1. Запонки «Зеа Лорд»
Начальник уголовного розыска Антон Бирюков, как правило, приходил в райотдел за час-полтора до начала работы, чтобы на свежую голову, без суеты, ознакомиться со сводкой ночных происшествий. В дежурной части в это время обычно тишь да гладь: сотрудники пульта охранной сигнализации, шофер оперативной машины и дежурный по райотделу, позевывая, ждут часа, когда кончатся их полномочия.
Однако на этот раз, теплым июльским утром, едва открыв дверь «дежурки», Бирюков догадался, что случилось ЧП. Кроме сотрудников ночной смены, несмотря на ранний час, здесь уже находились следователь прокуратуры Петр Лимакин, флегматичный добряк судебно-медицинский эксперт Борис Медников, старший инспектор ОУР по делам несовершеннолетних, сам похожий на щупленького подростка, Слава Голубев, эксперт-криминалист капитан милиции Семенов и проводник служебно-розыскной собаки высоченный сержант Онищенко. Увидев Бирюкова, Голубев подошел к нему и обычной своей скороговоркой тихо доложил:
— В Заречном промтоварный магазин обчистили. Прокурора ждем, сейчас покатим на происшествие.
Зная, что прокурор обычно выезжает по делам, связанным с убийством, Бирюков нахмурился:
— Труп?..
— Колхозного сторожа, кажется, стукнули.
— Какое отношение он имеет к магазину?
— Пока неясно,— Голубев покосился на дежурного.— С нашим участковым инспектором из Заречного разговаривает, а тот еще толком не разобрался.
Дежурный, закончив разговор, сгоряча бросил телефонную трубку на аппарат и повернулся к Онищенко:
— Тебе с Барсом там делать нечего. Преступники, оказывается, на мотоцикле укатили.
Кинолог, пригнувшись, чтобы не удариться макушкой о притолоку, молча вышел из дежурной комнаты. Почти тотчас в дверях показался прокурор района — пожилой грузный мужчина в форменном пиджаке с петлицами. Поздоровавшись со всеми, посмотрел на Бирюкова:
— Едем, Антон Игнатьевич?..— Заметив, что Слава Голубев тоже намеревается ехать, спросил:— А ты зачем?
— Есть предположение, что подростки кашу заварили,— вместо Голубева ответил дежурный.
Через полчаса желтый милицейский «газик», пропылив по центральной улице села, широко разбросанного над речным крутояром, остановился у приземистого деревянного магазинчика «Промышленные и хозяйственные товары». Возле крыльца стояли курносый участковый инспектор с погонами младшего лейтенанта милиции, два старика и чернявая молодая женщина, одетая в модное джинсовое платье. Бирюков, первым из оперативников подойдя к участковому, спросил:
— Что произошло?
— Пацаны какие-то в магазин проникли…— участковый показал на выдавленное в оконной раме стекло.— Я вот и понятых пригласил. А это продавец, она же завмаг, Тоня Русакова.
— Где потерпевший?
— Сторож?.. В медпункте. Его кирпичом оглушили.
— Он что, охранял магазин?
Участковый живо повернулся к завмагу:
— Тонь, расскажи.
Заведующая, смущенно покраснев, бойко затараторила:
— Сторожа у нас по штату нет. Магазин охранной сигнализацией оборудован, которая всегда исправно работала, а на прошлой неделе вдруг забарахлила — не включается, и все! Я, конечно, понимаю, что магазин без охраны нельзя оставлять, доложила начальству и попросила своего свекра, чтобы ночью присматривал. Он тут, рядом, колхозный склад охраняет. Три ночи спокойно прошли, а сегодня вот…
— В магазин после случившегося не входили?— спросил прокурор.
— Ой, что вы! Нет, конечно…— заведующая стрельнула взглядом в участкового.— Эдик строго-настрого запретил туда соваться до вашего приезда.
Бревенчатый магазин был тесно забит велосипедами, стиральными машинами и холодильниками. Одну из стен занимали расставленные по полкам эмалированные ведра, тазы, миски и кастрюли всяких размеров. Между ними лежали кучки слесарных и плотницких инструментов. В углу высился ворох резиновых сапог и ватных телогреек. Рядом стояла секция вешалок с верхней одеждой, а у разбитого окна на длинном прилавке пестрели тюки разноцветных тканей. Примыкающая к окну часть прилавка была застеклена. Под стеклом лежали наручные часы, дешевые браслеты, цепочки с простенькими кулонами, всевозможные броши, кольца и перстни с яркими искусственными камешками. На полках за прилавком располагались галантерейные товары и парфюмерия. Все — в образцовом порядке, и с первого взгляда не возникало даже мысли, что в магазине побывали воры.
Бирюков, рассматривая на полу за прилавком осколки оконного стекла, спросил завмага:
— Вчерашнюю выручку не оставляли в магазине?
Заведующая отрицательно крутнула головой.
— Вчера не торговала. Целый день на базе райпо провела, потом, когда привезла товар, выкладку стала делать.
— Что получили?
— В основном, галантерейную мелочь да парфюмерию.
— А из товаров повышенного спроса?..
— Из дефицитов?.. Разве только золоченые лордовские запонки стоимостью по двадцать пять рублей.
— Где они?
Заведующая с разрешения Бирюкова зашла за прилавок и спокойно выдвинула один из ящиков. На ее лице появилось недоумение. Она торопливо принялась двигать ящик за ящиком, но, так и не обнаружив того, что хотела показать, растерянно сказала:
— Нету запонок. Девятнадцать комплектов, в общей упаковке. Одну пару на витрину выставила, а остальные сюда, под прилавок… Тут была и бутылка французского коньяка «Камю». У знакомых девчонок на базе выпросила… Мужу на день рождения…
Бирюков посмотрел на витрину прилавка, где среди прочих украшений заметно выделялась раскрытая импортная коробочка с золотистыми запонками. На ее шелковой подкладке под рисунком короны синела английская надпись «Зеа Лорд».
— Коньяка тоже нет?— спросил Бирюков.
— Нету.
— Что еще, на ваш взгляд, исчезло?
Заведующая, сосредоточенно наморщив лоб, долго рассматривала полки. Затем неопределенно пожала плечами.
— Без ревизии трудно сказать…
В присутствии понятых осмотр продолжался около часа и ничего утешительного для оперативной группы не принес. Случившееся напоминало банальную кражу. Повод к размышлениям давали всего лишь два факта. Их-то и решил выяснить Бирюков.
— Тоня, если бы охранная сигнализация была исправна, мог бы преступник проникнуть в магазин через окно?— спросил он заведующую.
— А почему бы нет?— наивно удивилась завмаг.— Есть такие спецы — любую сигнализацию отключат.
— В вашем магазине никаких признаков отключения мы не обнаружили. Значит, о неисправной сигнализации тому, кто лез, было известно?
— А черт его знает!— вдруг вспыхнула заведующая.
— Давайте рассуждать дальше…— продолжал Бирюков.— Забравшись в магазин, преступник сразу открыл ящик, где находились запонки и бутылка коньяка…
— Может, он случайно на этот ящик попал.
— Может быть. Но слишком уж подозрительна такая случайность.
Заведующая насторожилась:
— Что вы имеете в виду?
— Кражу мог совершить кто-то из ваших знакомых.
— Например?..
— Например, тот, кто вчера заходил в магазин, когда вы делали выкладку товаров.
Лицо заведующей густо покраснело.
— Кроме мужа, который помогал мне, в магазине никого не было. Если вы его подозреваете, то как же он своего отца чуть не убил?..
Бирюков встретился с завмагом взглядом:
— Тоня, мне надо знать: кто заходил в магазин, когда вы с мужем делали выкладку товаров? Вчерашний вечер был душным, дверь магазина наверняка была открыта настежь. Так?…
— Ну так.
— Вспомните: может, кто-то заглядывал…
Наморщив лоб, заведующая принялась вспоминать вчерашних посетителей, которых, как отметил про себя Бирюков, оказалось больше, чем нужно. Перечислив по именам и фамилиям около десятка своих односельчанок, забегавших на минутку в магазин, завмаг припомнила еще троих механизаторов, колхозного зоотехника и бригадира дойного гурта. Все они, судя по возрасту и по мнению завмага, «не вызывали ни малейших подозрений». После этого вспомнила, что пятиклассник Шура Востриков — братишка участкового инспектора Эдика, заглянув в дверь магазина, спрашивал: «Теть Тонь, новых лобзиков для выпиливания не привезли?»
— Еще кто-нибудь из подростков заглядывал?
Заведующая недолго подумала.
— Еще два парня заходили. Нельзя сказать, что подростки, но молодые. Какие-то не нашенские, не из Заречного.
Бирюков заинтересовался:
— Как они выглядят?
— Одному, наверное, лет семнадцать, от силы — восемнадцать… Высокий, симпатичный, в новеньких штатовских джинсах.
— В американских, что ли?
— Ну. Я сразу приметила — такие джинсы редко на ком увидишь.
— А другой?
— Другой — среднего роста, годами постарше. Вертлявый… Одет неприметно… Белая футболка на нем была с картинкой и надписью «Ну, заяц, погоди!»
— Что им нужно было?
— Тот, который в джинсах, спросил: «У вас сигареты «Мальборо» есть?» Я ответила, что сигаретами в продуктовых торгуют…— Заведующая притихла и вдруг оживилась.— А другой — верно ведь! — коробку с лордовскими запонками увидел на прилавке и стал приценяться, а я убрала коробку и сказала, что торговать сегодня не буду… Потом эти парни сели на мотоцикл и уехали.
