антон нажал кнопку под словом «лебедь», и на посадочной площадке неожиданно появилось… яйцо! Самое обыкновенное лебединое яйцо, какие Сан часто находил на озерах родной саванны, в камышовых заливах Большой реки.
— Удивлен? — улыбнулся Антон.— Возьми его в руки. Чувствуешь, какое легкое? Почти пушинка. А на самом деле яичко весит несколько тонн, Его сжатая масса уравновешена с полем тяготения Земли.
— А где летающая машина? — спросил Сан, поглаживая яйцо,
— У тебя в руке! — рассмеялся Антон и стал объяснять: — «Лебедь» удобен во время прогулок и туристских походов. Захотел дернуться домой — пожалуйста. Вытаскивай из кармана яйцо, бросай на траву и приказывай развернуться в машину. Посадку он может совершить где угодно — на земле и воде, на дереве и скале. Но до чего тихоходная машина! Не больше пятисот километров в час. И летает только в атмосфере. Да вот смотри! Какие-то туристы возвращаются в город.
Сан поднял голову и в глубокой синеве заметил цепочку снежинок. Сверкая под солнцем, они замедляли полет, снижались, и вскоре можно было различить вытянутые гибкие шеи и крылья. У Сана закружилась голова, в памяти всколыхнулся рой далеких видений. Белые птицы! Он будто очутился в саванне, увидел в родном небе лебединую стаю, услышал тревожные весенние крики. Но все это длилось лишь миг. Сан вздохнул и опустил голову.
— Что с тобой? —  Антону захотелось расшевелить погрустневшего друга.— Брось яйцо на посадочную площадку.
— Зачем?
— Бросай,— улыбнулся Антон.— Оно не разобьется. Сан бережно положил яйцо и отошел в сторону.
— А теперь,— Антон понизил голос до шепота,— прикажи яйцу: развернись!
—  Развернись…
— Да не шепотом, а громче.
— Развернись!
Сан изумленно замер. Яйцо на посадочной площадке треснуло, высунулась слабая шейка с желтой головой, по бокам появились крылышки… Вскоре перед Саном на длинных голенастых лапах стояла, грациозно изогнув шею, большая белоснежная птица. Это был лебедь, самый настоящий, но увеличенный во много раз.
— Здоровой — спрашивал Антон.— А теперь подойдем.
Сан приблизился, пощупал крупные шелковистые перья. «Лебедь» повернул голову и посмотрел на Сана, как бы вопрошая: что мальчику нужно?
— Присядь,— приказал Антон, и птица повиновалась.
Сан последовал примеру друга и взобрался на ее спину, где оказалось углубление с двумя креслами. Мальчики сели, над ними выросла сиговая полусфера. Сан пощупал ее невидимые стенки и только сейчас осознал, что это не птица, а летательный аппарат.
— А пульт? — спросил Сан.
— Он не нужен. Машина принимает словесные команды.
По команде «Взлет» птица, издав лебединый крик «нга-га-га», мягко и сильно оттолкнулась ногами, взмахнула крыльями и поднялась в воздух.
Никогда еще Сану не было так хорошо. С застывшей счастливой улыбкой он слушал веселый посвист ветра, рассматривал проносившиеся внизу парки с белыми дворцами, голубые арки и серые гранитные набережные. После нескольких сильных взмахов «лебедь» расправил свои необъятные, как паруса, крылья и планировал.
Но вот прогулка закончилась, и друзья снова стояли на посадочной площадке. Рядом, ожидая очередного приказа, переминалась на ногах большая седая птица. Антон подмигнул Сану, и тот, помедлив, скомандовал:
— Свернись!
Мгновение ока, и на посадочной площадке вместо воздушного аппарата белело обыкновенное лебединое яйцо.
— Нравится яичко? — смеялся Антон.— Бери его насовсем.
Сан так и поступил. Он положил яйцо в карман коротких брюк (от туники мальчик стал отвыкать) и не расставался с ним никогда. Даже ложась спать прятал его под подушку.
Но удивительный полет на «лебеде» всколыхнул глубины души, растревожил Сана. По ночам он снова видел ушедшую в туман веков родину. Ему снились берега Большой реки и в щемящей голубизне неба-— птицы, птицы без конца. Гуси, лебеди, журавли стаями плыли в саванну, в их весенних криках слышалось что-то печальное и радостное одновременно. В снах своих мальчик был счастлив, и улыбка не сходила с его губ.
Просыпался Сан, и гасла улыбка. Его окружал иной мир — добрый, но непонятный и чужой.
— Мальчик начинает тосковать,— сказала как-то Яснову Лиана Павловна.— Прошло полгода, а он еще не наш.
— Верно,— согласился Иван.— Еще не наш.
