Гвардия — цвет наших Вооруженных Сил. Родилась она в самый трудный для Родины год — огневой 1941-й. Уже тогда говорили: где гвардия держит оборону — врагу не пройти, где гвардия наступает — враг бежит. Приказом наркома обороны № 308 от 18 сентября 1941 года первые четыре дивизии, показавшие чудеса храбрости и стойкости, были поименованы гвардейскими. За время Великой Отечественной войны звания гвардейских
были удостоены стрелковые, авиационные, воздушно-десантные, кавалерийские дивизии, танковые и механизированные бригады, корпуса и армии, части и соединения Военно-Морского Флота, отдельные корабли. Все гвардейцы доблестно действовали на направлениях главного удара.
Среди первых четырех гвардейских дивизий была и уральская легендарная 153-я, ставшая 3-й гвардейской. Она формировалась в Свердловске и вступила в бой на пятнадцатый день войны под Витебском, била фашистов под Смоленском.
Почти четыре года сражалась дивизия. Прошла с боями более двух с половиной тысяч километров. За мужество и отвагу дивизия была награждена орденами Красного Знамени и Суворова. В рядах дивизии выросло пятнадцать Героев Советского Союза. Четверо гвардейцев стали полными кавалерами ордена Славы.
Редакция предлагает читателям новую балладу Венедикта Станцева, которую он посвятил своему однополчанину по 3-й гвардейской стрелковой дивизии.
1 .
Он знал село,
его в селе не знали.
«Что его принесло?» —
Бабы гадали.
Красив, как бог,
солдат кудрявый,
только не было ног —
ни левой,
ни правой…
А изб в селе
выжило мало:
все почти
бомбами раскидало.
Жили в дотах,
в сырых блиндажах —
в излучине Дона,
на бывших лугах.
А бабке Настасье
вот так повезло:
дом бабки Настасьи
не разнесло.
Вышла Настасья
на шаткий порог,
шумнула Настасья
солдата без ног.
В подол прослезилась:
«Ой, лихо тебе,
входи, сделай милость,-
просторно в избе».
Бабка с печалью:
«Откуда, куда?» —
«Корабль мой причалил
сюда навсегда,
теперь тихий Дон —
навеки мой дом,
а почему,—
ни сейчас, ни потом…»
2.
Предшествует этому
грустный рассказ…
Взяли село
лишь на третий раз,
дошли, добежали
до самого Дона,
да вот беда —
не стало патронов.
А немцы бьют,
а немцы прут
и без труда село берут.
Откатились наши,
да не все:
остались мертвые,
пристывшие к земле…
Кровоточил степной закат,
прошитый пулей,
как солдат.
Январский свирепел мороз:
упал от раны —
все — замерз.
А ему пуля
грудь прошила,
и кровь за пазухою стыла,
3 .
Над мертвыми
враги закоршунели,
срывали с них
и шапки, и шинели,
и валенки,
и ватники,
и теплое белье…
Вот и к нему
слетелось коршунье.
Он встал,
упал,
и снова встал,
и хрипло Гитлера послал
ко всем чертям,
ко всем богам,
и отрубил:
«Снимать не дам —
Я сам…»
4.
Катилась поземка
по голым стопам.
Вот она — смерть
у самого виска.
Сочилась кровь
из правого соска
сквозь синюю тельняшку,
сквозь белую рубашку,
и на рубашке белой
тут же леденела.
Молчали немцы оцепенело.
И в руках у них,
и в стволах,
и в глазах
он видел одно:
страх!..
Офицер со злобой:
„Mein Got,
das ist schwarz Tot“ .
И встал солдат на берегу
лицом к врагу,
а за солдатскою спиной
стонал под ветром
лед донской.
И сердце заслонив рукой,
смотрел солдат —
боль отлегла
на волчий глаз ствола.
И опалился ствол огнем,
и сразу в сердце —
боль и гром.
И всплыли вдруг
родимый дом,
Маруся в платье голубом
и зори за Днепром.
Но все смела
война огнем:
невесту в платье голубом,
и всю родню,
и отчий дом…
5 .
Лежал солдат
на синем льду
у мрачных немцев на вид>:
и каждый понял
мысль одну:
«Их не сломить,
их не убить,
их никогда не победить!..»
И офицер
в слепом смятенье
приказ отдал
на отступленье.
6 .
Солдат очнулся.
Тишина.
Плыла бескровная луна:
«Не может быть,
не может быть,
я жив,
я жив,
я буду жить!..»
И, приподнявшись на локтях,
он разглядел своих впотьмах,
вздохнул:
«Спасение мое!..»
И снова рухнул в забытье—
7.
Война не давала спуску —
вовсю громыхала под Курском.
Там на корню
хлеба горели,
а здесь хлеба
спокойно зрели.
И ласточки гомонили
над братскою могилой.
Было небо голубым,
как счастье,
ромашки улыбались
белозубо.
8.
Опять всплакнула
бабушка Настасья:
на полсела —
одни печные трубы.
На крыльце —
под хитрою резьбою —
пел солдат
вполголоса, вполсилы
о моряке,
что был красив собою,
и про Марусю,
что его любила.
А потом сказал,
как родной маме:
«Нет, бабуся,
слезы лить не будем…»
И, кивнув веселыми кудрями,
с вещмешком отправился
по людям.
9.
У этого дота
гибла пехота.
А сейчас этот дот —
самый мирный дом;
амбразура —
стала окном.
И заборчик есть,
и калитка,
и труба железная,
как зенитка.
Травой-лебедой
зарос накат…
Костылем по стеклу
постучал солдат…
У хозяйки —
на высохшей ладошке —
две прошлогодние картошки;
«Не прогневись, служивый,
хлеба— ни крошки…»
«А я не за этим,
для ребятишек —
больших и малых —
ищу я книги и журналы…»
10.
Ахали все
бабкины соседи,
читая на фанерке
цвета меди:
«Библиотека имени Победы…»
А война не давала спуску —
вовсю громыхала под Курском.
11.
Где дот стоял
с амбразурой-стеклом,
теперь стоит
кирпичный дом,
и книги —
хозяева в доме том.
И он при них,
и они — при нем…
12.
Моя баллада —
без прикрас.
Вам адрес солдата?
Хоть сейчас…
