Сколько же этих конвертов — белых, коричневых, голубых, с картинками и баз, с марками знакомыми и незнакомыми! На конвертах — штемпели почти всех городов нашей страны, почтовые знаки Бельгии, ФРГ, Болгарии, Польши, Чехословакии… Нет, не стоит и перечислять, откуда приходят тысячи писем. «Свердловск. Писателю Рябинину».
Конечно, это можно объяснить тем, что Борис Рябинин — писатель широко известный. С 1936 года он издал около 80 книг. Его книги переведены на латышский, эстонский, украинский, грузинский, белорусский, английский, немецкий, французский, испанский, польский, финский, венгерский, румынский языки.
Можно объяснить популярность Рябинина и миллионными тиражами его произведений. И тем, что его творчеству присуща жанровая и тематическая многоплановость, разные проблемы близки перу писателя.
Но все же самое широкое читательское признание ему принесли статьи и книги об охране природы.
Их наполняет знание жгучих проблем современности, неистребимая любовь к природе, страстная гражданская позиция защитника всего живого на Земле, готовность вмешаться в конфликтные ситуации, чтобы помочь природе — основе основ жизни человечества.
Острое перо публициста обращено против всех, кто бездумно, потребительски, варварски подходит к природе.
Недаром статьи и книги Бориса Рябинина никого не оставляют равнодушными, они получают или горячее одобрение, или вызывают споры, даже попытки критикой ответить на критику.
И очень часто по произведениям Бориса Рябинина принимается меры. Спасена от загрязнения, а значит, и от гибели река Чусовая в результате «Операции «Ч», которую проводил журнгл «Уральский следопыт». Одним из инициаторов этой операции и активным участником ее был Борис Рябинин. Впоследствии свои очерки и статьи он объединил в книгу «Операция «Ч».
Таких фактов много.
Б. С. Рябинки — член Центрального правления Всероссийского общества охраны природы, он награжден высшим почетным знаком этого общества — «За охрану природы России».
Читатели видят в Рябинине одного из последовательных защитников природы в нашей стране.
Вот строчка из письма жительницы города Копейска Анны Кузьминичны Кичет: «Как где что случится (убивают зверей), сразу разные люди говорят: «Надо Рябкнину написать».
Вот строки из письма Галины Серебряковой: «…прочла залпом вашу книжку «Человек должен быть добрым». Побольше бы такой подлинно гуманной литературы».
Вот письмо из Софии от Пехливановой: «Мы, многочисленные любители всего живого, читатели ваших книг и ваши почитатели, будем очень счастливы встретиться с вами и содействовать распространению ваших идей».
Свой первый очерк — о Каме — Борис Рябинин напечатал в «Уральском следопыте» в 1935 году, через год появилась его первая книга — «Каменные загадки», а еще через год была издана книга «Мои друзья», которая принесла писателю непроходящее читательское внимание. Она много раз переиздавалась в Москве, помогла рождению многочисленных книг о животных: «Твои верные друзья», «Рассказы о верком друге». «Вы и ваш друг Рэкс», «Нигер», проблемных книг о природе — «О любви к живому», «Я — егерь», «Человек должен быть добрым», «Диалог о природе».
Годы не властны остудить сердце Бориса Рябинина. Он по-прежнему молод душой, крепок телом. Жизнь его буквально проходит на колесах и на крыльях. Откликаясь ка призывы читателей, он летит то в Ленинград, то в Киев, то в Хабаровск, то на север Сибири, выезжает в командировки по просьбам «Литературной газеты» и «Литературной России»…
А ведь Б. С. Рябинину исполнилось нынче 70 лет. Ко для него семидесятилетие — рубеж, за которым — новая большая работа. Будут новые произведения — значит, будут новые читательские письма с короткой надписью: «Свердловск. Писателю Борису Рябинкну». Письма, которые говорят, что он нужен людям, нужен своей стране.