— К нашему миру Сан почти привык,— возражал Октавиан.— Видели бы, как он лихо летает на «лебеде». Считаю, что психологическая состыковка с эпохой у него состоялась.
Ближе к осени, где-то в конце сентября, даже Октавиан заметил, что как раз с «психологической состыковкой» не все ладно. Мальчик становился рассеянным, угрюмым, на шутки дяди Вана отвечал слабой «вымученной улыбкой.
Сан все реже стоял за спиной Ивана в его волшебном кабинете. Он уходил в сад. Иван видел в окно, как мальчик садился под тополем, и с возрастающей тревогой пытался разгадать, что творится в его душе — в этом, как прозаически выражаются ученые, электромагнитном комплексе колебательных систем. Иван начал понимать: комплекс этот, его ткань и узоры у  мальчика не менее сложны и загадочны, чем у нынешних людей. .
Однажды Сан сидел под тополем и рассеянно смотрел в небо. Там, поднимаясь из-за холмистых гор, стремительно неслись холодные серые тучи. Сквозь их тонкую лохматую ткань тусклым желтым пятном пробивалось солнце. Сан так долго глядел на него, что показалось — тучи висят неподвижно, а солнце быстро летит, как высохший осенний лист на ветру.
Сан закрыл, глаза. И тут началось самое мучительное— ветер. Он гудел в ушах, а Сан слышал в этих звуках то говор людей своего племени, то плеск Большой реки и шелест трав в саванне… Мальчик всхлипнул. Подошедший Иван тронул его за плечо.
— Сан, что с тобой?
— Ветер…
— Ну и что, чудак? Всего лишь ветер!
Но ветер, врывающийся в город из прибайкальских просторов, казался Сану ветром из глубины веков. Родные ветры терзали его душу. Они словно касались ее невидимых струн, этих во многом таинственных нейронных контуров, и те звучали, вызывая далекие видения.
По утрам Сан, немного оживлялся. Широко открытыми глазами глядел он на встающее дымное солнце, легкая улыбка бродила на губах. И снова Иван думал о человеке как о невероятно сложном комплексе нейронных связей и колебательных систем. Солнце, наверное, поднимало в душе мальчика теплые и радостные электромагнитные токи.
— Ты, Сан, язычник, солнцепоклонник,— посмеивался Иван.
Наступал полдень, Сан снова замыкался, становился неразговорчивым. Опять садился под тополем, закрывал глаза, с мучительным наслаждением вслушивался в заунывные песни ветра.
В конце ноября в тайге зашумели первые метели. Там уже стояли морозы — чуть смягченные синоптиками, но столь привычные и необходимые для растительного и животного мира Сибири.
Жители Байкалграда решили немного продлить у себя сухую теплую осень. В садах и парках еще золотились клены и березы. Но любимый Саном тополь почти лишился листвы, словно ветер сдул с него летнее зеленое облако. Смолкли струнные звуки: улетели скворцы, покинула свое гнездо певунья-иволга.
Сан чаще всего оставался теперь в комнатах, иногда стоял в кабинете за спиной Ивана. На бодрые шутки своего взрослого друга отвечал вялой улыбкой.
В начале декабря город покрылся пухлыми сугробами, на деревьях заискрились хрустали. За окнами слышались звонкие голоса детворы, катавшейся на коньках.
Но ничто не радовало Сана. В эти дни, когда мальчиком, казалось, совсем завладеет глухая тоска по родине, неожиданно пришло спасение. И пришло со стороны… робота! Того самого Афанасия, который вызывал у Сана мистический трепет. Правда, Сан уже чуть меньше страшился человекоподобного. Он теперь не прятался позорно за спину Ивана, а стоял рядом и с пугливым любопытством следил за порученцем. Тот давно заметил, что молодой хозяин боится его. И Афанасий в присутствии мальчика начал вести себя весьма своеобразно. Проходя однажды мимо Сана, прижавшегося к старшему хозяину, он вежливо расшаркался, с изяществом склонил голову и сладким голосом прошепелявил:
— Извините-с.
На губах Сана дрогнула улыбка. Иван погладил малыша по голове и рассмеялся.
— Вот видишь! Афанасий добрый и потешный. Он ворует не только книги, но и забавные привычки. Роботам кажется, что таким образом они приобретают человеческую индивидуальность. Только не пойму, у кого Афанасий набрался слащавой вежливости?
Афанасий молчал, потупившись. Иван заметил, что мальчик хочет что-то сказать по секрету, и наклонил голову.
— Афанасий суеверный,— шепнул ему Сан ихихикнул.
Иван последил за слугой несколько дней и убедился, что наблюдательный мальчик прав. Афанасий никогда не переступал порог левой ногой, он страшился понедельника и чертовой дюжины. Иван догадывался, почему Сан теперь меньше боится робота: обрастая потешными привычками, тот в глазах мальчика как бы «очеловечивался», становился ближе и понятнее.
