Глубокой ночью в квартире Дмитрия Васильевича Отрошко раздался требовательный телефонный звонок. Первой вскочила с кровати дочь Наташа, взяла трубку.
— Свердловск?.. Вас вызывает Москва. Говорите!
— Это квартира полковника Отрошко?
— Да, да.
— Извините, а самого Дмитрия Васильевича можно?
Наташа передала трубку отцу.
— Отрошко у телефона,— заспанным голосом ответил он.
— Здравствуйте, Дмитрий Васильевич!
— Здравствуйте. А кто со мной говорит?
— Зудиева вас беспокоит. Анна Дмитриевна… Вспомнили? Прошу извинить, вы, наверное, уже спали?
— Кажется…
— А у нас сейчас только одиннадцать вечера… Но я не могла издать до утра, это не в моих силах… Надеюсь, вы на меня не обидитесь. Вы помните мое письмо и наш первый разговор по телефону?
— Кажется, помню…
Да, он помнил и телефонный разговор, и письмо Анны Дмитриевны. Бывшая связистка 95-й Верхне-Днепровской ордена Суворова ‘стрелковой дивизии неустанно занимается поиском однополчан-фронтовиков. В архиве МО СССР Анна Дмитриевна нашла личное дело полковника Д. В. Отрошко и разыскала ветерана в Свердловске.
— Так вот, Дмитрий Васильевич,— продолжала Анна Дмитриевна,— у меня радостная весть. Я нашла в архиве приказ по дивизии и представление вас к правительственной награде. А сегодня в 42-м номере «Ведомостей Верховного’ Совета СССР» своими глазами читала Указ от 31 мая 1945 года о награждении вас орденом Ленина за проявленные мужество и героизм. Как говорится, награда нашла героя через тридцать два года. С чем от всей души поздравляю!
Полковник не отвечал. Он еще не мог разобраться: не снится ли ему этот разговор.
— Что же вы молчите, Дмитрий Васильевич? — недоумевала москвичка.— вы меня слышите?
— Да, да… Спасибо! Большое спасибо! — растерянно благодарил Отрошко.
Он лег в постель, но до самого утра, не мог уснуть.
В памяти замелькали довоенные картины. Вот он сдает экзамены в Киевское пехотное училище. Потом — переезд в Свердловск.
Спустя два года на гимнастерке Отрошко появились два малиновых кубика. Он стал лейтенантом, командиром взвода, и ему самому доверили обучение курсантов.
…Когда немецко-фашистские захватчики напали на нашу Родину, старший лейтенант Дмитрий Отрошко, как и многие другие его товарищи, стал писать рапорт за рапортом с просьбой направить его на фронт. Каждому казалось, что его место только на передовой.
Попал он на Белорусский фронт. Назначили командиром батальона.
Новый комбат не успел еще познакомиться с командирами рот, как из штаба полка поступил приказ: овладеть ближайшей деревенькой, захваченной фашистами. Пришлось знакомиться с личным составом прямо на марше. Приказ был выполнен.
Без передышки, днем и ночью, батальон гнал противника. Пришлось идти по болотам — по пояс в холодной, грязной жиже. Не хватало времени ни поесть, ни поспать. Это многодневное сражение в болотах оказалось для Отрошко первым боевым экзаменом. И первый орден Отечественной войны 1 -й степени украсил его грудь.
…Это было накануне Берлинской операции. По приказу командования батальон Отрошко был отведен в тыл, где приступил к подготовке показательного занятия «Действия стрелкового батальона при штурме большого города».
В назначенный день на показательные занятия приехал Маршал Советского Союза Г. К, Жуков, Множество генералов и офицеров наблюдали за учебно-боевыми действиями солдат под командованием Отрошко. На этот раз комбату пришлось, пожалуй, попотеть сильнее, чем в жарком бою. Особенно Отрошко волновался, когда его вызвали для участия в разборе закончившихся учений.
Одобрив действия бойцов, Г. К, Жуков объявил благодарность всему личному составу батальона и его командиру. Такая оценка командующего была равноценна большой награде.
И вот — Берлинская операция. Вслед за огненным валом «катюш», артиллерии и минометов, вслед за танковой лавиной стрелковый полк прорвал оборону противника и устремился .на запад. Сражения шли непрерывно. Воины не успевали передохнуть после одной жесточайшей схватки, как приходилось вступать в новую. И так все время: из боя в бой. Еще на дальних подступах к Берлину фашисты сопротивлялись с яростью обреченных, цепляясь за каждый вершок земли, за каждую улицу, за каждый дом. Однако напор наших солдат был настолько велик, что их уже ничто не могло остановить. Настроение у всех было приподнятое, чувствовалось, что не за горами долгожданная победа.