— Кто управлял мотоциклом?
— Который в джинсах.
— А мотоцикл какой?
— Какой-то простенький… Синий, без коляски.
— Об охранной сигнализации речи не было?
— Нет,— поспешно ответила завмаг.
Бирюков, посмотрев ей в глаза, сказал:
— Тоня, мне надо знать правду…
Заведующая, потупясь, ответила:
— Откровенно признаться, парень в футболке мне показался подозрительным. Чтобы припугнуть его, я, как бы между прочим, сказала мужу: «Знаешь, Миша, сегодня сторожу новых патронов к ружью привезла». А муж-то не понял, к чему это, и пробурчал: «Ты давай-ка лучше начальство тереби, чтобы сигнализацию наладили».
— М-м-да,— с досадой обронил Бирюков.
В магазин заглянул Слава Голубев.
— Антон Игнатьевич, Боря Медников сторожа из медпункта привел.»
2. В цирке по канату ходят…
Колхозный сторож Назар Гаврилович Русаков оформился на пенсию два года назад, но поскольку здоровьишко еще было, то старик с неизменной своей двухкурковой тулкой продолжал охранять по ночам зернофуражный склад. Село Заречное располагалось в стороне от магистральной шоссейной дороги, воровством здесь с давних пор не грешили, и поэтому, когда сноха попросила Назара Гавриловича присмотреть за магазином, который был рядом со складом, старик охотно согласился.
В последний вечер, собираясь на дежурство, Русаков почувствовал в правом плече «засевший от войны» осколок. Так у старика бывало каждый раз, когда после устойчивой жары погода настраивалась на дождик. Опасаясь дождя, Назар Гаврилович, не глядя на июль, нахлобучил старую кроличью шапчонку, обул резиновые сапоги и прихватил из дому брезентовый плащишко.
Ночь выдалась не по-летнему хмурой. Правда, брызнувший с вечера дождик скоро перестал, но сизовато-серые облака так плотно затянули небо, что не проглядывало ни единой звездочки. Поправляя сползавший с плеча ремень двухкурковки, Назар Гаврилович размеренно прохаживался между магазином и складом. Присев на излюбленный чурбачок у склада, Русаков решил сделать передышку. В ночной тишине послышался трескоток приближающегося от околицы мотоцикла, и показалось, будто у магазина мотоцикл заглох. Назар Гаврилович тяжело встал и, стараясь шагать потише, двинулся к магазину. Из темноты внезапно возник рослый парень и хрипловато спросил:
— Батя, закурить не найдется?
Русаков машинально сдернул с плеча двухкуркогку.
— Я, сынок, с сорок пятого года, как войну закончил, не курю.
— Может, спички есть?
Назар Гаврилович угрожающе поднял ружье.
— Ну-ка, топай отсюда!
Парень испуганно отскочил в сторону и скрылся в ночной темени. Русаков настороженно подошел к магазинному крыльцу. Напрягая зрение, различил возле стены мотоцикл, а в оконной раме черную дыру. Старик не успел еще сообразить, что предпринять, как земля рванулась из-под ног и стремительно опрокинула его навзничь…
— Это ж он, стервец, кирпичиной меня звезданул,— с обидой проговорил Русаков и, осторожно сняв с забинтованной головы шапку, протянул ее Бирюкову.— Во, глянь, тут даже кирпичный след остался.
Бирюков внимательно осмотрел на шапке мех, в котором действительно застряли крупинки кирпича.
Дальнейшее, со слое Русакова, произошло «как в кине про шпионов». Он быстро пришел в себя. Парень, который просил закурить, уже сидел на трещавшем мотоцикле. В тот же миг из окна вывалился шустрый малый в белой майке и, перекинув через плечо ремень спортивной сумки, одним прыжком плюхнулся на заднее сиденье. Мотоцикл набрал скорость, но, когда Русаков закричал «Стой!» и выстрелил вдогонку, на полном газу рванул с дороги через пустырь, где метрах в ста от магазина тянулся глубокий овраг. К великому изумлению сторожа, мотоциклисты перемахнули овраг, как будто по мосту…
Прокурор, вместе с оперативниками внимательно дослушав Русакова, обратился к Антону:
— Похоже, мы со следователем напрасно сюда приехали. Преступление, как говорится, по вашему ведомству.
Бирюков промолчал. Сосредоточенно глядя на пустырь, за которым сейчас, в дневное время, был хорошо виден размытый ливневыми водами овраг, он спросил Русакова:
— Каким же образом, Назар Гаврилович, мотоциклисты перепрыгнули через такую ямищу? На крыльях, что ли?..
Сторож, пожав плечами, неуверенно проговорил:
— Там, вообще-то, рельса лежит, но если рассуждать серьезно, то проехать по ней не каждый циркач сможет…
Бирюков, Голубев и заведующая магазином пошли к оврагу. Ширина его, как прикинул на глазок Бирюков, была не меньше пяти метров, а глубина — около двух. Судя по заросшей тропе, когда-то через овраг был перекинут пешеходный мостик. Сейчас же от него остался лишь кусок железнодорожного рельса, лежащего основанием вверх и вдавленного концами в землю. Антон, достав из кармана миниатюрную рулетку в виде брелка для ключей, присел на корточки и замерил ширину рельсового основания. Показывая Голубеву тринадцатисантиметровую отметку, спросил:
— Как думаешь, можно по такой нитке ночью проехать на мотоцикле?
— А что?..— оптимистично ответил Слава.— В цирке и по канату ходят…
— Придется этих «циркачей» искать. Кстати, один из них должен быть в американских штанах…— Бирюков повернулся к заведующей магазином.— Тоня, а фирму джинсов не приметили?
— На лайбе «Рэнглер» было написано,— быстро ответила завмаг, похоже, не только знавшая толк в «фирмовых» товарах, но и жаргон любителей принарядиться в «Маде ин не наше».
— А второй, значит, в белой футболке?
— В белой… Только не с зайцем — такие у нас продавали, а с волком, как в мультиках.
Бирюков подмигнул Голубеву.
— Понял?..
— Так точно.
— Вот и приглядывай «волка» в паре со штатовским «Рэнглером».
3. Потерянная туфля
Вернувшись из Заречного в райотдел, Слава Голубев прежде всего занялся изучением картотеки типичных происшествий. Выудить ничего не удалось. Будучи по натуре оптимистом, Слава досадливо поцарапал щетинистый ежик волое и стел припоминать знакомых подростков, которые имели склонность лихачить на мотоциклах. Поразмышляв, Голубев придвинул к себе телефон и по памяти энергично накрутил номер. Услышав в трубке знакомый голос директора Дома культуры, бойко проговорил:
— Люда, это Слава Голубев. Привет.
— Здравствуй, Славочка.
— Новую частушку для самодеятельности хочешь?
— Хочу.
— В клубе жуликов судили, судьи вышли на совет, а девчата вдруг спросили: «Танцы будут или нет?»
— Это старо, дружочек.
— Зато актуально. Слушай, лапушка, меня вправду интересует: сегодня будут танцы?
— Как всегда, с девяти до одиннадцати.
— На площадке?
— Конечно. А что?
— Хочу посмотреть, как танцуют…
Огороженная голубенькими рейками летняя танцевальная площадка располагалась в густой тополевой роще, рядом с полузаросшим озером и высоким старинным мостом через речку, пересекающую райцентр. Вечерами здесь гремела музыка. Энтузиасты самодеятельного ансамбля в поте лица выколачивали из стареньких электромузыкальных инструментов модные джаз-ритмы, а залитая светом люминесцентных ламп танцплощадка в это время походила со стороны на встревоженный муравейник.
Одетый в штатское Слава Голубев появился возле летнего «очага культуры» еще засветло, когда музыканты во главе с энергичной худенькой заведующей Домом культуры отлаживали свистяще-хрипящую «оркестровку». Издали понаблюдав небольшую очередь у кассы и не приметив интересующих его лиц, Слава прошел к заросшему тальниковыми кустами речному берегу.
Неподалеку, на низенькой скамейке под кустами, несколько подростков лет по одиннадцати-двенадцати, чуть не уткнувшись друг в друга носами, оживленно о чем-то разговаривали. Заметив над головами мальчишек сизоватый дымок, Голубев осторожно подошел к ним и внезапно Спросил:
— Что курим, мужики?
— «Космос»…— растерянно ответил один из курцов — черноголовый, с большими карими глазами.
— Ого! Шестьдесят копеек пачка… Где это вы, соколики, такие деньги взяли?
— По десятчику сбросились.
— А потом по рублю — на бутылку?
Почувствовав неладное, мальчишки со всех ног брызнули в разные стороны. Лишь черноголовый ошеломленно сидел на скамейке. Голубев подсел к нему.
— Тебя как зовут?
— Борька.
— В каком классе гранит науки грызешь?
— Нынче в пятый пойду.
— Хорошо учишься?
— Да, так…— мальчишка насупился.— В основном трояки…
__ Вот видишь…— Слава показал на раздавленный окурок.— Задымил себе голову и маешься. Чем курить, лучше бы книжки читал. Или пешэл бы в Дом пионеров. Знаешь, какие там отличные кружки?..
— Знаю, я в фотографическом был. Почти две недели. А потом банка с проявителем нечаянно разбилась, и меня выгнали.
— Ну, Борис, жизнь твоя, как погляжу, из сплошных неприятностей,— посочувствовал Слава и сразу спросил: — Сами сигареты покупали?