Лев СОРОКИН, председатель правления Свердловской организации Союза писателей РСФСР.
1.
Да, все-таки болото — на лучший способ существования… Он, боец Шубин, это сказал или кто другой вместо него, пытаясь иронией придать себе силы и выносливости? А стужа такая, что кажется, все тело превратилось в ледышку, и удивительно, что голова что-то еще соображает. Потянуло дымком, немцы, что ли, развели костерок, тоже зазябли, небось… Да нет, навряд ли, стерегутся всего, понимают, что костер может демаскировать их. Откуда же дым? Э, разве мало сейчас всякой гари, пожарищ. Всю землю спалили, гады! А пробирает как! Невтерпеж, право, ну, совсем невтерпеж: зубы выбивают быструю чечетку и все тело сотрясает мелкая знобкая дрожь; но терпеть надо, иначе — смерть. Тихо, товарищ Шубин, цыц, возьми себя в руки, сидел и сиди, сам залез в эту болотную черную жижу! Ты, солдат, должен жить, вопреки всему бороться, чтоб побеждать врага.
Газеты писали: когда в Сталинграде рухнули пять верхних этажей большого каменного дома, из нижнего этажа которого советские бойцы вели огонь по врагу, боец-киргиз, упорный парень, глянув на потолок (цел еще? не обвалился?), заметил: «Город устал, дом устал, камень устал. Мы — не устал…» А кто написал? Корреспондент. Значит, и он был там. Интересно, остался жив? Тоже, видать, лихой парень… Сейчас Алексей заимствовал для себя силу и мужество других. Снова и снова твердил себе: жить ты должен. Обязан! Иного не дано и быть не может. И ведь ты — уралец.
Снова вспомнилось, теперь совсем недавнее: прервалась связь во время боя, связисты восстанавливали ее, под огнем противника переправляясь через реку. Вода кипела от взрывов и обжигала ледяным смертельным холодом. Много наших побили тогда, многие ушли на дно, но кто-то каждый раз подхватывал провод, и доплыл… Вот и он тоже тянет связь: с переднего края, даже, по сути, из расположения неприятеля, собрав необходимые сведения, и доставит их командованию чего бы то ни стоило.
Кажется, стало немного теплее, или уже притупилась чувствительность, накаливается и давит какое-то безразличие ко всему, жизнь или смерть — не все ли разно? Каждому умирать когда-то, все живущее смертно. Нет, нет! Прочь слабодушие, это — предательство!
Немножко анкетных данных. Родился в Свердловске, работал в драмтеатре ведущим электроосветителем. Когда разразилась война, ему дали броню. Нужный человек в театральном производстве, обязан оставаться в тылу. А он хотел на фронт, не раз приходил в горвоенкомат с документами, все как полагается. Его почти без слов заворачивали: «Годами не вышел, подрасти!» Раз вроде получилось. Приняли, попал в казарму, остригли, в баню сходили группой. После построили и — на старый вокзал, получили продукты и — в вагон. Вдруг кричат его фамилию. Появился капитан, начальник эшелона. «Шубин!»— «Я!» — «Не я, а есть. Забирай мешок и следуй за мной».— Вышли. Первое, что увидел,— машина знакомая из театра.— «Садись и больше нос никуда не суй».
И только в конце 1942-го ему повезло — направили в азиатехническое училище, в Троицк, в Челябинскую область. Но через месяц училище расформировали, курсантов отправили на фронт (был тяжелый, переломный период), а новичков — домой. Что ты будешь делать!
После — опять ходил и ходил в горвоенкомат. Он хотел-таки своего добиться и добился. Отправили в Камышлов, в военное училище. Тут прибыла комиссия из Москвы — отбирали разведчиков. Предварительный отбор: проверяли реакцию, задавали вопросы. Отобрали. Внезапно опять застопорило: семилетка, мало знаний… И вдруг общее построение училища, начальник объявляет приказ: три четверти личного состава училища должны немедленно выехать на фронт. Все свершилось в одну минуту.
