Если смотреть на нее незаинтересованным взглядом, если взять рисунок, фотографию, где ее удаляют от нас, уменьшают, чтобы показать целиком, то ее можно увидеть красивой игрушкой, не более. Но это храм. Храм в том смысле, в каком сегодня мы говорим, допустим, о Парфеноне: архитектура, возвышающая нас, поднимающая наш взор к облакам и звездам.
Здание бывшей Спасо-Преображенской церкви под Алапаевском, в селе Нижняя Синячиха, давно порвало с христианством, как расстался с ним собор Василия Блаженного, как ушел от язычества тот же Парфенон. Искусство продолжает жить собственной жизнью и после того, как умирают боги.
Сначала я думала: как занесло сюда этот многомачтовый парусник, из какого тумана пришла эта стройная громада, как возникла она под этим низким небом, среди этих темных изб?.. Но потом поняла, что такие мысли могут возникнуть лишь у мимолетного экскурсанта, в спешке не заметившего ни высокого неба, ни высоких людей, которые здесь были всегда.
К сожалению, мы не знаем имени зодчего. Мы твердо знаем только одно —прекрасное на земле появляется лишь в силу огромной потребности в нем. Оно не может быть делом случая, не может свалиться, как снег на голову, не ждавшим его людям. Воздвижение храма — дело физически трудное не только по масштабам XVIII века. Можно представить, сколь многотруден был путь к завершению, если вспомнить, что уральские мастеровые шли к нему почти тридцать лет. Все они остались безымянными — там, за стеной десятилетий.
Древние отождествляли прекрасное с благом и истиной. Причем постиженье истины, достижение блага мыслилось как процесс, когда сам человек делает себя прекрасным и добрым. Уральские крестьяне и мастеровые вряд ли оперировали категориями вроде «процесс», «истина». Однако можно ли сказать, что все их помыслы были замкнуты на сиюминутных потребностях?
Слова, если нет фактов, можно легко отстранить движением ладони. Но факты есть. Сегодня, чтобы с ними познакомиться, достаточно приехать в Нижнюю Синячиху и войти в здание Спасо-Преображенской церкви, где сейчас вывески «Памятник архитектуры республиканского значения» и «Народный музей уральской народной живописи». В нем представлено, в частности, внутреннее убранство тех самых уральских изб, которые кажутся темными и невзрачными равнодушному взгляду, но открываются с неожиданной стороны, если переступить порог. Что говорить — избы, как люди…
Даровал зданию новую жизнь и открыл в нем музей Иван Данилович Самойлов. Конечно, ему помогали многие, но я не хочу называть фамилии и организации, чтобы не обидеть кого-то, кто может попасть под «и другие». Душой всего дела был и остается Иван Данилович.
Самойлов поместил здесь все, что собирал в течение тридцати лет: потолки и простенки, расписанные диковинными цветами и птицами, и много прочего, что вряд ли стоит перечислять. Каждый может увидеть это собственными глазами. Важно одно: если кто-то из нас в суете дней, идущих один за другим, потерял чувство причастности к духовной жизни народа, то здесь, в этом музее, он может вспомнить себя и сказать: «Да, все это мне тоже близко и дорого».
Сегодня многие из нас порвали с привычной средой обитания. Деревенский житель стал горожанином в первом или втором поколении. В этом, естественно, нет ничего страшного, но в какое-то время он много теряет из опыта предков, не успев чего-то значительного приобрести. Часто ему кажется, будто все, что было в прошлом, должно быть забыто и даже осмеяно, как детский лепет, как наивные игры. Так подросток, чтобы казаться взрослым, смеется над играми малышей. Иногда он становится с возрастом настолько рассудочным, что считает чепухой и безделицей все, что нельзя сосчитать и измерить.
Правда, рядом с ним остаются люди, которые способны сберечь для него же культурные ценности, созданные гением отцов, дедов, прадедов. Один из таких людей — Иван Данилович Самойлов, который открыл, сохранил и показал нам Синячихинский храм и уральскую живопись. Конечно, открытие (а это большое слово) по плечу здесь лишь человеку, не менее щедрому душой, чем мастера из народа. Ивану Даниловичу раньше других стало ясно, что речь идет о национальном, общенародном достоянии…
Первому секретарю Алапаевского горкома КПСС тов. Бабушкину В. А., председателю Алапаевского райисполкома тов. Шаньгину С. А., начальнику производственного управления сельского хозяйства тов. Князеву Е. И.