— Нет, Васек.
— Кто такой?
— Студент. К тете Марусе Данильчуковой приехал. Мы по десять копеек ему дали, а он нам по сигарете.
— А пачку себе?
Борька кивнул.
— Чего же так?
— Вредно курить, сказал.
— Молодец Васек. Воспитатель! — покачал головой Слава.— Он тут, наверное? На танцы пришел?
Борька оглянулся, посмотрел в сторону танцплощадки.
— Ушел уже.
— Топай-ка и ты, Боря, до дому. И запомни, курить действительно вредно.
Мальчишка кивнул, вскочил со скамейки и, не оглядываясь, задал стрекача по аллее, выходящей на улицу Заводскую. Голубев посмотрел на часы — приближалось начало танцев. Молодежи возле площадки заметно прибавилось. Появилось несколько парней в футболках с нарисованными зайцами, но «волка» не было видно. Неторопливо обогнули площадку четверо знакомых Славе дружинников с красными повязками. Затем как из-под земли вынырнули сразу три парня в джинсах. Голубев с напускным равнодушием прошелся мимо них и, что называется, невооруженным глазом определил продукцию местного промкомбината, хотя на одних джинсах без зазрения совести была пришлепнута затертая этикетка фирмы «Монтана».
С каждой минутой оркестр начинал звучать слаженнее. Ровно в девять под его тоскующий аккомпанемент пухленькая юная певичка с распущенными волосами, чуть не проглатывая микрофон, хриплым голосом затянула:
Я еще не успела испить свою осень,
А уже снегопад сторожит у ворот…
Это явилось своеобразным сигналом к началу танцевальной баталии. У входа на площадку тотчас создалась толкучка, так как по необъяснимой причине всем почему-то захотелось пройти через узенькую калитку одновременно. В дело вмешались дружинники. Созерцая оживленную толпу, Голубев обратил внимание на стройную нагловато-красивую девицу в ярко-оранжевом батнике и в джинсах явно не промкомбинатовского изготовления. Бесцеремонно оттолкнув плечом белобрысого парня в футболке с зайцем, девушка решительно прорвалась мимо опешивших дружинников на танцплощадку. Поискала кого-то и бросилась назад, к выходу. С разбегу наскочив все на того же белобрысого, опять саданула его плечом. «Полегче, чувиха!» — обиделся парень. «Заткнись, деревня!» — громко огрызнулась девица и, выбежав за ограду площадки, нервно огляделась.
Голубев подошел к дружинникам. Показывая взглядом на девушку, спросил:
— Кто такая?
— Приезжая краля,— грубовато ответил один.— Вторую неделю здесь выкаблучивается.
— Одна?
— Раньше с каким-то молодняком вихлялась. Тоже не из наших. По-моему, Васек его зовут… Он к тете Марусе Данильчуковой приехал.
— Васек?..— заинтересовался Слава.— Как он выглядит?
— Современный чувак, в импорте.
— В джинсах?
— Ну а как же…
Юную певицу, долго просившую снегопад не торопить бабье лето и не касаться любви леденящим крылом, сменил самоуверенный певец, который срывающимся голосом принялся утверждать:
Унижаться любя-я-я не хочу и не буду-у-у,
Я забуду тебя-я-я, я тебя позабуду…
Затем из динамиков грянула магнитофонная запись визгливой джаз-музыки, и старенький пол танцевальной площадки застонал от могучего топота молодых здоровых ног.
Поговорив несколько минут с дружинниками и выяснив, что вертлявый парень в футболке с нарисованным волком ни разу не попадался им на глаза, Слава Голубев принялся бродить по аллеям. Летний вечер быстро угасал. Призрачным светом над площадкой вспыхнули люминесцентные лампы. В аллеях сразу потемнело.
Вспугнув возле приречных кустов целующуюся парочку, Слава подошел к скамейке, на которой перед началом танцев беседовал с курильщиком Борькой, и устало присел.
Неожиданно из кустов послышался злобный, сквозь зубы, голос: «Шлюха!». В тот же миг раздался звук пощечины. «Кошка! Гадина!» — голос по-мальчишечьи сорвался на дискант. Пощечины посыпались одна за другой…
Голубев бросился к кустам. С разбегу ворвавшись в темень, он ничего не успел разглядеть — кто-то сильно ударил его по лицу. Слава крутанул через спину замысловатый кульбит, мгновенно вскочил на ноги и, сжав кулаки, приготовился к очередному нападению, но сквозь гулкий звон в ушах запоздало услышал удаляющийся топот.
Левую скулу, казалось, прижгли раскаленным железом. Слава потрогал ее носовым платком и, разглядев на нем темное пятно, догадался, что скула рассечена до крови. Злясь на свою опрометчивость, стал выбираться из кустов. Внезапно наступил на что-то упругое. Нагнувшись, поднял с земли новенькую женскую туфлю на высоком тонком каблуке.
4. Привет от Павла Мохова
Войдя в кабинет, Антон Бирюков прежде всего распахнул окно. Свежий утренний воздух наполнил комнату терпким запахом хвои. Посмотрев из окна на могучие сосны, Антон уселся за стол, подпер кулаками подбородок и задумался. Все о том же — о краже в Заречном.
Сосредоточиться помешал осторожный стук в дверь.
— Войдите! — сказал Антон.
Дверь тихонько открылась. На пороге показался коренастый, стриженный под бокс мужчина, а из-за его спины, словно настороженный мышонок, выглянул и сразу спрятался розоволицый мужичок с белесым пушком на обширной лысине.
— Нам начальника районного угрозыска надо, товарища Бирюкова,— густым басом проговорил коренастый.
Антон, предложив посетителям сесть, ответил:
— Я Бирюков. Слушаю.
Коренастый обстоятельно уселся. Подождал, пока на соседнем стуле примостился розоволицый, и вдруг, глядя Антону в глаза, сказал:
— Привет вам от Павла Мохова. Помните, который магазин у «Сельхозтехники» обворовал, когда пьяница Гоганкин с перепугу помер?..
Бирюков, наморщив лоб, вспомнил уголовное дело пятилетней давности. Стараясь сообразить, к добру или худу переданный привет, спросил:
— Ну и как теперь Павел?
— Человеком стал. Сменщиком у меня, одну баранку крутим… В общем… моя фамилия Исаков, шофером на гормолзаводе работаю.— Повернулся к розоволицему.— А это Виктор Андреич Суржиков, сосед мой. Тоже до недавнего времени шоферил…
— На прошлой неделе права отобрали,— тонким голоском сказал Суржиков.
— Погоди, Андреич,— оборвал его Исаков.— В общем… Живем мы с Андреичем душа в душу, а на днях конфуз получился: ночью его самосвал в угол моего дома вбухался. К слову сказать, дом уже в порядке.
Бирюков воспользовался паузой:
— С этим вам надо к начальнику ГАИ капитану Филиппенко обратиться.
— Да обращались мы к Филиппенке — слушать не хочет.— Исаков тяжело вздохнул.— Вот тут Пашка Мехов и надоумил: дуйте-ка, мол, мужики, к начальнику районного угрозыска Бирюкову. Если он возьмется за это дело, то раскрутит его до полкой ясности, и права Андреичу ГАИ возвернет. Дескать, в данном конкретном случае— так Пашка высказался — отсутствует состав преступления, поскольку в момент наезда на мой дом Андреич самосвалом не управлял.
Антон улыбнулся:
— Я ведь не самовольно решаю, за какие дела браться.
— Да дело-то выеденного яйца не стоит,— перебил Исаков.— Если б Филиппенко не уперся в ту стопку, которую на свое несчастье выпил Андреич, то настоящих виновников наезда шутя можно было отыскать.
— Выпивши за рулем находились? — посмотрев на Суржикова, спросил Антон.
Суржиков даже приподнялся:
— Не был я за рулем! Истинный бог, не был! Пацаны хотели машину угнать, а рулежка у моего ЗИЛа тугая. Поворот вывернуть силенок не хватило и запахались сопляки в угол дома.
— Выходит, сотрудники ГАИ не разобрались?
— Когда ГАИ приехала, пацаны удрали уже.
Суржиков смущенно погладил ладонью пушок на лысине и торопливо стал «обсказывать, как все произошло».
В среду на той неделе рано утром ему предстоял рейс в Новосибирск. Чтобы не тащиться спозаранку до автохозяйского гаража, он договорился с главным механиком, что оставит машину на ночевку у своего дома. Вечером приехал домой, а там гости: сестра с мужем из Крыма прилетели, с которыми не виделся он лет десять. Сели за стол, по рюмочке выпили. Когда на дворе уже было темно, пацаны ЗИЛ завели и на соседний дом наехали.
— Почему решили, что непременно ребята хотели угнать машину? — спросил Антон.— Вы их видели?
— Нет. Но кому же больше машина нужна? — удивился Суржиков.— А инспекторы приехали, пробирку мне ко рту: «Ага! Выпивши!» И права забрали.
— Это малолетки нашкодили,— решительно сказал Исаков.— Разве вы не знаете, как современная молодежь к технике рвется?.. Далеко за примером ходить не надо: позапрошлой ночью на нашей Заводской у Галины Тюменцевой новенький мотоцикл «Восход» из гаража угнали. Ночь прокатались и за огородами бросили.
Бирюков насторожился — об этом угоне он не знал. Сняв телефонную трубку, набрал 02 и спросил сотрудника дежурной части:
— Почему у нас нет сведений об угоне мотоцикла по Заводской?