Не забыть, как у начальника дрогнул голос: «Сынки, кто считает, что не готов к фронту, может написать рапорт».
Уже шло сражение на Курской дуге. Танковый корпус, куда он (топал, за трое суток вышел из строя, осталось три танка. Так начался фронт для рядового разведывательного батальона Алексея Шубина…
…Сорок четвертый. Осень. Наши с ходу взяли Луцк, а он, выбитый и отогнанный враг, потом окружил. Задача разведчиков была — помочь танковому корпусу прорыва. Разведчики один за другим уходили в расположение врага и не возвращались. Настал черед Шубина. Хорошо прошел почти всю дорогу. Да напоролся на фашистов. Те, похоже, тоже выясняли обстановку. Близился вечер, темнело уж, и все-таки увидели. Он уходил от них перебежками и вот тут попал в болото, в черную застывающую жижу с редкими пожелтевшими и увядшими кустиками рогоза. Осень, зелень отошла, хоть не больно надежное, а все же было прикрытие, маскировка. Надо дождаться темноты. Решил дожидаться, не рисковать зря. Однако теперь встал вопрос физической выносливости, закалки, как выдюжить. Не двигаться — превратишься в ледяную мумию, а двигаться — выдашь себя, убьют… Долго ли он сможет это выдержать? И сколь вынослив и долготерпелив, глазное — вынослив, стоек и мужествен должен быть советский воин, чтоб свершилась победа?…
2.
Он пришел ко мне сам, предварительно позвонив по телефону. Представился: «Шубин Алексей Александрович». Тысячу раз извинился («оторвал от дел»).
Когда говорит, волнуется, наверное, пережитое встает перед глазами, напоминает о себе. Возраст? Около пятидесяти (после, в разговоре, уточнилось — пятьдесят шесть).
Отрекомендовался: председатель областной федерации по закаливанию организма холодом и зимним плаванием. «Моржи». Слыхали? Сразу сказал, что плоховато слышит: последствия войны. Да и со зрением тоже не все в порядке, по той же причине. Что его привело ко мне?
Он — «морж»… И принялся горячо, заинтересованно пояснять: знаете, что это такое — купанье в любую стужу в проруби? Собственно, по его глубокому убеждению, это даже не спорт, а очень важный метод излечения, необходимый для тех, кому выпали на долю серьезные испытания, чей организм, здоровье, а отсюда и вся жизнь оказались в кризисном состоянии.
Но, может быть, прежде он завершит свою историю с сиденьем глубокой осенью сорок четвертого года в болоте, под дулами немецких автоматов? Да, да, конечно, заторопился он…
3 .
…Надо напрягаться, чтоб не замерзнуть, а он, наоборот, весь распустился, обмяк. Ждал, когда немцы уйдут, а они не уходили. Очень трудно заставить себя что-то делать в такой обстановке. Трудно принудить себя вылезти. Наконец решился, вылез. И немедленно затрещали выстрелы. Правильно делал, что отсиживался.
Он опять стал делать перебежки. Кольцо врагов раскололось, они бросились вперед, а он — назад. Вдруг поднялась стрельба с обеих сторон. Час от часу не легче. Пули — туда и сюда, жужжат, как осы. «Близко свои, кричу им, а они бьют»,— рассказывал он. Все-таки вышел, добрался благополучно до своих. «В штаб, в штаб»,— говорил задержавшим его. Разведчикам особый код давался. Его узнали. Но тут кончились силы, его всего било, и он не мог ни согреться, ни сдержать этой проклятой дрожи. «Чувствую, теряю сознание. Физическая и нервная перегрузка. Рука вся искусана. Кусал, чтоб не потерять сознание». Посадили в машину, увезли. Пришел в себя в расположении части. Натерли спиртом. Вроде порядок…
А через сутки — опять болото. Попали под обстрел. Одна мина не взорвалась, другая тоже, все на том же болоте. Оно убивало, оно и спасало. Вся жизнь в мыслях, чувствах прошла на этом болоте.