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА
В землеустроительных органах Алапаевского района я проработал 34 года, до этого — 6 лет службы в армии, фронтовые годы Великой Отечественной войны. В настоящее время до пенсии осталось работать менее грех лет. Но судьба сложилась так, что, не дожидаясь выхода на пенсию, пришлось писать эту докладную записку.
Моя общественная деятельность Вам известна. Я приобрел вторую специальность реставратора и хочется последние годы, пока еще есть силы, отдаться той работе, где я принес бы больше пользы.
Москва меня просит возглавить реставрацию памятников Верхотурья, но, прежде чем решиться на это, мне хотелось бы закончить начатое дело в Алапаевском районе. Во-первых, сделать благоустройство территории музея, лучше проработать экспозиции, закончить научную работу — составление каталога. И главное, хочется, с Вашей помощью, организовать в Н. Синячихе и деревне Балакино музей деревянного зодчества под открытым небом. Это очень большой труд. Над такими объектами работают целые коллективы.
В связи с этим прошу Вашего согласия после сдачи годового земельного отчета в ноябре 1979 года освободить меня от занимаемой должности главного инженера-землеустроителя. Областной отдел землеустройства о моем намерении знает давно, вместо меня человек уже подобран. У меня будет просьба — изыскать возможность оформить меня на ставку с окладом хотя бы рублей на сто. Я буду выполнять обязанности директора музея и заниматься вышеизложенной работой.
Главный инженер-землеустроитель производственного управления сельского хозяйства Алапаевского райисполкома И. САМОЙЛОВ.
Иван Данилович Самойлов… Характер исключительный. Я уверена, что когда-нибудь его дневники — пристрастная летопись девяти лет реставрации — выльются в книгу. А сегодня не знаю, с чего и начать рассказ о нем… Может быть, с того, каким встретила его недавно в Свердловске на одном ответственном заседании, где с высокой трибуны произносили слова похвалы в его адрес? Я никогда, ни разу за шесть лет нашего знакомства не видела такого Ивана Даниловича. Он как будто стал меньше ростом. Не торчали седые кудельки над его затылком, а были хорошо зачесаны. Возле фотопанно со Спасо-Преображенской, которую спас именно он, стояли люди, восхищались, спрашивали друг у друга, кто реставрировал (под фотопанно почему-то не было надлежащей надписи). А он стоял в дальнем углу коридора и не знал, куда девать руки, говорил мне что-то очень невнятное насчет того, что скорей бы кончилось заседание и ему бы домой.
Я знала, почему он рвется домой: уже грозился первый снег, а ему надо было до холодов собрать сорокаметровую сторожевую башню — памятник деревянного зодчества,— которую он подобрал на территории Артемовского завода. Подбирал и перевозил весь отпуск.
А начать, наверное, стоит, призвав на помощь дневники Ивана Даниловича, с далекого теперь уже 1971 года, когда задолго до выхода проекта закона об охране и использовании памятников истории и культуры Иван Данилович решил реставрировать огромный полуразрушенный храм.
«14 августа 1971 года. Ездил в Синячиху, опять неприятности. В церкви выломали на паперти из очна щит и железную дверь, ничего не унесли, но напакостили. Какая дикость. Вот уже два года идет невидимая война: мы делаем — хулиганы ломают, сельсовет меры не принимает. И вторая неприятность — опять от директора совхоза: Окулову не дал цистерну под воду, хотя была договоренность с главным инженером; Окулов ее повез, а директор в дороге вернул его, отругал, чтобы тот близко не подходил к совхозу. Я уверен, он никак не поймет: церковь — и вдруг памятник архитектуры. Как тяжело на душе, чувство такое, что реставрация памятника нужна только мне, я как кустарь-одиночка, вроде району не нужно и никто не интересуется. Пусть не интересуются, но хоть бы не мешали. Окулов сообщил, что директор совхоза ведет нехороший разговор в мой адрес, якобы вроде Самойлов два оклада получает. Никак не может понять, вернее, поверить: как это можно отдавать столько времени, сил и не получать за это деньги. Люди привыкли за все просить оплату, хотя каждое движение души оплатить невозможно. Сегодня на мотоцикле с Окуловым проехали до деревни Останино вдоль реки Нейвы, искали песок речной на наружную штукатурку церкви. Нашли песочный карьер, песок — речной. Взял пробу — покажу штукатурам, годен ли?»