— Потому что никто не заявлял.
— Точно?
— Как дважды два!
Антон положил трубку. Исаков, видимо, догадавшись, о чем шла речь, заговорил снова:
— Тюменцева, по-моему, не сообщала в милицию. Мотоцикл-то, можно сказать, в целости и сохранности. Только стекло стоп-сигнала разбито да бензина в бачке ни капли.
Бирюков, придвинув к себе перекидной календарь, написал: «Тюменцева, Заводская — угон м-ц». Встретясь взглядом с Исаковым, спросил:
— Кто эта Тюменцева?
— Молодая еще, лет двадцати. Сергей, бывший муж ее, со мной и Павлом Моховым на одной машине работает, поскольку у нас трехсменка.
— Кто обнаружил угнанный мотоцикл?
— Наверное, сама Галина. Я вчера утром на смену шел, смотрю: она катит вдоль улицы свою технику…
Зазвонил телефон. Бирюков снял трубку и услышал встревоженный голос сотрудника дежурной части, с которым только что разговаривал:
— Антон Игнатьевич, опять — двадцать пять. В озере, которое через дорогу от танцплощадки, труп женщины обнаружен. Прокуратура и эксперты уже там. Кого от розыска пошлем?..
Бирюков машинально взглянул на часы — было ровно восемь утра.
— Кроме меня, в отделе никого нет.
— Значит, сам поедешь?
— Да.— Антон медленно опустил телефонную трубку, посмотрел на ранних посетителей,— Извините, товарищи… По вашему вопросу я переговорю с начальником ГАИ…
5. «Дикая кошка»
Озеро заросло у берегов желтыми кувшинками. От железнодорожного вокзала к тополевой роще и синеющей между тополями танцевальной площадке вел через речку пешеходный мост.
Когда-то со стороны рощи брали из озера воду пожарные машины. С той поры сохранился заросший муравой подъезд да прогнивший широкий дощатый настил на почерневших столбах. Он уходил метров на семь от берега. У этих столбов и обнаружили труп. Женщина в ярко-оранжевом батнике и джинсах, широко распластав руки, лежала лицом вниз, как будто упала или ее столкнули с пожарного настила. Мирно цвели кувшинки, и не верилось, что в таком месте, на мелководье, можно утонуть.
— Лодку ждем,— хмуро сказал подошедшему Бирюкову районный прокурор.— С настила не достать.
Антон покосился на собравшуюся у озера толпу любопытных.
— Осмотр сделали?
Прокурор утвердительно кивнул. Стоявший рядом с ним следователь Лимакин раскрыл портфель и достал почти новенькую коричневую дамскую туфлю с правой ноги.
— Вот, нашли возле пожарного настила. Размер тридцать шестой, фирма «Олимпия».
Взяв туфлю за тонкий каблук, Антон оглядел ее и, возвращая следователю, спросил:
— Больше ничего?..
— На настиле — небольшое пятно засохшей крови и вот это…
Лимакин снова сунул руку в портфель. Достав оттуда разорванную пополам фотографию паспортного формата, протянул Бирюкову. Антон сложил половинки. Со снимка глядело молодое, совсем девчоночье, лицо с игривым прищуром четко подкрашенных глаз и загнутыми кверху, как у куклы, ресницами. На обороте карточки округлым женским почерком было написано: «Любимому Ваську — от «Дикой кошки». Такой кисой была я в 16 лет».
Толпа у озера ширилась. Подошли Исаков и Суржиков. К ним вскоре присоединился шофер остановившегося молоковоза — широкогрудый низенький парень. Все трое закурили. Парень показался Бирюкову знакомым.
Наконец принесли складную охотничью лодку, и Антону, по просьбе следователя, пришлось проявить свои «мореходные» способности. Опасаясь, как бы не вывалиться из шаткого плавучего сооружения, он, осторожно загребая веслом, подплыл к трупу и медленно подтянул его к берегу. Когда женщину повернули, толпа приглушенно ахнула.
— Господи! Молодая-то…— произнесла седенькая женщина.
Лицо утопленницы действительно было почти юным. Короткие пепельного цвета волосы слиплись. На веках расплылась от воды зеленоватая краска теней. Из-под расстегнутого на три верхние пуговицы батника виднелась кружевная каемка бюстгалтера. Мокрые джинсы плотно обтягивали стройные босые ноги с вишневыми пятнами накрашенных ногтей. Таким же кровавым цветом выделялись ногти холеных рук. На мертвенно белой шее желтела цепочка с золотым крестиком.
Прокурор строгим голосом попросил сгрудившуюся толпу отойти от трупа. Следователь Лимакин тихо сказал Бирюкову:
— Киса с разорванной фотографии…
Бирюков показал на джинсовую этикетку с изображенной на ней кошачьей лапой:
— Шотландская фирма. «Вилд Кэт»… «Дикая кошка»…
— Отсюда прозвище?
— По всей вероятности.
— В заднем кармане джинсов что-то лежит. Посмотри, а?..
Присев на корточки, Антон слегка повернул труп и достал из кармана полупустую сплюснутую коробку «Мальборо» с размокшими сигаретами. Затем извлек миниатюрную газовую зажигалку. Опуская их в подставленный следователем целлофановый пакет, сказал:
— Больше ничего нет.
— «Олимпия», похоже, с ее ноги. Вторую бы туфельку поискать, может, в озере осталась, а? — словно попросил следователь.
Бирюков молча направился к лодке. Доплыв до того места, где была обнаружена утопленница, стал осторожно раздвигать листья кувшинок. Темнеющее совсем на небольшой глубине дно сквозь зеленоватую озерную воду просматривалось достаточно хорошо, однако, сколько Антон ни старался, туфлю найти так и не смог.
Когда он вернулся на берег, следователь Лимакин, стоявший рядом с Исаковым, поспешил сообщить:
— Оказывается, Антон Игнатьевич, потерпевшая жила у некой Тюменцевой по улице Заводской, неподалеку отсюда.
Бирюков посмотрел на Исакова и спросил:
— У которой позапрошлой ночью мотоцикл угоняли?
Исаков кивнул:
— На прошлой неделе, кажется, появилась. То ли родственница Галине, то ли подруга. На Галинином мотоцикле ее видели с молодым незнакомым парнем.
— Как он выглядит?
— По-современному волосатый, одет нарядно.
— Брюки какие?
Исаков задумался.
— По-моему, иностранные, как на погибшей девушке.
— Короче, я сейчас же приглашаю Тюменцеву в прокуратуру,— сказал следователь.
В отделе Бирюков появился за минуту до начала оперативного совещания. Когда он вошел к подполковнику Гладышеву, просторный кабинет показался тесным. Мельком оглядев присутствующих, Антон догадался, что совещание будет расширенным, а роль «имениннике» отведена ему…
— Ну, что там, на озере? — спросил начальник райотдела.
Едва Бирюков упомянул про оранжевый батник и джинсы на потерпевшей, скромно притулившийся в углу Слава Голубев воскликнул:
— Вчера вечером эта девица, весьма нетрезвая, крутилась возле танцплощадки!
— Не она ли тебя так разукрасила? — улыбнулся Антон.
— Служебное невезение,— ехидно ввинтил начальник ГАИ Филиппенко.
— Не всем же, Гриша, так крупно везет, как тебе,— отпарировал Слава и машинально потрогал белую нашлепку лейкопластыря на скуле.
Несмотря на серьезность оперативного совещания, сотрудники не смогли сдержать смех и улыбки. В райотделе не было человека, который бы не знал, как нынешней весной начальник ГАИ, торопясь перейти дорогу, поскользнулся и попал под машину «Скорой помощи», после чего больше двух месяцев провалялся в больнице с загипсованной ногой.
Запал хохота оборвался так же внезапно, как и возник. Подполковник Гладышев любил, когда подчиненные не лезут за словом в карман, и добродушно кивнул Голубеву:
— Поведай о своем невезении…
Слава пересказал события вчерашнего вечера. Закончил тем, что найденный в кустах «хрустальный башмачок» был фирмы «Олимпия», коричневого цвета, с левой дамской ноги. Директор Дома культуры трижды объявляла через микрофон об этой туфле, однако хозяйка «башмачка» так и не появилась.
— Правая коричневая туфелька «Олимпии»,— сказал Бирюков,— найдена у озера, и размер ее совпадает с размером ноги потерпевшей… Я прошу, Слава, после совещания передать левую туфлю мне.
Оперативка шла больше часа. Последним обсуждался вопрос о краже из Зареченского магазина. Уточняя показания сторожа о том, что преступники перемахнули на мотоцикле через овраг по рельсу, Бирюков спросил начальника ГАИ:
— Могли они, Гриша, такой трюк проделать?
Обиженный недавней колкостью Голубева, Филиппенко высокомерно усмехнулся:
— Насколько мне известно, в нашем районе мастеров такого класса нет.
— А если бы были?..— настойчиво повторил Антон.
— Если бы да кабы — бабушка надвое сказала.
Подполковник Гладышев нахмурил седые брови:
— Конкретнее, Григорий Алексеевич…
Высокомерие с лица Филиппенко исчезло.
— Конкретно, товарищ подполковник, по полотну шириной тринадцать сантиметров да еще ночью может проехать мотоциклист, имеющий природный талант вождения. По крайней мере, звание мастера спорта надо иметь. У нас таких нет.