В том же, сорок четвертом, все это начало сказываться. Не выдержал организм непомерной, нечеловеческой нагрузки. К простуде прибавились контузии. Попал в госпиталь. Лежал, глаза закрыты — живой неживой, тыкали иголкой, ничего не чувствовал. Уколы, бесконечные уколы-инъекции… Врач-полковник из ставки главного командования учил бороться — психически, заставить себя; вставал на ноги благодаря этому. А то уж порой начинало казаться: все, не встану, конец.
В ноябре 1946-го демобилизовали. Из Берлина. Тем окончился его ратный путь. Худой, одежда болталась, как на вешалке. Мучила гипертония. Приехал домой. Отец тоже больной. Надо работать, самое последнее дело — бездельничать; пошел в театр, на прежнюю должность. Приняли как героя, рады были, что вернулся.
А в военкомате, когда оформляли документы, сказали:
— Сейчас мы тебя комиссуем, будешь инвалидом второй группы…
— За меня ни одна девушка замуж не выйдет!..
Тот, кто сказал про инвалидность, засмеялся (нашел над чем смеяться). Алексей схватил чернильницу да в него, не владел собой. Прибежали солдаты, держат его, а он будто и совсем не он, не похож на сдержанного Шубина. Недели через две пришли двое, отвели в одно учреждение, там допросили: почему он швырнул чернильницей в работника военного комиссариата, что хотел этим выразить? Нелепый вопрос.
В театре к молодому осветителю относились хорошо, как к ветерану войны и заслуженному человеку. В голову лезло — зачем так мучиться, лучше умереть. Он начал седеть, на лице обозначились глубокие морщины. Ничто не радовало, все существо пронизывало одно — боль, боль, боль. Вот оно, болото, когда сказалось. Где взять силы, чтобы жить, продолжать жить?
Иссякли силы, кончалась уверенность в себе, в способности преодолеть недуг. Сколько раз подумывал о самоубийстве…
Однажды знакомая девушка принесла фотоснимки: бутылка, а в бутылке она. Брат снимал. Ловко сделано. Алексей всегда любил всякие поделки, увлекало мастерство. («Я рукодел. Что-нибудь да делаю. Мастеровым надо было родиться».) Рассматривал снимки, восхищенно покачивая головой; и как уж у нее вырвалось, наверное, и сама не знает:
— Не надо, Алеша. Не сиди тут.
Иди…Ничего особенного не сказала, но это послужило толчком. Сколько раз потом мысленно он благословлял ее имя, благодарил за сказанное: «Иди…»
Получилось вроде болеутоляющего допинга, ослабляющего страдания и придающего силы… Надолго ли?
Дома у рукодела устроено все своими руками — и электропроводка, и ванная; тоже лечебный фактор — поработаешь руками, и как-то спадает нервная тяжесть, на какое-то время приходит общее облегчение. Одно время увлекался радиолюбительством, пробовал всякие непростые вещи (что такое акупунктура, знаете?), пытался обратиться к иглотерапии — китайской медицине, хотел снять головные спазмы, не помогло. Делал разные приборы, испытывал на себе, тоже с лечебной целью, и тут же рядом мастерил для ребят разные вещицы. Любит детей. А дети чувствуют душу человека, тянутся к нему. Чем-чем, а их вниманием он не обижен (лучшая характеристика!).
Как ни жаль было расставаться (привык, полюбил; полюбил даже тишину пустого зрительного зала перед спектаклем, дышать воздухом сцены,— испытывал от всего этого величайшее наслаждение), но покинул театр — пошел на ВИЗ. В лабораторию. Потом перебрался на другой завод, уже в качестве начальника лаборатории. Начал учиться. Учиться было тяжело. Все ничего, и вдруг свет уходит из глаз. Снова боли. Такие нестерпимые, что хочется завыть волком, закричать на весь белый свет. Нет мочи терпеть. Все-таки за что судьба так жестоко обошлась с ним?