«15 августа. Сформировал дело со сметой на реставрацию памятника на сумму 71 550 руб. и отправил в Свердловск в общество охраны памятников истории и культуры. Питаю надежды: может быть, выделят средства на реставрацию. Стал плохо спать. Ведь шутка ли: хочу реставрировать такое здание, собор, не имея ничего. Если деньги будут — то и освоить их не так просто! Нет фондов на материалы, нет специалистов, нет транспорта. Все надо выпрашивать. К деньгам нужно приложить железную волю и умелое распорядительство ими. Впереди все основные трудности и ответственность, а вдруг что-то не получится, тогда-то уж злых языков найдется больше, чем надо, скажут: «Вот ведь»… А ведь может быть и неприятность: высота большая».
«17 августа. С большим трудом добился, чтобы мне напилили пиломатериал на Верхне-Синячихинском райпромкомбинате. Ведь за него уплачено 400 рублей за 10 куб. м и еще приходится с трудом добиваться. Ведь только подумать, какое безобразие творится. Ждут от меня подачки. Пришлось покупать водку. С трудом нанял лесовозную машину и две машины пиломатериалов отвез в Н. Синячиху, весь материал складировал в церковь. Погружать и разгружать приходится помогать, сам досыта наробился».
«21 августа. В деревне Мизени Костинского сельсовета один дом разламывали на дрова, а внутри дома — роспись 1904 года! Я всю роспись (по договоренности с хозяином дома) снял, т. е. доски оторвал от стен, все упаковал и отвез в амбар в деревню Клевакино Филиппу Степановичу. Какая замечательная роспись, как сказка! Если в Н. Синячихе добьюсь реставрировать памятник, то обязательно смонтирую этот дом с внутренней росписью. Домой в Алапаевск ехал ночью на попутном мотоцикле, приехал в 24 часа…»
Я познакомилась с Иваном Даниловичем не в самое тяжелое для него время: осенью 1975 года Спасо-Преображенская стояла уже по пояс в лесах. И все-таки ощутила, сколь одинок он с мечтою своей. Лицо вполне представительное в районе сказало мне, как бы извиняясь за нехорошее дело: «Вот видите, один тут у нас блаженный церковь реставрирует с пятью пенсионерами»…
В ту осень я впервые увидела Ивана Даниловича в телогрейке с растрепанными кудельками, с нестерпимым взглядом, где и мука, и твердость, и любовь.
Из истории бывшей Спасо-Преображенской церкви (дневник):
«В этом храме службу прекратили еще до войны. Кирпичная кладка ограды была разобрана на строительство тракторной мастерской. В церкви совхоз разместил: на бывшей паперти — электрическую мельницу, в алтаре нижнего этажа — сушилку для сушки зерна, остальное помещение было занято под зерновой склад. К 1970 году церковь находилась на грани гибели. Крыша между колокольней и храмом была раскрыта, купол второго этажа намок и позеленел, еще бы год-два — и мог обрушиться. Совхоз неоднократно собирался выломать стену в алтаре нижнего этажа, чтобы можно было в церковь заезжать на автомашине. Сильно был разрушен главный вход и выломаны отдельные оконные проемы. Штукатурка наполовину отвалилась, а кирпич выкрошился. Очень сильно разрушились главки, местами пришлось заново делать кладку. Штукатурные работы приходилось вести по металлической арматуре. Стенная роспись в нижнем этаже была побита, в алтаре закопчена парами и сажей от сушилки…»
Иван Данилович говорит по-уральски, меняя «ч» на «щ» — «пощему»,— и от того, что выговор его такой исконно-деревенский, все, что он говорит, обретает почему-то мощь и глубину. «У человека должна быть мечта. Без мечты, без мечты великой мне бы это здание не одолеть. Произошла встреча человека со зданием, и я почувствовал, что отныне судьба его зависит от меня».
Из дневников:
«28 января 1971 года. Нам нужно учесть, что мы живем в такое время, когда в ближайшие 10— 15 лет от нас уйдет старое поколение, не будет этих «живых курганов», которые могут нам поведать, передать драгоценные крупицы истории. Особенно нам нужно выявить (пока время есть) и возродить народные промыслы, представляющее большую художественную ценность народное искусство (художественная роспись, резьба по дереву, вышивки, кружева, вязки, лубяные изделия и т, д.). Новое поколение должно видеть памятники прошлого, видеть и чувствовать, чем пропитана наша русская земля, не должны же мы воспитывать Иванов, не помнящих родства!