Бирюков снова спросил начальника ГАИ:
— А кто из твоих инспекторов разбирался с автопроисшествием на Заводской? Говорят, автомашину подростки пытались угнать…
— Какие подростки! Водитель Суржиков лыка не вязал. Официальный протокол имеется.
— Он утверждает, что всего одну стопку выпил.
— Другие на его месте, еле ворочая языком, пытаются доказать: «Т-только к-к-кружку п-пива!» — на лице Филиппенко появилось обидчивое выражение.— Собственно, с какой стати угрозыск вмешивается в дела ГАИ? Своей работы не хватает?..
Антон примиряюще улыбнулся:
— Не обижайся, Гриша, мне надо знать правду.
— Правда у Суржикова на физиономии написана. Будет тебе известно, такие розовые лица бывают только у алкашей, которые с первой стопки готовы рукава жевать. Неужели не понял его по внешности?
— Внешность, как говорит Слава Голубев, обманчива.
— Очень вы с Голубевым умные, как я погляжу! — взорвался Филиппенко.
Бирюков предусмотрительно смолчал.
6. Свинцовая дробина
Тюменцева — плотная и рослая женщина — выглядела старше своих двадцати двух лет. Лицо подрумяненное, круглое, с чуть вздернутым носом. Копна желтоватых волос. Голубые глаза, накрашенные «под японку», тревожно ускользали от взгляда Бирюкова. Сжимавшие на коленях черную импортную сумку руки — с яркими от маникюра ногтями — чуть вздрагивали. На вопрос о мотоцикле Тюменцева заговорила так тихо, что Антону пришлось попросить:
— Говорите громче, Галина Петровна, нас никто не подслушивает.
Тюменцева растерянно крутнула головой, словно хотела убедиться, действительно ли в кабинете нет посторонних, и повторила:
— Утром вышла из дому — гараж открытый. Заглянула — пусто. Пошла искать мотоцикл и нашла его за огородами в конце улицы.
— Почему пошли именно туда, а не в другую сторону?
— уточнил Антон.
— Пошла, и все…
— Так не бывает, Галина Петровна,— осуждающе сказал Бирюков.— По-моему, вам известно, кто угнал мотоцикл, но вы боитесь сказать.
Тюменцева густо покраснела. Опустив глаза, она щелкнула замком сумки и достала из нее сложенный тетрадный листок.
— Вот чего я боюсь…
На листке из ученической тетради в клеточку синей шариковой пастой печатными буквами было написано: «Галка мотоцыкл твой валяетца за огородами в конце Заводской. Ты здоровая телка прикатишь его без бензина. Вякнешь милиции жалеть горько будишь».
Бирюков перечитал записку несколько раз. Слова «Галка» и «телка» как будто выдавали молодежный жаргон писавшего. Положив листок перед собою на стол, Антон спросил:
— Кого подозреваете?
— Кого-то неграмотного…
— Грамотностью, Галина Петровна, действительно владеет не каждый, а неграмотно написать может всякий. Судя по содержанию записки, сочинил ее кто-то из ваших знакомых.
Тюменцева в натянутой улыбке скривила густо накрашенные пухлые губы.
— Кто вам передал записку?
— На крыльце, под дверью, лежала.
— Замок гаража взломали?
— Естественно,— быстро ответила Тюменцева и сразу испугалась:— Ой, нет!.. Замок на земле валялся.
— Значит, его открыли?
— Н-не знаю. Может, я забыла на ночь замкнуть.
Ответ был странным. Бирюков нахмурился.
— Не надо лукавить, Галина Петровна. Мне вовсе не из праздного любопытства захотелось с вами встретиться. Допустим, на вашем мотоцикле угонщики совершили преступление…
Тюменцева изумленно уставилась на Антона.
— Ой, какое преступление! Это ж наверняка мальчишки покатались, пока бензин в бачке был.
— И много его там было, бензина?
— Не знаю, наверное, полный бачок…
— Вы так неуверенно говорите, что придется нам вместе посмотреть ваш мотоцикл.— Антон решительно поднялся из-за стола.— Согласны?
Дорогой Тюменцева стала более разговорчивой и откровенной. Осторожно задавая вопросы, Бирюков уже на полпути узнал, что работает Галина Петровна мастером-кондитером в кулинарном магазине. Сейчас в очередном отпуске. Была комсомолкой, однако последнее время не стала платить взносы и механически выбыла. Почему перестала платить? Поссорилась с комсомольским секретарем: тот заставлял учиться, а зачем это, если работа кондитера нравится, а выбиваться в начальство никакого желания нет. Живет одна. Замуж выскочила по дурости. Теперь неофициально с мужем развелась. Дом, мотоцикл, обстановка — все ее. «Муженек-то сразу после свадьбы служить в армию отправился. Два года там прокантовался, пришел на готовенькое да еще и воспитывать начал: не так, мол, жить надо. Собрала ему солдатские вещички и — гуляй, родимый». Заговорив о бывшем муже, Тюменцева вдруг вспомнила:
— Знаете, у Сергея остался запасной ключ от гаража. Не он ли мне пакость с мотоциклом сделал?
— Плохой человек? — спросил Антон.
— Для кого, возможно, и хороший, но я ведь с ним крепко поцапалась…— Тюменцева тяжело вздохнула.— Второй день неприятности на мою голову валятся. Вчера — мотоцикл, сегодня — подруга утонула.
Антон словно не понял:
— Кто?..
— Знакомая моя, Ирина Крыловецкая. Следователь прокуратуры больше часа допытывался: кто она, зачем ко мне приехала, как познакомились… Рассказала все по-честному, а он еще в уголовный розыск, к вам, направил. Не доверяет, что ли? Хотите, слово в слово повторю?
— Повторите,— сказал Бирюков.
Тюменцева еще раз вздохнула и принялась рассказывать о своих отношениях с Крыловецкой. Познакомилась они прошлым летом в санатории «Центросоюз» курорта Белокуриха Алтайского края, где случайно оказались в одной двухместной палате. Ирина отдыхала по маминой путевке. Была общительная, остроумная и не жадная. Весь сезон не скучали. Знакомство продолжилось после санатория. У Крыловецкой большая квартира в центре Новосибирска. Тюменцева несколько раз ездила к ней в гости. Жила Ирина одна, училась, кажется, в торговом институте. Замужем. Но муж-геолог, намного старше Ирины, мотается по экспедициям, дома бывает редко. На прошлой неделе Крыловецкая приехала в райцентр «подышать свежим воздухом». Была вроде как не в себе: много курила, нервничала. Вчера около шести вечера ушла на танцы — больше Тюменцева ее не видела.
— Сколько ей было лет? — спросил Антон.
— Ирине?.. Вчера девятнадцать исполнилось.
— Когда ж она замуж успела выскочить?
— Год назад.
— Мужа ее видели?
— Нет. Ирина говорила, что он алмазы в Якутии открыл, еще много всего разного наоткрывал и озолотел на этом. Квартира у них и вправду богатая! Вся драгоценными камнями завалена. К тому же, мамочка Ирины в торговле работает, что угодно из импортных шмуток достанет…
— На танцы Крыловецкая трезвой ушла?
— Немного выпили по поводу дня рождения.
— Рюмку-две? — уточнил Антон.
— Бутылку коньяка и бутылку шампанского,— не задумываясь, ответила Тюменцева и спохватилась: — Не вдвоем, конечно. Муженек бывший приходил с другом, с Пашкой Моховым, так они почти весь коньяк выпили.
— Об угоне мотоцикла мужу не говорили?
— Зачем? Я ведь только теперь вспомнила, что у него запасной ключ от гаража остался…
Чем дольше разговаривал Бирюков с Тюменцевой, тем больше убеждался, что она относится к той категории молодых женщин, которые после школьной скамьи не заглянули ни в одну книжку, кроме сберегательной, а в газетах читают только программу телевидения.
Они подошли к чистенькому шлакоблочному дому со светлыми окнами. Звякнув щеколдой, Тюменцева открыла калитку. Бирюков, войдя следом за хозяйкой в прибранный небольшой дворик, по привычке огляделся. Слева стояла металлическая коробка гаража с закрытой на замок дверью, а тянущаяся от калитки бетонированная дорожка упиралась в чисто вымытое деревянное крыльцо, на котором белел газетный сверток.
— Сейчас ключ от гаража принесу,— сказала Тюменцева и тоже заметила сверток.
— Гости приходили? — спросил Бирюков и увидел крупные печатные буквы на свертке.
Тюменцева прочитала надпись и с еще большим недоумением стала разворачивать газету. В свертке оказалась коричневая дамская туфля на высоком тонком каблуке.
— Ой!.. — удивленно воскликнула Тюменцева.— Иринина туфелька.
Антон взял из ее рук помятый номер «Советской Сибири» за прошедший день. Надпись на газете угрожающе предупреждала: «Ирка, будешь так напиваться — башку потеряешь! Я поехал домой. Привет!»
Туфля из свертка была с левой ноги.
Осмотр мотоцикла продолжался недолго. На заднем крыле новенького синего «Восхода» внимание Бирюкова привлекла пустая глазница стоп-сигнала. Осматривая торчащие по краям осколки красного стекла, Антон увидел в патроне разбитой лампочки черный бугорок. Сосредоточенно приглядевшись, он достал из кармана ключ от служебного кабинета и его концом осторожно выколупнул на подставленную ладонь сплюснутую свинцовую дробину…
7. По горячим следом
Художественный руководитель районного Дома культуры Михаил Карпович Шпоров от природы был одаренным человеком, но имел весьма существенный недостаток: даже пустяковые вопросы, касающиеся сферы своей деятельности, он закручивал в таких глобальных масштабах, что и руководители района, и коллеги Михаила Карповича при каждом его «прожекте» сокрушенно хватались за головы. Так и не добившись признания на культурном поприще, Шпоров к пятидесяти годам завоевал прочную репутацию человека не от мира сего, а единственным его утешением стали книги о выдающихся людях русской сцены.