Когда полк, в составе которого был батальон Отрошко, вышел к каналу Одер — Шпрее, продвижение сразу затормозилось. Противоположный берег, занятый немцами, оказался сильно укрепленным, там искусно замаскировались вражеские снайперы. Положение усугублялось тем, что бетонированные стены канала сплошь заросли скользким зеленым мхом. Стоило кому-либо неосмотрительно спуститься в канал, как он тут же оказывался в западне. Гитлеровцы открывали уничтожающий пулеметный огонь. Форсировать эту преграду можно было лишь после тщательной подготовки. Батальон Отрошко остановился. Непредвиденная задержка вынудила командира полка появиться в передовом эшелоне. Выяснив причину пробки, без маскировки, направился он осматривать водный рубеж и тотчас был сражен вражеским снайпером. Неоправданная, горькая утрата!.. Отрошко срочно собрал на совет бывалых фронтовиков. Решили строить переправу, сваливая в канал самые большие прибрежные сосны.
К утру 23 апреля канал был форсирован. Советские войска, преследуя противника, завязали бои на юговосточных подступах к Берлину. Отборные части эсэсовских головорезов, окруженные в этом районе, упорно сопротивлялись.
24 апреля Отрошко получил задание форсировать реку Шпрее, зыбить врага из населенного пункта Биген. Путь батальону преградили проволочные заграждения. Дворы, улицы, все пространство до самого берега реки было нашпиговано минами. Всю ночь бойцы вязали плоты из подручных материалов. В дело пошли бревна, бочки, доски. В обусловленное командованием время — ровно в четыре утра — изготовленные плавсредства уже находились на исходных позициях. И все это было сделано саперами и пехотинцами, которые не спали с 20 апреля.
Отрошко лично контролировал подготовку к броску. Форсирование реки началось в рассветной тишине. Первая горстка смельчаков зацепилась за небольшой плацдарм на западном берегу, завязала неравный бой. И сразу заговорила наша артиллерия. Гулко и часто зашипели «катюши», словно быстро буксующий старый паровоз. Вслед заухали гаубицы. Их снаряды, со свистом рассекая воздух, неслись наголовы врагов. Сквозь дымовую завесу, поднявшуюся над полем битвы, были видны сверкающие всполохи огня и фонтаны черной земли.
Немецкие заграждения на западном берегу были очень густыми и коварными. Особую опасность представляли осколочные прыгающие мины. Враг отчаянно сопротивлялся, широко используя фаустпатроны.
В самый разгар сражения, когда начался бой за первые дома, комбату сообщили, что гитлеровцы контратакуют, а командир роты убит. На последних словах связь оборвалась. Отрошко было ясно, что, оставшись без командира, бойцы могут дрогнуть… В этот критический момент была дорога каждая минута. И Отрошко рискнул. Захватив с собой группу батальонного управления с ординарцем и радистом, он решил лично поправить положение и предотвратить отход роты.
…Когда до железнодорожного полотна оставалось метров десять, ударили немецкие орудия. Рядом разорвался снаряд. Осколками наповал были сражены радист и два наблюдателя, разбита рация. Сам комбат, его ординарец и четверо автоматчиков получили тяжелые ранения. Продвигаться дальше самостоятельно Отрошко уже не мог: перебита нога, кровь хлещет в голенище. К нему подполз ординарец, раненный
в плечо, спросил: «Что будем делать без связи?»
— Давай перевяжем друг друга,— ответил комбат.
Отрошко чувствовал, как уходят силы. Решил держаться до последнего патрона. А последний — оставить для себя.
В это время под отчаянным натиском противника рота без командира откатилась назад, и Отрошко с горсткой раненых бойцов оказался на нейтральной полосе перед разъяренными гитлеровцами. Те, словно почуяв слабину наступающих, предприняли еще одну яростную контратаку.
«Есть последний шанс,— мелькнула мысль у комбата.— Вызвать огонь на себя». Он хорошо понимал, что значит «огонь на себя». Однако выбора у него не было. Превозмогая боль, он приподнял ослабевшей рукой ракетницу: в ней был единственный заряд! Хлопок — и в небе зеленая ракета — обусловленный в дивизии сигнал: вызов артогня и целеуказание.
Медленно, томительно потянулись секунды… Волнение теснило грудь Отрошко, в висках отдавались гулкие удары сердца. Он отбросил уже ненужную ракетницу, достал из кобуры пистолет. Левой рукой приставил к глазам бинокль: черные фигурки эсэсовцев были еще далеко, но двигались они в сторону железнодорожного полотна. «Наверное, наши не заметили ракеты»,— с досадой и горечью подумал комбат. Вспыхнувшая было надежда стала быстро улетучиваться. Прошло еще несколько минут напряженного ожидания.
Вдруг в беспорядочном перестуке автоматно-пулеметных очередей Отрошко уловил орудийные залпы. В. уши ударил пронзительный свист снарядов. Да, это ответила на сигнал советская артиллерия. Совсем близко раздались первые взрывы, вздыбились огненные фонтаны, покачнулась земля, запахло гарью. В тот же миг Отрошко услышал жужжащий свист осколков, почувствовал, что лицо заливает кровью, потерял сознание. Это было второе ранение комбата за несколько минут.
…Первую сложную операцию ему сделали в тыловом госпитале в мае 1945 года. Уже потом, после госпиталя, Майор Отрошко узнал, что огонь на себя решил исход боя на их участке.
Почти сорок лет отдал полковник Д. В. Отрошко службе в Советской Армии. Теперь бывший комбат работает в Главсредуралстрое. Здесь, в Свердловске, и нашла его награда. За огонь на себя.