В этом году мне исполняется 50 лет — вроде не так уж много, но стали донимать меня болезни — наверное, сказывается фронт— расшаталась нервная система, сердце шалит, язва желудка, больные почки. Но я чувствую себя в полном расцвете творческих сил, наступила зрелость ума и пробудилось что-то мне дорогое, интерес к искусству и памятникам культуры. И хочется частицу себя реализовать в чем-то».
…Тот сентябрьский день поднял на ноги не одну Синячиху. Из окрестных деревень, из Алапаевска, из Свердловска, из Москвы понаехали гости на открытие музея. Деревенские женщины шли в самых праздничных своих платочках, в самых лучших нарядах. Шли старики с детьми и внуками. Осталось немного — всего-навсего перерезать ленточку…
Из выступления на митинге 16 сентября 1978 года по случаю открытия музея и окончания реставрации (магнитофонная запись):
«Товарищи жители Нижней Синячихи, за эти девять лет я оставил у вас частицу своего сердца. Берегите этот памятник и музей. Этому зданию дана вторая жизнь. Много пронесется ветров больших и малых над куполами этого дивного памятника, не один гром и молния сотрясут землю, сменится не одно поколение людей, много пройдет по земле событий. И всю эту память минувших веков будет хранить в себе и передавать в грядущее каменный собрат Кижей…»
Из дневников:
«16 сентября 1978 года. На митинге в глазах народа я видел награду, которой он удостаивал меня, мне кажется. Да, я видел народ жизнерадостный, все улыбаются, глаза горят, взгляд радостный, восхитительный. Я такого народа давно не видел. Я помню, такой народ видел в детстве в праздники, которые отмечались с традициями и обычаями Древней Руси. Например, в масленицу — катание на лошадях, в пасху качались на круглых качелях или гулянье народа на лугу или на улице, где десятки гармошек и балалаек играют и за ними рядами идет народ и поют песни, а у ворот каждого дома на скамейках и табуретках сидят пожилые и смотрят на гулянье народа. 16 сентября я видел народ жизнерадостный. Произошло какое-то сказочное, волшебное явление, как хочется еще роз увидеть его…»
Ах, это было бы так хорошо, если б музей Ивана Даниловича в самом деле оказался волшебным. Однако посмотрите, приглядитесь внимательней. Пусть это ненадолго, не навсегда, пусть пока это зыбко, ненадежно, недолговечно. Посмотрите: парни в болоньевых куртках на глазах превращаются в мыслителей, в ценителей искусства, в людей каких-то очень значительных, все понимающих, на которых можно надеяться, в которых можно верить. Меняются лица. Музей достает со дна души самое ценное, о чем забыли в сумасшедшем беге времени. А тут вдруг остановились… Все было, ничто не ушло бесследно… Были мать, дед и прадед. Они жили здесь, на этой земле. Вот одежда, в которой они ходили. Вот туески и прялки. Их делали тоже они. Здесь не текут молочные реки, но это наша земля, наши поля, наши кладбища.
…В тот день Александр Иванович Окулов, первый помощник Ивана Даниловича, его правая рука, сидел у входа,
закованный в новый костюм и кепку, в новые туфли. На груди — медали Великой Отечественной. Сидел — как будто и не видел никого. Я подошла, спросила, чем недоволен. Оказалось, недоволен тем, что «Данилыч водит экскурцию. Я ему говорю: музей, конечно, откроем, пусть смотрят. Но рассказывать, объяснять об искуцтве ничего не надо нашим мужикам, все равно не поверят. Я леса ставил — они надо мной шкарили (насмехались.— М. П.), что они упадут, не выдержат такой высоты. Упали? Я тебя спрашиваю — упали или нет?! И ничего нашему народу об искуцтве объяснять нельзя. А смотреть — пусть смотрят, раз открыто».
Из дневников:
«30 июля 1973 года. Реставрация началась с 1970 года, вот уже длится четвертый год и еще, очевидно, продлится три года. При ремонте-реставрации приняли активное участие следующие товарищи:
1. Окулов Александр Иванович, рождения 1908 г., житель Н. Синячихи, столяр-плотник, руками которого сделаны оконные рамы, двери, и под его руководством были возведены леса.