В этот день Шпорову особенно повезло: он раздобыл, наконец, трехтомник воспоминаний о Федоре Ивановиче Шаляпине и, придя на работу, сразу засел за первый том. От приятного занятия его оторвала директор Дома культуры. Войдя в заваленный реквизитом кабинет, она поставила перед Шпоровым на стол дамскую туфлю и попросила:
— Михаил Карпович, прошу выслушать меня внимательно…
— Я весь внимание,— торопливо ответил Шпоров.
— Мне нужно съездить в Новосибирск. Возможно, в мое отсутствие вот за этой туфелькой…— директор Дома культуры постучала по столу тонким каблучком принесенной туфли,— кто-то придет. Так?..
— Так, возможно, кто-то придет,— подтвердил Шпоров,
— Запомните, пожалуйста: без ведома инспектора уголовного розыска товарища Голубева туфлю не отдавайте никому! Вы хорошо меня поняли?
— Прекрасно понял. Без ведома товарища Голубева туфельку никому не отдам. Простите, а кто за ней должен придти: мужчина или женщина?
— Пока неизвестно.
Шпоров предусмотрительно спрятал туфлю в стол, попрощался с директоршей и, едва за нею захлопнулась дверь, уткнулся с книгу. Сколько прошло времени, он потом вспомнить но мог. Во всяком случае, немного, так как Михаил Карпович успел прочитать всего страниц пять. В дверь постучали. Вошел молодой высокий парень атлетического сложения, одетый в синюю модную рубашку с короткими рукавами и джинсы. Смущенно спросил, где можно увидеть директора.
— Она сегодня весь день будет в Новосибирске… Простите, вы по какому вопросу? — спросил Шпоров.
— Вопрос пустяковый…— Парень замешкался, переступил с ноги на ногу.— Вчера в конце танцев по микрофону несколько раз объявляли о найденной туфле…
— Вчера объявляли?.. Ах, о туфельке! Да, да, объявляли! Сейчас отдам…— Шпоров засуетился.— Только, простите, мне очень срочно надо пригласить на репетицию одного человека.— Достав телефонный справочник, Михаил Карпович раскрыл его на странице, где перечислялись телефоны милиции, и, не зная, по какому номеру звонить, дрогнувшим пальцем набрал 02.— Дежурный?.. Будьте любезны, пригласите товарища Голубева… На совещании? А когда освободится? Не скоро?..
Парень спокойно сел на стул возле стола, посмотрел на встревоженного Шпорова и обаятельно улыбнулся:
— Голубев разрешил мне взять туфлю, а на репетицию он вряд ли придет — совещанию конца не видно.
— Разрешил? Чем вы это докажете?
— Моей сестры эта туфля. Она коричневого цвета, фирмы «Олимпия», с левой ноги, размер тридцать шестой… Еще что? Каблук длинный, тонкий…
Шпоров неуверенно достал из стола туфлю.
— Как же ваша сестрица потеряла туфельку?
Парень насупился:
— Пьет она у нас, как собака.— И, указав взглядом на лежащую перед Шпоровым книгу, спросил: — О Федоре Ивановиче читаете? Вот человечище был!
— Да, да! Величайший певец, природная одаренность. В наше время…
— В наше время техника выручает,— перебил парень.— Если бы Федору Ивановичу дать микрофон… Собственно, он и без микрофона заставлял люстры дрожать. Надо отметить, что раньше не только певцы, но и вообще все артисты талантливее были. А возьмите режиссеров: Станиславский, Мейерхольд, Немирович-Данченко… О Немировиче недавно вышла книга в серии «Жизнь в искусстве». Читали?..
Глаза Шпорова загорелись:
— К сожалению, не читал. Теперь нелегко купить добрую книгу.
— Хотите — подарю.
— То есть как… Я могу заплатить…
— Деньги — ерунда,— махнул рукой парень и мгновенно сменил тему разговора: — Не отдадите, значит, туфлю?
Шпорова осенило:
— Вы расписку напишите, что забрали туфельку с разрешения товарища Голубева.
Парень вытащил из нагрудного кармана фломастер.
— Бумаги не найдется?
— Пожалуйста,— Шпоров протянул листок,— Укажите фамилию, имя, отчество, где жизета. И распишитесь.
Парень кивнул. Быстро настрочил текст, передал листок Михаилу Карповичу. Тот начал было читать, однако парень, бесцеремонно взяв со стола газету, отвлек его:
— Можно туфлю завернуть?
— Да-да, пожалуйста…
Парень попрощался, пообещав к вечеру занести книгу о Немировиче-Данченко. Шпоров снова занялся Шаляпиным, но не успел осилить и полстраницы, как в кабинет вошел Слава Голубев:
— Привет, Михаил Карпыч! Где начальница?
— В Новосибирске…— рассеянно ответил худрук.— Простите, взм, наверное, дежурный передал?..
— Какой дежурный? Что передал? — не понял Слава.— Мне у директрисы туфлю одну надо забрать.
Шпоров, с испугом уставясь на подбитую скулу Голубева, замямлил:
— Простите, Вячеслав… э-э-э… Дмитриевич, я только что отдал туфэльку брату…
Голубев ошарашенно сел на стул.
— Какому брату?
— Которому вы разрешили… Вот расписочка.
Голубев торопливо прочел: «Мной, Цветковым Василием Анатольевичем, временно проживающим в г. Новосибирске, получена в РДК дамская туфля с левой ноги». Ниже стояла незамысловатая ученическая роспись.
— Как он выглядел, этот братишка?
— Приятный юноша, в летней рубашке и джинсах…
— Детали, Михаил Карпыч!
Худрук уже понял, что дал маху, и волновался:
— Рубашка… синяя, с планочкой, два кармашка. На левом, как говорит молодежь, лайба, в смысле — этикетка, «Вранглер»..
— Может, «Рэнглер»? — уточнил Слава.
— Правильно: «Рэнглер». Это молодежь ее «Вранглером» называет, потому как английское написание…
— Лицо запомнили?
— Лицо выразительное: волевое и в то же время мягкое. Иными словами, артистичное, чем-то похожее на лицо популярного ныне Грега Бонама. Знаете, конечно, такого…
— Нет, конечно, не знаю,— зло сказал Слава.— У вас есть фотография этого Грега?
— Она всюду на конвертах с дисками его записей. Наша фирма «Мелодия» выпустила… В любом киоске…
Из Дома культуры Голубев ушел не солоно хлебавши. Без туфли в райотдел ему лучше не появляться, и, кляня себя и Михаила Карповича, Слава зашагал к танцевальной площадке.
Днем на берегу тихо и прохладно. Отыскав то место, где вчерашним вечером по нелепой беспечности схлопотал себе фонарь под глазом, Голубев, елозя на коленях по измятой траве, старательно обшарил небольшую полянку среди кустов. Нашел два коротеньких окурка «Мальборо» и едва надкуренную сигарету «Космос». Дотошно обследовал и петляющую в кустах узкую тропу. Кроме нескольких вмятин от дамского каблучка, на тропе ничего примечательного не было.
В мрачном настроении Голубев поднялся на примостовую насыпь. Зеркально сияло озеро, беспечно цвели кувшинки. Гукнув сиреной в сторону Новосибирска, покатила очередная электричка, и Слава подумал вдруг, что в одном из вагонов спокойненько сидит молодой парень, так блистательно унесший у него из-под носа туфельку. На душе стало еще муторнее.
Голубев перешел мост и поднялся к вокзалу.
В будке «Союзпечати» лысенький киоскер-пенсионер читал газету. Слава остановился у витрины с разноцветными конвертами грампластинок. На одном из них выделялась крупная желтая надпись «Грег Бонам». С небольшой цветной фотографии скромно улыбался симпатичный молодой человек в расстегнутой кофте, из-под которой выступал отложной ворот рубахи. В продолговатом смуглом лице не было ничего вызывающе броского. Даже волосы — в отличие от большинства молодежных кумиров — не свисали сосульками на плечи, а пушисто и аккуратно кудрявились.
Голубев спросил киоскера:
— Дедусь, сколько за эту картинку?.. Извините, за пластинку Грега Бонама?
— Один рубль,— не отрываясь, пробубнил киоскер.
Голубев достал деньги.
— Пожалуйста,— Слава ткнул пальцем в поданный ему конверт.— Дедусь, этот артист сегодня не попадался вам на глаза?
Киоскер, видимо, посчитав, что его разыгрывают, игриво подмигнул:
— Утречком на перроне с Аллой Пугачевой целовался.
— Я, дедушка, в уголовном розыске работаю,— Слава показал служебное удостоверение.— Ищу похожего парня. Посмотрите внимательно: не был он сегодня здесь?