Как-то Ивану пришла мысль — создать для Сана обстановку, хоть немного напоминающую ту, к которой мальчик привык в своем веке.
Вернувшись домой, он спросил Афанасия:
— Что-нибудь знаешь о медвежьей шкуре?
— Это верхний покров крупного животного, обитающего…
— Правильно,— прервал Иван.— Мне нужно две таких шкуры.
— Необычный заказ,— Афанасий задумчиво почесал затылок.
«Еще одна дурацкая привычка»,— усмехнулся Иван, не подозревая, что эту привычку робот «украл» у своего хозяина.
— Может быть, недра города выполнят заказ?
— Делай, как знаешь. Но через три часа у меня на столе должны лежать две медвежьих шкуры. Изготовлены они будут, конечно, из синтетики, но чтобы ничем не отличались от настоящих.
Вечером Яснов увидел на столе аккуратно сложенные медвежьи шкуры. Вскоре из «Хроноса» вернулся Сан, задумчивый и тихий.
— Это тебе, Сан,— Иван показал на стол. Мальчик поднес шкуры к лицу, понюхал, и голова его закружилась от знакомого, давно забытого запаха. Сан обрадовался подарку — такие меха в его племени были только, у вождя. Мальчик хотел отнести их в свою спальню.
— Подожди,— остановил его Иван и подмигнул.— Пусть отнесет Афанасий, а мы посмотрим, как он это сделает.
Сан оживился: дядя Ван задумал какую-то шутку.
В гостиной на подоконнике сидела черная кошка. Иван взял ее и сел в другом конце комнаты. Рядом встал мальчик, успокаивая Чернышку. Ей непременно хотелось на свое любимое место — на подоконник.
— Афанасий!
— Слушаю, хозяин,— в дверях возник порученец.
— Ты раздобыл хорошие шкуры. Отнеси их в комнату Сана.
Афанасий взял шкуры и зашагал в спальню. В это время из рук Ивана выскользнула Чернышка, тенью метнулась перед роботом и вскочила на подоконник. Афанасий встал, как вкопанный: дорогу ему перебежала черная кошка!
— О чем задумался? — насмешливо спросил Иван.
Порученец потоптался, но с места не сдвинулся.
— Хозяин! — воскликнул он.— В шкурах наверняка много пыли. Я вытряхну ее старинным способом.
Афанасий повернулся и выскочил на улицу. Иван и мальчик видели в окно, как он старательно встряхивает шкуры.
— Суеверный! — весело приплясывал Сан.— Я же говорил! Афанасий суеверный, как наши колдуны и охотники!
— Забавно,— смеялся и Иван.— Но никак не пойму, где он нахватался этой дури?
Тайна разъяснилась поздно вечером. Прежде чем лечь, Иван зашел к Сану. Мальчик спал, укрывшись медвежьей шкурой, а из-за неплотно прикрытой двери, ведущей в библиотеку, падал свет. Иван заглянул и увидел, что на полу рядом с нижней полкой сидит Афанасий и читает книгу, А на полке этой, красуясь золочеными корешками, стояли исторические романы, в основном из времен средневековья.
Заметив хозяина, Афанасий вскочил.
— Пополняю запас информации.
— Вижу. И давненько увлекаешься средневековьем?
— Недавно,— обиженно ответил робот, уловив в голосе Ивана иронию. Афанасий был своенравным и обидчивым созданием.
— Валяй,— милостиво позволил хозяин.— Пополняй запас информации.
Утром Иван решил еще раз спровоцировать Афанасия на нелепый поступок и тем развеселить мальчика. Сан, помня вчерашний эпизод, с интересом посматривал на порученца.
— Афанасий, принеси нам слив,— попросил Иван.— И не такое количество, какое наугад выдаст кухонный автомат, а, скажем…
— Полагаю, что четное число,— подсказал робот.— Вас двое.
— Не обязательно четное. Принеси…. Ну, скажем, тринадцать слив.
Афанасий, собравшийся уже шагнуть в кухню, замер и растерянно заморгал. Губы Сана расплылись в ухмылке, острый носик его уставился на робота с веселым любопытством. Сумеет ли Афанасий на этот раз выкрутиться?
— Ты что окаменел? — спросил Иван.— Или не понял?
— Понял,— уныло ответил Афанасий.
Сан хихикнул.
— Тогда выполняй,— улыбнулся Иван.
Афанасий побрел на кухню и возился там дольше обычного. Однако вернулся с победоносным видом и торжественно поставил на стол тарелку с десятью сливами.
— Я же просил не десять,— напомнил Иван.
Афанасий молча повернулся и принес еще одну тарелку. На ней лежали недостающие три сливы.
Сан был в восторге от находчивости порученца.