2. Перовских Григорий Артемович, рождения 1907 г., житель Н. Синячихи, строил леса, красил крышу и кресты.
3. Анохин Яков Павлович, рождения 1911 г., житель поселка Зыряновского рудника, штукатур-мзаляр.
4. Козлов Иван Александрович, рождения 1911 г., житель Алапаевска, штукатур-маляр.
5. Зуев Иван Никодимович (немой, не разговаривает), рождения 1901 г., житель деревни Толмачевой, кровельщик.
6. Немытов Иван Павлович, рождения 1908 г., житель Н. Синячихи.
7. Букин Василий Алексеевич, рождения 1904 г., житель Н. Синячихи.
8. Немытов Валентин Петрович, рождения 1915 г., житель Н. Синячихи.
9. Охордин Николай Тимофеевич, рождения 1891 г., житель Н. Сйнячихи (сторож)».
После, в следующие пять лет, в документации, которую Иван Данилович вел пунктуальнейшим образом, будут и другие имена: художники Буров В. В. и Кейт Л. Ю., маляр Белобородова С. А., кровельщик Самойлов В. А. (племянник Ивана . Даниловича) и другие. Но та, первая гвардия, последние из могикан, вписанные в дневники самых тяжелых лет,— статья особая. Они работали на головокружительной высоте, старики! Они знали легенду о безымянном итальянском архитекторе, под руководством которого уральские мастеровые 29 лет возводили это здание. Жизнь его кончилась у подножья храма — разбился, упал с колокольни. И наверняка у них было и давление, и сердце пошаливало, и болели ноги… А главный крест красил Иван Данилович — никто не рискнул.
Из дневников:
«16 сентября 1978 г. Народ ринулся в музей. Первую экскурсию, человек сорок, я вел сам. Оказывается, в этой группе были финны (которые приезжали на фанерный завод). Они сделали первые записи в книгу отзывов. После экскурсии я почувствовал себя плохо, разговаривать не мог, многие ко мне подходили, что-то спрашивали, я отвечал что-то. Четыре группы по сорок человек прошли организованно, через экскурсионное бюро, приехали автобусами из Алапаевска, а после до 19 часов народ шел лавиной — и стар, и мал. Ребятишки годов четырех, пяти — глазенки вытаращат и смотрят, не сходя с места. Не знаю, что они видели, как все осознавали. Вначале мы говорили, чтобы ноги хорошо вытирали, мыли. Жена принесла воды, тряпок, несколько раз тряпки меняла, воду носила, но все было недостаточно, народ валил. Потом мы уже на все махнули рукой: пусть идут. Грязи натаскали очень много— что сделаешь, погода такая—а ведь мы хотели запускать только в тапочках, в верхнем этаже у нас на полу половички».
Эти половички-тропинки среди асфальтовых дорог, среди пластика и линолеума — пожелаю каждому выйти на них! Они вытканы руками жены Ивана Даниловича, Анны Ивановны Самойловой. Всякий раз, когда приезжаю в музей, поднимаюсь по крутым лестницам храма на второй этаж, останавливаюсь на пороге и смотрю вдаль, через стенды с росписями — туда, где стоит на месте алтаря крестьянская изба — «белая горница», расписанная в 1910 году братьями Мальцевыми, Егором и Павлом, а теперь убранная руками Анны Ивановны, я думаю еще об одном подвиге, который совершается рядом с подвигом Ивана Даниловича. Только мыть этот храм после экскурсий и посетителей каждых два своих выходных дня — дело немалое… Анна Ивановна отказывает себе в покое, в материальном достатке. От природы человек одаренный, талантливая рукодельница, она затрубила, затвердила руки; здоровье — тоже давно не богатырское.
Из дневников:
«23 июля 1976 года. Жена уже две недели в отпуске и ни одного дня не отдыхала, ездит в Н. Синячиху, помогает мне. Временами ворчит на меня: сам весь измучился и меня мучаешь. Руки у нее все изъедены, в язвах: приходится пользоваться серной кислотой, без нее трудно отчищать медную и бронзовую посуду».