Закончил радиотехнический техникум, год проработал, поступил в УПИ — Уральский политехнический институт. На радиофак. Добрые люди помогали всем чем могли. Но с радиофака пришлось уйти. Боли учащались; в голове зашевелилось: стоит ли жить дальше? Если никак не наступает улучшения, не лучше ли ускорить развязку? Он хватался за голову, зажимал уши, словно кто-то продолжал нашептывать: хватит, хватит…
В какой-то мере помог аутотренинг; стал усиленно заниматься им, а в 196… году (точно не помнит) случайно услышал разговор в трамвае. Двое мужчин беседовали: «Вот я купаюсь, потому и крепкий». Почувствовал глухую зависть. А разве не может купаться он? Из дальнейшего разговора понял, что речь идет о зимнем купании. Как раз в ту же пору прочитал в газете (теперь он точно помнит: в 1965 году) про первый слет «моржей»-одиночек в Череповце. Думал, это те, кто начинал закаляться с детства (статья была: в семье детишки босые бегали по снегу и хоть бы что). Самому не попробовать ли? Терять все равно нечего. А, была не была. На стадионе «Динамо» записался в группу здоровья. Появились новые знакомые, друзья, тоже одержимые недугами, как и он, среди них — Курнез, уралмашевец, слесарь. Работал в цехе крупных узлов. Того к «моржеванию» подтолкнул радикулит. Познакомились. Курнев был одним из первых «моржей», занимался самостоятельно; потом на Уралмаше возникла своя группа, увлечение Курнева дало толчок. Но это произошло позднее.
Первое купание… Первый раз — в холодную воду, поздней осенью. На городском пруду.
Курнев командовал себе: «Давай, давай!» У него был принцип самовнушения.
Врач: «Да вы с ума сошли!»
Сойти и вправду, пожалуй, было от чего.
Лед стал, пошли, сделали небольшую прорубь, на мелководье, чтоб было по грудь. Чтоб двое с боков держали.
— Кто желает?
Пошли двое. Их опустили и тут же выдернули. Всплеснула вода, мелкие пузырьки разбежались по поверхности. У искупавшихся, точнее, окунутых был такой вид, будто они побывали на том свете и вернулись живехонькими. Даже не верится…
— Почему? Почему мелко и так быстро? — запротестовал Шубин.— Хочу глубже!
Окунулся с головой. То ли от ожидания чего-то необычного, сверхъестественного, то ли от нервного напряжения, а холода не почувствовал. Почувствовал победу над собой.
Вот так же он почти не почувствовал в первый момент холода там, в болоте, но тогда было совсем другое.
После — регулярные купания, три раза в неделю. Впрочем не надо думать, что все так легко и просто.
Показательные цифры: записалось в группу 120 человек; анкеты сдали — 65; приступили к занятиям — 50. К финишу пришло — 30, четвертая часть…
И все же. И все же. Те тридцать не пожалели, что не сдрейфили. Кому как, а он будто заново родился. Воскрес из мертвых. Да, да! Давно ли врач предупреждал: на втором этаже живешь, так на площадке постой, передышку дай. А то сердце не выдержит. И вдруг будто заново начал жить! Идешь домой, легко все, ясным взором озираешь вокруг, смотришь на окружающее.
А то «скорая» увозила домой с работы. Уходил на работу на своих двоих, возвращался на колесах.
Болели ноги. Забыл думать о ногах. Прекратились припадки. Сразу пошли в гору и дела: стал ведущим конструктором-электронщиком. Он на пенсию вышел с этой должности. Вот оно, чудо-«моржевание». Впрочем поразительное оздоровляющее влияние зимнего купания известно исстари. Известно, что Гиппократ купался, «моржевал», но Шубин преодолел себя, свою хворь — в этом главное.