Хохоча, мальчик приплясывал вокруг него и восклицал:
— Ай да Афанасий! Молодец!
А тот опустил голову, всем своим видом выражая обиду и оскорбленное достоинство. Сан притих, подошел к нему и, к удивлению Ивана, совершенно безбоязненно погладил его по спине.
— Бедный Афанасий,— участливо приговаривал мальчик.— Не обижайся. Мы пошутили.
Так Сан подружился с человекоподобным. С тех пор даже равнодушные роботы «Хроноса» не вызывали у него страха и неприязни.
По вечерам Афанасий присутствовал в звездном кабинете вместе с мальчиком.
— Это хорошо,— сказал Иван,— Иногда он мне здорово помогает. Не думай, Сан, что человекоподобные духовно отстают от нас во всем. Кое в чем и превосходят. Например, объемом знаний, А в вычислениях Афанасий вообще мастак.
И Сан, которому с трудом давалась математика, смотрел на Афанасия, разинув рот от восхищения и зависти: самые головоломные задачки тот щелкал, как орехи.
Несколько дней спустя, погасив поздно вечером звездный экран, Иван обнаружил, что мальчика за спиной нет. «Спит»,— решил Иван, но постель была пуста, Сан исчез вместе с медвежьими шкурами. Заглянул Иван под койку, но и там мальчика не нашел. Встревожился было, но вспомнил про библиотеку… и с трудом подавил смех. Спиной к двери на прежнем месте сидел Афанасий. Рядом на медвежьей шкуре расположился Сан. Оба читали книги.
Иван незаметно ушел. Но утром, посмеиваясь и подшучивая, сделал Сану наставление.
— Твой железный приятель усталости не знает, а человеку по ночам надо спать.
Впрочем, новому увлечению Сана Иван решил не мешать. Подумал: что, если мальчику с его древней привычкой ко всему конкретному и осязаемому больше полюбятся бумажные книги?
Иван не ошибся. В «Хроносе» мальчика, конечно, давно научили читать. Но читал он не очень внимательно— к телекнигам с их призрачными светостраницами Сан все еще относился с подозрением. А вот книги, отпечатанные на бумаге, ему полюбились сразу. Их можно было пощупать, полистать, даже понюхать. И вдоволь насладиться застывшими картинками. Иван отвел для чтения определенные часы и спросил:
— Ты хоть все понимаешь?
— Не совсем.
— Вполне объяснимо. Афанасий подсовывает тебе тяжеловесные исторические романы. Сейчас покажу книги, какими я увлекался в твоем возрасте. .
Сан увидел четыре большие полки. Здесь находились те неумирающие книги, какими зачитывались дети и подростки на протяжении уже не одной сотни лет.
Вечером Сан взял одну из них. Его привлекло звучное имя автора — Майн, Рид. Мальчик раскрыл книгу с золоченой обложкой, и перед ним словно распахнулись золотые ворота в упоительный мир, полный вольного ветра, шумящих трав и удивительных, захватывающих дух приключений.
Нельзя сказать, что Сану в «Хроносе» не показывали приключенческих фильмов. Сан смотрел сначала с живым интересом, потом вдруг скучнел, зевал, даже жаловался на головную боль. Лиана Павловна и Яснов пришли к одному мнению: мальчик обладает не столь уж частым и, быть может, творчески ценным качеством— самостоятельностью. Иной раз чрезмерной, даже агрессивной самостоятельностью. Насколько Сан был послушен внешне, настолько оказалась упрямой, неподатливой и своенравной его внутренняя жизнь. Если Сан плохо «переваривал» насильственно вкладываемые во сне знания, то к телевизору относился порою вообще нетерпимо. Экран навязывал готовые зрительные и звуковые образы, а с таким диктатом своевольная фантазия мальчика мириться не могла.
Иное дело книги. В них даны только самые живописные детали обстановки и наиболее броские, характерные черты персонажей. И здесь для воображения Сана открывался полный простор, чужие образы он дополнял своими красками, звуками, запахами. В книгах Майн Рида, Густава Эмара мальчик видел не только североамериканские прерии, но и щемящие дали родной саванны — качающееся море трав, бескрайнее синее небо и… табуны лошадей! А их Сан любил не меньше птиц. Только в книгах лошади уже были приручены и назывались мустангами. Понятными Сану становились и люди — почти такие же охотники и дети природы, как его соплеменники. Они — как когда-то в мечтах Сана!— -скакали верхом на лошадях, и ветер, наверное, свистел в их ушах. У мальчика стыли уши и белел кончик носа от волнения, когда герои книг, спасаясь от опасности, мчались на потных мустангах по дикому приволью степей.