«Всю ночь шел дождь и весь день, я остался в Алапаевске, в управлении сельского хозяйства. Много работы, в Н. Синячиху отправил жену одну. А сам потом беспокоился, как она там, зачем отправил в ненастье, тем более знаю, что болит у нее голова: вчера красила пол в алтаре, угорела. Вернулась из Н. Синячихи поздно, говорит, что работала одна, Окулова не было. В нижнем этаже привела в порядок все горизонтальные витрины, жалуется, что одной в церкви боязно работать».
«28 июля 1978 года. С женой заполнили три витрины: повесили половики, скатерти домотканые и полотенца. Как хорошо работать вместе с ней, она много дает разумных советов. Обратно из Н. Синячихи шли пешком до Межной, 5 км, жена едва дошла, болят у нее ноги, опухают. Дома на ночь опять привязала репей».
«2 августа. Вечером с женой ходили на реку полоскать экспонаты для музея. Жена говорит: кто бы мог подумать— Анна Самойлова из Алапаевска через сто лет будет полоскать рубаху и штаны Халяма из деревни Исаково. Еще много, много раз себе повторяю: бог ее мне в окошко подал — как она много для меня делает».
Не могу представить себе, чтобы кто-то другой, а не Анна Ивановна, открывал тяжелые ворота музея, улыбаясь устало и приветливо. Музей закрыт. Выходной день. Но люди едут, стучат и, повинуясь старинному обычаю не отказать путнику, ворота распахиваются столько раз, сколько в них постучат.
Интересно, кто придумал эти удобные уравнительные слова: «незаменимых нет»? Во всяком случае, здесь далеко до народной мудрости. В русских сказках Иванушка всегда незаменим, никто не может победить трехглавого дракона, а он может.
ИЗ КНИГИ ОТЗЫВОВ МУЗЕЯ:
«От всей души благодарим создателей музея, особенно И. Д. Самойлова, удивляемся его настойчивости и энергии. Нам хорошо знакома история этой церкви, мы видели ее в роли зерносклада, всегда болела душа за то, что гибнет такая красота. Много раз были попытки спасти этот памятник архитектуры, но, видимо, не было такого человека, который довел бы это дело до конца. Спасибо вам, Иван Данилович, за спасенную красоту.
Спиридонова, Симакина, г. Качканар».
«Все, что здесь увидела, трогает до слез. Здесь острее понимаешь и чувствуешь, как тонка и богата душа народа, как бережно надо охранять и продолжать художественные традиции. Нет слов, чтобы по-настоящему отблагодарить тех, кто сделал все это чудо.
Петрова, г. Артемовский».
«Своим трудом вы воскресили в душах тысяч и тысяч посетителей музея старинные нравы и обычаи. Мы влюблены в деревянную избу, которая напомнила нам наше детство и юность, хотя и не на уральской земле, но все равно на нашей русской земле, под Казанью.
Гости из Донецка — Петров, Гурьев».
«Трудно подыскать слова благодарности, не избитые в нашей речи, а хочется как-то по-особенному очень тепло поблагодарить собирателей этой чудесной коллекции. Проделан титанический труд, сохранено для народа его национальное искусство, мы приравниваем это к подвигу. Сейчас много говорят об этом, но один раз увидеть эту красоту лучше, чем тысячу раз услышать. Особенно ценно то, что этот музей не перекочевал куда-то в город, находится там, где он вырос, врос своими корнями. Наша бессонная ночь, длительные сборы, масса всяких неудобств длинной дороги забылись моментально и стали такими никчемными после просмотра экспозиций музея. Желаем Ивану Даниловичу здоровья, здоровья, а что делать дальше, он знает прекрасно.
Группа архитекторов проектного института
«Уралгипромез», Свердловск».
«Мне 76 лет, с 1905 по 1910 г. я жил в Н. Синячихе, ходил в эту церковь, исполнял обряды. Сейчас я снова все увидел. Я даже не представлял, какая красота заключена в самой архитектуре здания этой церкви и какая теплота человеческая ее внутреннего художественного содержания. Словно прозрел.
Подполковник в отставке Елькин».
«Кто любит, тот любим…
Кто светел, гот и свят….
Дорогая Анна Ивановна! Дорогой Иван Данилович! Дорогой Александр Иванович! Дорогие товарищи! Низкий поклон Вам. Великая благодарность за душу живую… Спасибо за прекрасное путешествие, которое мы совершили сегодня.
Е. Камбурова, г. Москва».