Киоскер посерьезнел, долго с разных сторон приглядывался к портрету Грега Бонама и недоуменно пожимал плечами…
В дежурной части никаких новостей не была Антон Бирюков отсутствовал. Открыв свой кабинет, Слава уселся за стол. Не зная от расстройства, чем заняться, вытащил из стола ножницы и стал вырезать из плотного конверта фотографию английского певца, поэта, композитора и исполнителя. Вырезав, подровнял края и, вздохнув, сунул в записную книжку. После этого принялся разглядывать подобранные в кустах окурки. Сигарета «Космос» совершенно ни о чем не говорила, а пятнышки губной помады на фильтрах от «Мальборо» подсказывали, что выкурила сигареты женщина. Взяв стандартный бланк постановления о назначении экспертизы, Голубев быстро заполнил необходимые графы и понес окурки эксперту-криминалисту Семенову.
Немного поговорили. Их перебил телефонный звонок. Семенов ответил и поднял глаза на Голубева:
— Беги в дежурную часть — Бирюков тебя разыскивает…
Слава пулей вылетел из криминалистической. В «дежурке» схватил лежащую на столе телефонную трубку и начал рассказывать Бирюкову о своей неудаче, однако тот не дал договорить.
— Туфля у меня. Кроме того, отыскался мотоцикл, на котором совершена кража из Зареченского магазина…
— Как у тебя?! Где отыскался?!— вырвалось у Славы.
— Звоню из дома хозяйки этого мотоцикла, она сейчас во дворе с соседкой разговаривает,— Бирюков торопился.— Слушай внимательно. Пока я здесь завершаю формальности, срочно свяжись с больницей и всеми здравпунктами в райцентре. Сторож, оказывается, на самом деле стрелял по мотоциклистам и, похоже, всыпал заднему в спину…
Обзвонить медицинские учреждения, куда предположительно мог обратиться раненый преступник, было пустяковым делом. До одной лишь железнодорожной амбулатории Слава не мог добраться. Раз за разом набирал номер, а в ответ — частые гудки, занято.
Через четверть часа терпение лопнуло. Прикинув, что быстрее, пожалуй, съездить в амбулаторию, чем неизвестно сколько крутить телефонный диск, Слава, замкнув кабинет, выскочил к автобусной остановке. Здесь опять невезение. Пассажирские автобусы курсировали в райцентре, как шутливо говорили местные острословы, по наитию, и пришлось проторчать на остановке больше двадцати минут.
В пахнущем лекарствами вестибюле амбулатории, когда Голубев, наконец, заявился туда, не было ни души. Отыскивая взглядом кабинет главного врача, где, судя по справочнику, находился телефон, Слава услышал из приоткрытой двери с табличкой «Перевязочная» возбужденные женские голоса и вошел туда.
Слушая сбивчивый рассказ молоденькой медсестры, у которой от пережитого испуга заметно дрожали руки, Голубев проклинал в душе невезучий сегодняшний день. Буквально час назад в перевязочную зашел невысокий парень в черной рубахе навыпуск и, улыбаясь, попросил «посмотреть спину». Медсестра предложила снять рубаху, а когда увидела три ранки с пятнами воспалительных покраснений, испугалась, решила вызвать хирурга. Протянула руку к телефонной трубке, но парень, выхватив из кармана пистолет, строго приказал: «Щас же положи трубку на стоп I» После этого закрыл на защелку английского замка дверь и с усмешкой проговорил: «Ну-ка, сестричка, выколупни мне дробины из спины». Медсестра робко заикнулась, что для такой операции надо, мол, сделать обезболивающий укол, а у нее при себе нет шприца и необходимого лекарства. Парень, угрожая пистолетом, опять усмехнулся: «Колупай так— я терпеливый». И правда, пока медсестра скальпелем и пинцетом удаляла из-под кожи дробины, он ни разу не вскрикнул, только зубами скрежетал. Затем одним глотком осушил из мензурки оставшийся спирт, собрал извлеченные дробины и, снова погрозив сестре пистолетом, быстро вылез через открытое окно в палисадник…
Голубев попытался выяснить у медсестры характерные приметы пациента, но та запомнила лишь на правом предплечье парня расхожую среди уголовников татуировку «Года идут, а счастья нет». Вот с такими, довольно скромными, сведениями Слава вернулся в райотдел…
Тем временем Бирюков побывал у Сергея Тюменцева дома.
На скрип калитки выбежала белая, как свежевыпавший снег, болонка и, уставясь на Антона лохматой мордашкой, залилась звонким лаем. В ту же минуту из-за веранды вышел обнаженный по пояс загорелый парень в спортивных брюках и шлепанцах на босу ногу.
— Чапа, не пустозвонь!— прикрикнул он.
Собачка умолкла. Бирюков назвал свою должность, сказал, что хотел бы поговорить.
— Пожалуйста,— с готовностью согласился Тюменцев.— Проходите в тень, там прохладней.— И, пошаркивая спадающими шлепанцами, направился за веранду. В тени навеса стояла старенькая тахта. На ней лежала развернутая книга, а рядом — ученическая тетрадка с заложенным в нее карандашом.
Стараясь исподволь подойти к интересующей его теме, Бирюков указал взглядом на книгу:
— Занимаетесь?
Тюменцев ладонью поправил волнистые волосы.
— Нынче хочу в автодорожный институт на заочное поступить. Надо учиться, пока годы молодые да память свежая.
Тюменцев производил впечатление уравновешенного человека, чуточку иронизирующего над собой. В отличие от некоторых «обиженных» мужей, не стремился поливать свою бывшую жену грязью. Напротив, он даже в чем-то сочувствовал ей, стараясь основную вину в неудавшейся семейной жизни взять на себя. А жизнь эта, по словам Тюменцева, и не могла состояться.
За месяц до призыва в армию познакомился на танцах с Галиной, и сразу — заявление в загс. Кое-как дождались срока регистрации, отгуляли свадьбу, а через день он уехал на два года служить. Когда вернулся из армии, не узнал Галину — так она изменилась. Каждую субботу к ней приходили подруги из общепита с мужьями. Играли допоздна в карты. Ну а где карты, там и выпивка. Сам Тюменцев в этих развлечениях участия не принимал: и презирал такой отдых, и работа не позволяла — с похмельной головой до аварии один шаг.
— Обычно при разводах какой-то конкретный импульс бывает…— с намеком сказал Бирюков.
— Это верно…— Тюменцев задумался.— У смерти всегда причина есть… С Галиной рано или поздно мы все равно бы разошлись. Ничего общего нет: ее к роскоши тянет, а мне это — до лампочки. Вот, например, загорелось ей «Жигули» купить. Спрашиваю: «Зачем нам собственная машина, когда я на казенной за смену урабатываюсь?» — «Чтоб не хуже других быть»,— отвечает. «Да чем же мы хуже других-то?» — «А чем лучше? Все мои подруги на собственных машинах катаются, а у нас с тобой, кроме несчастного «Восхода», никакой техники нет. Как ты не можешь понять, что на мотоцикле теперь уже стыдно ездить» — «Ходи пешком — талия дольше сохранится». «Остряк несчастный! Меня подруги просмеивают за нищету, и ты еще зубы скалишь!» — «Да кто они, твои подруги? Жены министров, кинозвезды?.. Мещанки районного пошиба».— «Дурак необтесанный!»
— После этого вы и ушли?
— Нет, это один из конфликтов. А ушел, можно сказать, по своей вине: невпопад обидное ляпнул. На прошлой неделе, значит, прихожу домой после ночной смены уставший, как черт. Смотрю, на диван-кровати парочка спит. Тихонько спрашиваю Галину: «Кто такие?» — «Подруга, которая мне импортные вещи достает, из Новосибирска с мужем отдохнуть приехала».
Я, честно сказать, по характеру доверчивый, но тут вижу, что этому «мужу», хоть он парень и здоровый, от силы лет семнадцать, не больше. Злость меня взяла, говорю: «Ты что, дом свиданий устраиваешь?» Ну тут Галина и понесла на меня всех богов, аж «муж с женой» проснулись. Попробовал скандал на тормоза спустить — еще больше по кочкам понесла, бельишко мое из шифоньера вышвырнула. Собрал я вгорячах, что под руку подвернулось, сунул в солдатский рюкзак, и бывай здорова. Вот такой конкретный импульс…
— А что за гости у Галины ночевали?— спросил Бирюков.
— Черт их знает…
— Вчера вы с Моховым были у Галины?
— Ага, с Пашкой. Когда впопыхах вещички собирал, ключ от гаража в кармане остался. Ну, а зачем он мне? Решил отнести. Мохова за компанию позвал, чтобы соседки языки не чесали, дескать, похаживает к бывшей женушке…
Бирюков усмехнулся:
— Так вот, Сергей, Галина говорит, что ключ от гаража вы ей не отдавали.
— Почему не отдавал? — искренне удивился Тюменцев.— При Мохове и при той намалеванной девице лично в руки Галине отдал. Правда, Галина была выпивши, может, забыла.— И сразу спросил: — Вы по поводу мотоцикла?
— Хочу выяснить…
— Позапрошлую ночь ключ был у меня,— с прежней непосредственностью сказал Тюменцев.
— Но почему, Сергей, вы неделю держали ключ и только вчера надумали отдать?