Ностальгия
Зима и лето прошли для Сана в каком-то полусне. Мальчик механически ел, по принуждению Ивана спал, по привычке учился в «Хроносе». И учился, как ни странно, куда успешней, чем раньше. Но по-настоящему жил он в мире солнечных пространств и ярких образов, сходивших со страниц Майн Рида и Купера, Стивенсона и Джека Лондона, Вальтера Скотта и Рони-Старшего.
«Через книги мальчик привыкнет к нашему миру»,— радовался Иван. Но вот снова наступила осень, и Яснов все чаще замечал Сана под тополем. , .
Дули прохладные ветры, шумела золотолистная осенняя вьюга. Книга вываливалась у мальчика из рук, глаза его невидяще глядели вдаль. Потом Сан закрывал глаза. Он слушал ветер… И снова узнавал в его гуле полузабытые звуки — топот бизоньего стада, сладкий шелест зеленых трав, голоса людей.
«Эолова арфа»,— невесело усмехался Иван, понимая, что творится с мальчиком. Ветер, наверное, опять терзал его душу.
В такие минуты Сан забывал образы, навеянные книгами. Другие, мучительно зовущие и неясные образы вытесняли их. Они клубились, колыхались и таяли, как клочья тумана. И снова возникали, уже более четкие… И вдруг однажды Сан увидел родную саванну. Да так ярко, что чуть не вскрикнул. Казалось, стоит протянуть руку, и можно пощупать колоски злаковых трав, недвижно застывших под жгучим полуденным солнцем. Воздух струился влажными испарениями, тишина стояла вокруг. Но вот на горизонте сгустились синие тучи, тени побежали по саванне, и зашелестел, зазвенел травой проснувшийся ветер…
Незабываемы ощущения первых лет жизни, первых прикосновений к миру! Предгрозовую летнюю саванну Сан видел и вдыхал всеми порами, когда ему, наверное, было года три или четыре. Сейчас он хотел удержать только что возникшую картину, не дать ей уйти, утонуть в прошлом. Но саванна заколыхалась, задрожала, словно отраженная в воде, и затерялась в тумане других неясных видений. Потом туманная кисея разорвалась, и Сан опять очутился «дома» — на сей раз на своем любимом лугу у берегов Большой реки. Это был луг весенний, сверкающий избытком жизни, звеневший птичьими голосами, радующий нежной и клейкой зеленью лозняка. Сан забыл обо всем, он жил в зеленом весеннем дыму, среди трав и цветов, среди гудящих пчел и шмелей. И сладкая истома охватывала его…
Иван чувствовал, что мальчик не только душевно, но чуть ли не физически уходит в свои, одному ему видимые дали. Как переманить его на свою сторону? Чем поразить его богатое и своевольное воображение, чтобы он очнулся и очутился здесь?
Сан перед сном все так же задерживался в кабинете Ивана, следил за его пальцами, прыгавшими по клавишам пульта, за движением небесных тел, за бегом светящихся формул и цифр.
— Понимаешь, чего я хочу добиться? — спросил как-то Иван.
— Летать на «Призраке» во много раз быстрее света,— Ответил Сан правильно. Но как-то скучно. И глаза у него были такие же невеселые и скучные.— Но меня учили, что скорость света— предел. .
— Верно. Однако этот закон природы можно обойти с помощью других законов и необычных свойств Вселенной. В следующий раз мой «Призрак» отправится к Полярной звезде. До нее, как ты знаешь, пятьсот тысяч световых лет. А я хочу добраться до нее за год.
— За год?
В глазах Сана засветилось любопытство, смешанное с недоверием. «Клюнуло»,— подумал Иван и решил еще больше ошеломить мальчика.
— Да, за год. По пути я буду гасить звезды и совать себе в карман.
— В карман? — изумленно прошептал Сан.
— Ну, не в буквальном смысле,— поправился Иван.— Смотри! — И стал объяснять с помощью звездной сферы.
Вокруг погасшей и провалившейся в бездонную тьму звезды Сан увидел рваное, лоскутное пространство, какие-то вихри и воронки. Вот одна из воронок засасывает в себя «Призрак» и выбрасывает его в другом, точно рассчитанном месте — за сотню тысяч световых лет…
Иван добился своего — на какое-то время повернул работу неуемной фантазии мальчика в другую сторону.
Ночами Сану снились звезды — оранжевые, зеленые, синие. По утрам он восторженно смотрел на Ивана и шептал:
— Полярная звезда.
— Хочешь, я привезу тебе в кармане парочку звезд?
Сан смеялся и на шутки дяди Вана отвечал словами:
— Колдун Ван — злой колдун. Он хочет воровать с неба звезды!
В «Хроносе» Сан теперь часто обращался к Лиане Павловне с просьбой рассказать о звездах и черных дырах. Домой он возвращался, с. нетерпением ожидая встречи с дядей Ваном, который обязательно придумает что-нибудь.