4.
И все-таки, что привело его ко мне? Изведав все на собственном опыте, он захотел помочь другим людям, таким же страдальцам, каким в недавнем прошлом был сам. А ведь их, увы, не так уж мало. Много’ Ветераны войны, которым пришлось вынести нечеловеческие испытания, увечные, наконец просто больные люди, от рождения страдающие теми или иными недостатками или пороками организма. Надо им помочь! Знает по себе, как это тяжело, когда тебя не понимают или смотрят как на совершенно нормальное, обычное явление, что ты — инвалид, нетрудоспособный и вообще ни на что не способный, что с тебя взять; только охать да стонать способен. Вот он и пришел, чтоб поделиться своими мыслями и соображениями, попросить написать, чтоб о том стало известно всем…
Как хорошо, до чего чудесно, изумительно прекрасно, когда мы здоровы, когда все в нашем организме находится в равновесии, в том волшебном равновесии, которого на протяжении миллиоколетий добивалась и добилась природа, когда ты почти не ощущаешь своего тела— так в нем все сбалансировано («легки телом и душой»), не ощущаешь и не задаешься вопросом, как действует тот или иной орган — все работают в удивительной синхронности и взаимосвязанности. Вот тогда и твоя работа ладится, всякое дело по плечу, не раздражают окружающие. Вообще человек здоров, пока он не чувствует своих органов, не задумывается над тем, что у него есть сердце, печенки-селезенки и всякое прочее естество, необходимое для его существования. Великая вещь — здоровье! А если нездоровье?..
Но ведь еще наш великий соотечественник И. П. Павлов утверждал: «Для человеческой личности открыты чрезвычайные возможности не только направлять и совершенствовать свои привычки, но и в значительной степени регулировать прирожденную силу или слабость». Замечательные слова! Значит, хочешь быть здоров — и будешь здоров, если захочешь по-настоящему. Раньше говорили: в здоровом теле здоровый дух. А может, при здоровом духе — здоровое тело?
Настоящие моржи — могучие морские животные — всю жизнь проводят у воды и в воде. Обитатели северных широт, они превосходно приспособлены к капризам сурового климата. Почему бы человеку хоть чуточку не позаимствовать у них?
Однако требуется соблюдение определенных условий.
— Самое главное, зачем я к вам пришел,— произносит Алексей Александрович,— это предостеречь от неправильных представлений и ошибочных поступков. Ледяная купель — чудесное, исцеляющее средство. Однако не всегда и не для всех, это надо учитывать, чтоб не навредить себе. Некоторые поступают слишком лихо, раз — и в прорубь; а лихости не должно быть, ни в коем случае. Но это вовсе не значит, что надо отчаиваться. «Моржевание»— неправильно. Что значит «моржевание»? Закаливание, так будет правильнее и по сути и по форме. Тут, конечно, необходима врачебная консультация, постоянный надзор и совет знающих людей. Кому-то запрещено купаться, он ходит делает упражнения; солнце, ветер— тоже закаливание. Главное — на сидеть, не бездействовать и не ныть. Больше веры в себя!— Он умолкает, но видно, что ему хочется сказать еще очень много. Например, он мог бы сказать о своих взглядах на хатха-йога, чем, по его мнению, она уступает нашему методу закаливания. Хатха-йога не терпит никаких нарушений в режиме питания, труда и отдыха, а разве при нынешнем нашем образе жизни возможно достичь такого «железного» режима. Нереально! Хочешь не хочешь, а всегда могут быть отклонения. Нет, нет, он не хает хатха-йогу, а все ж…
Да! Мы не все сказали о нашем герое: он давно женат (женился в 1948 году), у него взрослый сын (живет отдельно, поскольку обзавелся собственной семьей), есть внучка — выходит, он уже и дедушка. Так что жизнь продолжается, друзья…