«Необыкновенно, прекрасно, спасибо, Иван Данилович! Спасибо за то, что вы русский и не даете забыть об этом нам. Здесь наши корни, и мы гордимся талантом русского народа, его пониманием прекрасного. Это незабываемая встреча. Омск».
Только из надо думать, будто все в прошлом. Посмотрите внимательнее вокруг себя. Посмотрите, как смотрит Иван Данилович. Мы хвалим его, а могли бы и сами… Наша земля и сегодня необыкновенно богата талантами. Дело за нами. Давайте учиться их видеть и радоваться им.
Вот у Самойлова выставка удивительных акварелей. Они сделаны кистью Анны Ивановны Трофимовой (когда-то бухгалтер в «Заготскоте», ныне — пенсионер, впервые кисть взяла в 56 лет). А вот ковры Христины Денисовны Чупраковой. Ей сейчас за восемьдесят. С ней меня свел Иван Данилович, это он показал мне дорожку к ее дому на алапаевской улице Колногорова: «Ой, девка, куда ты попала, ты сейчас обхохочешься!. Смотри, георгин-то мой — совсем с ума сошел, выше дома поднялся!»
Послушайте ее шутейную речь, которую она творит каждый раз, будто ковшом черпает: «Ой, Маша, ты сейчас обхохочешься! Этот ковер у меня на правтике!» (т. е, выправляется на стене, одновременно проходя практику). Посмотрите ее новые работы: «Я все что-нибудь да делаю, ну в магазин-то схожу или в баню, а так все ковыряю иголкой, и сама удивляюсь: и как это меня сподобило, ведь красота! Искусство — это очень хорошо,— труды!»
Все, что происходит в музее Ивана Даниловича,— это только начало. Тридцать лет шел он к великой своей мечте. Слыл чудаком, когда таскал на себе — спасал! — двери, простенки домов, потолки, расписанные некогда уральскими народными мастерами. Всеобщая страсть к полированной, одинаковой — чтоб не хуже, чем у соседа — мебели захлестнула, увы, и уральскую деревню. Старые крестьянские дома пошли под топор. Вместе с ними и предметы крестьянского быта — прялки, туески, самовары, иконы местного письма. Иван Данилович первый понял, почувствовал сердцем, что пройдет время, схлынет мода — и люди затоскуют в пустоте и одинаковости быта, лишенного творчества, очищенного от земных корней. Он предвидел это и терпел насмешки.
Из письма Ивана Даниловича (октябрь, 1979 г.):
«Может быть, о башне пока ничего и не надо писать, так как дело еще не закончено. Ведь я должен еще привезти две-три избы XVIII века, дом с народной росписью, деревянную часовню, а может, и две, кузницу, деревянную пожарную (с полным инвентарем), создать усадьбу крестьянина XVIII—XIX веков со всеми надворными постройками и орудиями труда, поставить амбары, овин, гумно, водяную мельницу, колодец-журавль, деревню Балакино обнести огородом с полевыми воротами, построить плотину,— восстановить старый пруд западнее деревни Балакино, восстановить кедровую рощу (там еще около десяти кедров сохранилось) и кое-что еще по мелочи. Объем громадный, но все это реально, сделать можно, я в себе уверен, сейчас живу этим. Жена узнала эти мои прожекты — ревом заревела. Ну ничего, она меня понимает: для себя я ни одного дня жить не буду».
У музея в Нижней Синячихе будет долгая жизнь, потому что народное искусство бессмертно. Ом будет жить до тех пор, пока люди берут на себя гораздо больше того, что положено им по должности. А такие люди будут всегда. Свердловчане уже видели выставку ковров алапаевской бабушки Христины Денисовны Чупраковой. С ее творчеством, жизнерадостным и ярким, знакомы Суздаль и Москва, Берлин и Лондон.
Но если всходам случайно не повезло, если побегам приходится взрывать асфальт, то им надо помочь. Речь идет не о спасении цветов: вышел я на улицу, такой хороший и добрый, и решил что-нибудь поспасать, хотя мог бы этого и не делать. Нет, дело не в цветах; речь идет о нас самих. Человек не может оставаться человеком без травы и цветов, без живой и прекрасной жизни. Она пульсирует, ее движение физически ощутимо, она ежесекундно напоминает каждому: ты не железный винт в производственном механизме, ты — создатель его, ты — первичен… Спасая траву и цветы, мы спасаем не траву и цветы. Мы сохраняем себя, все лучшее в нас.