Однажды Сан переступил порог своей комнаты и очутился… в ночной саванне! В темнофиолетовом небе мерцали крупные звезды, а в пяти шагах горел на камнях большой костер. Ошарашенный Сан оглянулся. В дрожащем свете костра он понемногу стал различать кровать, стены и понял, что находится в своей комнате. Только потолок выгнут наподобие небесной сферы, а в стену вделан большой, почти в рост человека камин. Сложенный из камней, он напоминал Сану пещеру.
Радости мальчика не было предела. Он суетился. около огня, вбегал в кабинет дяди Вана и благодарил его, снова возвращался. С наслаждением понюхав смолистые Сосновые сучья, совал их в костер. Афанасий подносил свежие порции дров.
Сан понимал; хворост выдают таинственные глубины города. Золу, угли и дым из камина город втягивает в себя, чтобы переработать в механизмы и приборы, в рубашки и вкусные хрустящие хлебцы, снова в дрова… Греясь у камина, Сан пытался наглядно представить, как работают внутри города оплетенные трубами таинственные киберлаборатории. И вдруг увидел город в виде огромного живого существа — то ли кита, то ли осьминога, плавающего на волнах тяготения.
Сана развеселил увиденный им город-осьминог.
А как уютно читалось у камина! Сан брал книги и странствовал из столетия в столетие, шагая по развалинам древних государств, отражая набеги пиратов.
Читал он книги уже по-иному. Его волновали не только образы, но и приходившие неизвестно откуда мысли. Мальчика удивляло, что не так давно, во времена Фенимора Купера, люди жили почти в таких же землянках, как и его племя, пользовались почти таким же оружием. Книги, размышления над ними помогали Сану заполнить громадную пропасть в триста веков — ту пропасть, которая отделяла его от тех далеких дней, когда он босиком бегал по берегам Большой реки и восхищался каменными изделиями Хромого Гуна.
Хромой Гун… Все чаще вспоминался Сану древний мастер. Каменный век сменился бронзовым и железным, потом появились пар и электричество. И вот возник тихий, но могущественный век, приютивший Сана,— век гравитонный. Возник не случайно и не сразу, тысячелетия подготавливали его. Воздушные и подводные города, «Хронос» и другие исполинские лаборатории создавались постепенно, столетиями, руками таких же мастеров, как…
От волнения сердце заколотилось у Сана  в груди. Он открыл великую тайну мира, в котором сейчас находится. Вокруг него живут и трудятся такие же умельцы, как… Как Хромой Гун! Но умельцы более искусные и знающие. Каждый что-то делает, все к чему-то стремятся. Антон хочет стать астронавигатором. И он добьется своей цели, он уже сейчас знает интетральное исчисление, легко решает задачки, которых Сану не одолеть. А у дяди Вана совсем уж удивительная цель— Полярная звезда.
А у меня что есть? — спрашивал себя Сан. Ничего!.. Неуютной показалась Сану его комната, холодом повеяло от камина. Он здесь лишний, никому не нужный. В каменном веке он стал бы охотником. А в гравитонном?
Яснов заметил, что с мальчиком опять творится неладное. В «Хроносе» тот был рассеянным и угрюмым, дома чаще всего сидел у камина, но не читал, а задумчиво глядел в огонь.
Однажды Сан ошеломил вопросом:
— Дядя Ван, а я здесь кто? Экспонат?
— Какой же ты экспонат? Ты — человек! — в растерянности пробормотал Иван.
Ответ был, конечно, не слишком вразумительный…
«Малыш взрослеет,— думал Иван.— Взрослеет куда быстрее своих сверстников».
В конце февраля снега в городе растаяли и неслись стеклянно-звенящими потоками в пруды и бассейны. В саду перед окном Сана зазеленела яблоня, на сухом пригорке засветились желтые огоньки мать-и-мачехи.
Сан часами сидел под тополем и глядел на переливающийся в траве ручеек. Что он видел в его солнечных бликах?
— Посмотри,— соблазнял Антон своего друга лыжной прогулкой.— Сан, ты только посмотри! Далеко за городом, за невидимой сферой, создающей теплый микроклимат, еще держалась зима. После обильных февральских снегопадов установилась морозная ясная погода.
— Хочешь покататься на обыкновенных лыжах?— спрашивал Антон.— Устанешь, можно сменить их на гравитационные. Это чудо — гравилыжи! Летишь на них по сугробам, как птица!
Сан оживился при слове «птица», но от прогулки отказался. Опять он ушел в себя, в свой мир. Он услышал вдруг крики птиц своей родины, пчелиный гул на цветущем лугу…
Однако он вспоминал не только свои солнечно-беззаботные дни и часы: их на долю мальчика в каменном веке выпадало немного. Помнились ему и зимы, когда голод терзал желудок, когда он босиком бегал по мокрому снегу в ближайшую рощу, чтобы принести хворосту в землянку. Но и эти дни казались сейчас Сану бесконечно милыми, пахнущими родным дымом. Там он был на своем месте, среди своих.
Утром, перед отправкой в «Хронос», он спросил:
— Дядя Ван, я часто вижу на хроноэкране свое племя. Можно мне вернуться туда?
— Куда, чудачок? — с горькой нежностью спросил Иван.— Куда? Ты же знаешь, что история, уготовив тебе гибель в пасти хищника… Что она сделала?
— Вычеркнула меня из той реальности,— заученно ответил Сан.
— Правильно. И в той ушедшей реальности нет ни одной дырочки, ни одной щелки, куда бы мы могли втиснуть тебя, не нарушив причинно-следственных связей. К тому же мы могли бы вернуть тебя только в натуральное время. А по натуральному времени прошло почти два года, как мы тебя спасли. Но ведь и в каменном веке прошло столько же — день в день, минута в минуту.
— Понимаю. Многое изменилось в жизни племени за это время. Некоторых уже нет… Мать свою не вижу.
— Считают, что в племени пронеслась эпидемия…
— А сестренка Лала живет сейчас в землянке Гуры.
— Верно. Бездетная Гура приютила твою сестру. Так что нет сейчас у тебя родной землянки. Ты такой же сирота, как и я: мои родители погибли на далеком Плутоне во время опасного эксперимента. Мы оба сироты. Но мы не лишние здесь? Слышишь? Ты не лишний — ты мой брат! И больше не зови меня дядей. Колдуном можешь звать. Даже Урхом! Но дядей ни в коем случае. Обижусь. Хочешь быть моим братом?
Сан улыбнулся: еще бы.— иметь такого брата!
Однако разговор о сиротстве не прошел бесследно.
Ночью Сан метался во сне, плакал и стонал. Иван разбудил его и, гладя по голове, спрашивал:
— Братишка, что с тобой? Приснилось что-то?
— Мать свою вижу. На берегу реки, иногда в землянке… Она смотрит на меня и все время плачет. Мне страшно…
Иван кое-как успокоил мальчика. Сан заснул. Но сон был беспокойным — видения древней родины звали к себе.
Спать этой ночью Иван не мог. Он ходил вдоль книжных полок. В голову навязчиво лезла фраза: «Мы больше растения, чем думаем». Где он ее вычитал? Кажется, в «Дворянском гнезде» Тургенева. И сказал эти слова герой романа, который долгие годы жил вдали от родины, тоскуя по ней.
Растения… С этим словом у Яснова был связан случай из детства. Как потешались тогда над ним мальчишки, его одногодки! Они называли Ваню неженкой, плаксой и даже девчонкой. Это сейчас, после долгих лет самовоспитания, он стал «каменным Иваном», волевым командиром легендарного «Призрака». А тогда?
Одиннадцатилетний Ваня Яснов приметил за городом простенький полевой цветок. Тот рос на пригорке и сиротливо качался на холодном ветру, вызывая у мальчика щемящую жалость. Со всеми предосторожностями Ваня выкопал растеньице и перенес его под окно своей комнаты. Ухаживал за ним, поливал питательными растворами. Но то ли почва оказалась неподходящей, то ли Ваня повредил корни — цветок медленно увядал и наконец засох совсем. Для мальчика это было первое в жизни горе — погибло что-то живое, бесконечно ему дорогое. Он заливался горючими слезами, глядя на побуревшие лепестки и жалко поникшие стебли…

«А мы что сделали с Саном? — спрашивал сейчас себя Яснов.— Вырвали из родной почвы! Но корни, незримые душевные корни остались там. А если мальчик зачахнет, как тот цветок?»

От таких мыслей Ивану стало не по себе. Утром он отправился не на космодром, а в «Хронос» к Жану Виардо. Недолюбливал его Иван, очень не хотелось ему встречаться с Виардо — человеком, который отлично знал о той затаенной мягкости, которой Иван стыдился в себе. Но встретиться с ним надо — Жан Виардо был главным психологом «Хроноса».
Иван застал его в одной из лабораторий. Виардо стоял перед стеной-экраном и поочередно смотрел то на голографический портрет какого-то сотрудника «Хроноса», то на извивающиеся синусоиды и световые вспышки.
«Занимается вивисекцией душ»,— с иронией отметил Иван.
Психолог обернулся и вопросительно взглянул на гостя.
— Мальчик страдает,— начал Иван
— Знаю,— остановил его Виардо и жестом пригласил сесть.— Нам казалось, что Сан — натура простенькая, первобытная, что он легко, безболезненно войдет в нашу жизнь. Его, дескать, только накорми, и он будет доволен.
— Я так не думал,— нахмурился Иван.
— Думал,— возразил Виардо.— Многие так думали. Между тем мальчик попал к нам в любопытнейшем возрасте, когда психика еще гибка, подвижна, пластична. Он еще не успел огрубеть в своем суровом мире, в этом царстве необходимости. И вот он оказывается у нас — в царстве свободы. Начинает формироваться интересный и сложный характер, натура даже излишне мягкая и нежная, но эмоционально одаренная. Многих смущает, что Сан слабо усваивает абстрактные науки. Что поделаешь, вырос он в стихии конкретного мифологического мышления. В этом его известный недостаток, но в этом же и его преимущество. Величайшее! Информацию о внешнем мире он воспринимал иначе, чем наши дети. Он ее впитывал, Он с малых лет жил жизнью стихий, вдыхал их запахи, окунался в травы и росы, в туманы и звездный блеск.
— Изящно сказано!
— Не ехидничай,— улыбнулся Виардо.— Знаю, что недолюбливаешь меня,.. Вернемся к Сану. Сейчас есть уже уверенность, что Сан найдет у нас свое место и будет совмещать мудрость двух эпох.
— Мудрость двух эпох? Загнул!
— Опять иронизируешь? — мягко улыбнулся Виардо.— Если загнул, то незначительно. Рядом с тобой Живет друг Сана — Антон. Никогда Антон не знал лишений, страданий и тоски по утраченной родине. Это хорошо или плохо? Коварнейший вопрос, однозначного ответа никто не даст. Антон, конечно, многого добьется, ибо у него спокойный, рассудительный, целеустремленный характеру Но если хочешь знать, то остро переживающий, тоскующий по родине, мятущийся Сан мне симпатичнее.
— Но мальчик страдает. Ведь вы как-то можете приглушить воспоминания, даже отсечь их?
— Отсечь! — Виардо в негодовании всплеснул руками и вскочил на ноги. От его мягкости не осталось и следа.— Да ты понимаешь, что предлагаешь? Хирургическое вмешательство в психику! Предлагаешь нам лепить ее по своему произволу, лишать людей индивидуальности, превращать их в роботов. Это же фашизм!
«Ну, разошелся»,— с неудовольствием подумал Иван. Но психолог быстро взял себя в руки, сел и спокойным, даже учтивым тоном продолжал:
— Да, технически нам многое доступно. Однако согласись, что лечить человека от тоски по родине так же нелепо как лечить, например, от безответной любви, от переживаний вообще. За мальчиком мы, конечно, наблюдаем, но грубо вмешиваться в естественное развитие души не будем. Да, Сан склонен к сильным колебаниям настроения. А у кого не бывает таких, иногда беспричинных переходов от печали к радости и наоборот? Разве что у роботов? Но даже роботы присваивают мелкие человеческие слабости, чтобы больше походить на живых людей. Вот ты предлагаешь лечить, резать, кромсать и перестраивать душу. Но кто способен разобраться в тончайших взаимосвязях, в паутинных биениях психики? К примеру, твой друг Октавиан, глава нашего института, иногда нерешителен, теряется в острых ситуациях. Но, хирургически срезав у Октавиана нерешительность, мы тем самым задели бы другие душевные струны и лишились бы, вероятно, одареннейшего ученого. Или возьмем тебя.
Иван поморщился: начинается!
— В космофлоте ты славишься холодным самообладанием, твердой волей. Иной раз становишься несколько неуживчивым, как, например, сейчас, обрастаешь этакой колючей иронией. Однако члены твоего экипажа не только уважают, но и любят тебя, тянутся к тебе. Почему? Да потому, что за жесткой требовательностью, за твоими колючими репликами чувствуют беспредельную доброту.
Иван снова поморщился.
— Поэтому, кстати, мы и выбрали тебя для первого рейда в прошлое, хотя кандидатов было хоть отбавляй. И не ошиблись! В древней саванне воля твоя справилась с чудовищной силы хроношоком. А с первобытным мальчиком ты быстро и естественно наладил контакт. Сан сразу доверился тебе, почувствовав в незнакомце человека бесконечно доброго и нежного.
— Меня тревожит, чем все это кончится.
— Положись на время. Мальчик вживется в нашу эпоху. Как выражается Октавиан, психологически состыкуется.
…Весной предположение это начало как будто сбываться. Маятник настроений качнулся у мальчика, видимо, в лучшую сторону. В саду Сан перед завтраком подолгу глядел широко открытыми глазами на встающее солнце и улыбался. Что он видел* там, в дымном блеске утренней зари? Ивана радовало, что Сан спит спокойно, прилежно учится в «Хроносе», снова проявляет интерес к книгам. «Вживается»,— решил Иван.
Однако в середине июня случилось неожиданное: Сан исчез.
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