— Забыл про него. А вчера в конце дня Мохов зашел, говорит, что при пересменке Исаков рассказывал — у Галины, мол, мотоцикл угоняли. Тут я и вспомнил, думаю, надо отдать ключик, а то, чего доброго, еще на меня согрешат. Сразу и пошел с Пашкой к Галине. Пришли, а там — коньячок с шампанским на столе, сидят с подружкой попивают. Нам по рюмке налили, дескать, выпейте за день рождения подружки, Иркой Галина ее называла. Мохов выпил, а я отказался — мне ж Исакова надо было в ночную смену менять, да и вообще я выпивку не уважаю…
Задавая уточняющие вопросы, Бирюков выяснил, что Тюменцев с Моховым пробыли у Галины минут тридцать. Когда они вошли в дом, Галина кого-то убеждала по телефону: «Нету ее у меня, нету! И не было… Нет, не было!» Положив трубку, обеспокоенно сказала Ирине: «Он, кажется, все-таки с семичасовой электричкой прикатит ».— «Обалдел идиот!» — брезгливо проговорила Ирина и нервно щелкнула зажигалкой. Курила она сигарету за сигаретой. На среднем пальце правой руки у нее сверкал бриллиантовый перстень, а на безымянном левой — золотое кольцо с замысловатым вензелем-печаткой. Сам Тюменцев в таких побрякушках не разбирался, но, по мнению Мохова, такой перстенек стоит не меньше трех тысяч, а печатка — рублей двести пятьдесят.
«Ни того, ни другого у Ирины, вытянутой на берег, не было»,— отметил про себя Бирюков и, поднимаясь с тахты, сказал:
— Что ж, Сергей… Спасибо за информацию.
— Как говорится, не за что,— Тюменцев легонько оттолкнул ногою ласкающуюся к нему болонку и проводил Бирюкова до калитки.
8. Племянник тети Маруси
Получив от Антона задание: заняться «студентом Васьком», Слава Голубев первым делом забежал в паспортный стол, чтобы узнать адрес Маруси Данильчуковой. На улице Заводской была прописана пенсионерка Данильчук Мария Захаровна 1918 года рождения. К ней-то и направился Слава, заранее настроясь на неуспех.
Пенсионерка оказалась еще довольно крепкой женщиной с загрубевшими, как у землекопа, руками. Слава быстро нашел с Марией Захаровной общий язык и поначалу даже не поверил во внезапно свалившуюся на него удачу: Василий Анатольевич Цветков оказался не вымышленным, а реальным человеком и доводился Марии Захаровне родным племянником — сыном младшего брата. Было этому Василию Анатольевичу от роду семнадцать лет. Родители его живут в Новокузнецке, а сам Вася, закончив нынешней весной школу, приехал поступать в Новосибирский институт связи, но, поскольку приемные экзамены там начнутся только в августе, надумал погостить у тети. Явился к ней, как гром с ясного неба, на прошлой неделе и целыми днями пропадал на речке. Ночью спал на сеновале: жарким летом в избе душно.
Мария Захаровна подтвердила, что одет Вася в синюю рубашку с короткими рукавами и в «тесные заграничные штаны». Никаких вещей с собой не привез, «в чем есть, в том и приехал».
— Теть Марусь, а где сейчас Вася?— скороговоркой спросил Голубев.
— Домой чего-то надумал укатить,— живо ответила Мария Захаровна.— Я сегодня с утра пораньше в мастерскую бытремонта отправилась, пылесос там в починке был. Подошла к озеру, а там народу тьма-тьмущая. Утопленницу молоденькую из воды вытащили. Ну, пока там потолклась, потом пылесос получила, в хозмаг зашла мыла взять. Прихожу, а дом на замке. Ключ в летней времянке, где мы всегда его оставляем. Открыла — в кухне на столе записка от Васи. Вот…
Мария Захаровна взяла с буфета розовую бумажную салфетку и подала ее Голубеву. «Тетя Маруся, я поехал домой»,— прочитал Слава написанное черным фломастером. Вспомнив расписку, оставленную худруку Шпорову, он вытащил фотоснимок Грега Бонама.
— Теть Марусь, на этого парня Вася похож?
Мария Захаровна прищурилась:
— Волосы похожи, но лицо у Васи молодее. И рубаха другая.
— Фотокарточки его нет?
— Чего нет — того нет,— спокойно ответила Мария Захаровна и вдруг встревожилась:— Разве случилось что?
— Одного нехорошего человека ищем. Предполагается, что Вася знает его,— уклончиво ответил Голубев.
— Господи! В нашем роду никто с плохими людьми не связывался.
— Подростки, бывает, по своей неопытности знакомятся с кем попало.
— Так-то оно так. Только, по-моему соображению, у Васи и знакомых здесь, в райцентре, никого не было. Он первый раз сюда приехал.
— А с Галиной Тюменцевой, которая неподалеку от вас живет, Вася не знаком?
— Что вы!.. Галина — женщина, а Вася — совсем мальчишка.
Мария Захаровна сосредоточенно наморщила лоб. Заметив это, Голубев быстренько попросил:
— Повспоминайте, пожалуйста, повспоминайте… По порядку: как узнали, что Вася в Новосибирский институт поступает, почему он вдруг надумал к вам приехать?..
О том, что племянник уехал учиться в Новосибирск, Мария Захаровна узнала полмесяца назад от брата, Васиного отца, который вызвал ее на телефонный переговор, сказал адрес института и попросил съездить туда, чтобы узнать, как Вася устроился с общежитием. На следующий же день после переговора Мария Захаровна набрала в своем огороде корзиночку свежей виктории, чтоб не с пустыми руками явиться к племяннику, и на утренней электричке отправилась в Новосибирск. В приемной комиссии института ей сказали, что Цветков поселился в общежитии рядом с институтом, по улице Нижегородской, 23. Какая-то девушка, видать, из студенток, проводила Марию Захаровну в это общежитие и помогла найти комнату, куда поселили Васю, однако на месте его не оказалось. Товарищ, живущий с ним, сказал, что Вася «поехал учить на пляж». Вернется поздно вечером.
Мария Захаровна побрела с корзиночкой виктории а обратный путь, на железнодорожный вокзал Новосибирск-Южный. На полпути неожиданно встретила Галину Тюменцеву. Оказывается, Галина приехала с ночевой к подруге, которая живет недалеко от института на улице Гурьевской, и охотно взяла корзиночку, записала адрес и фамилию Васи, чтобы завтра утром передать ему подарок от тети.
— Выходит, с Тюменцевой все-таки Вася был знаком?— уточнил Голубев.
Мария Захаровна отрицательно повела головой:
— Нет, Галина, вернувшись из Новосибирска, сказала мне, что сама не смогла забежать в общежитие и оставила ягоды у подруги, а та якобы обещала отнести.
— Имя или фамилию этой подруги Тюменцева не упоминала?
— Вот не помню… Протараторила: то ли Верка, то ли Ирка…
— Говорят, на днях какая-то подруга у Тюменцевой гостила…— намекнул Слава.
— Чего не знаю, того говорить не буду.
— А что это Вася задолго до приемных экзаменов в институт приехал?
— Подготовительные курсы хотел посещать. Неделю походил на них — ничего нового не узнал и бросил. Самостоятельно стал готовиться.
— А характер у Васи какой? — спросил Слава.
— Вообще-то характер у него материн: вспыльчивый. И уж что зарубит, хоть кол на голове теши, своего добьется. Очень самолюбивый и настойчивый. Взять с тем же институтом… Родители всяко упирались, чтоб он в Новокузнецке учился. Помощь при поступлении обещали — у них там всяких знакомств полно. Нет, сказал, поеду в Новосибирск, поступлю без вашей помощи. И поступит! У него за десятилетку ни единой троечки нет, почти все пятерки. Этим в отца удался. Братец мой сильно башковитый мужик. Главным металлургом комбината работает, а вот дома — размазня. Жена главенствует…
Записав новокузнецкий адрес Цветковых, Слава попрощался с разговорчивой пенсионеркой и заторопился на железнодорожный вокзал.
У киоска «Союзпечати» две молоденькие девчушки старательно перебирали открытки с портретами киноактеров. Лысенький киоскер-пенсионер, едва увидев Славу, отрицательно крутнул головой: интересующий, мол, тебя парень так и не появлялся. Слава молча кивнул — дескать, вас понял— и подошел к расписанию поездов. Единственный в сутки поезд из Новосибирска на Новокузнецк проходил райцентр в двенадцать часов ночи. Прикинув, что сидеть сложа руки на вокзале до этого времени будет слишком роскошно, Голубев решил поручить контроль за Васей Цветковым — если, конечно, тот появится,— дежурному сотруднику линейного отдела милиции.
Пожилой приземистый сержант, как узнал Слава, заступил на дежурство в середине дня. Внимательно выслушав словесный портрет Васи и рассмотрев фотографию Грега Бонама, он с украинским акцентом сказал:
— Нэ, такого хлопца нэ видэв. Появится — нэ упущу.
На улице Голубев заметил идущий от железнодорожного переезда желтый мотоцикл ГАИ. За рулем сидел Филиппенко. Слава поднял руку и, когда начальник ГАИ остановился, попросил:
— Гриша, подбрось до прокуратуры.
— Мог бы и на своих двоих прогуляться,— не забыв еще утреннюю колкость Голубева, усмехнулся Филиппенко, однако тут же скосил взгляд на прикрытую брезентом коляску мотоцикла.— Надевай шлем.
— В такую жару совать голову в каску!
— Надевай, а то пешком пойдешь!..
Филиппенко плавно тронул с места и, как бы между прочим, спросил:
— Не знаешь, чего Бирюков по Суржикову против меня копает?
— Видать, Гриша, ты маху дал. Антон Игнатьич зря «копать» не станет, — ответил Голубев.
— Очень он умный, как я погляжу.
— Это точно — не дурак!
Филиппенко, сбавляя скорость, пригрозил:
— Пешком пойдешь…
До прокуратуры ехали молча. В кабинете следователя Петра Лимакина одиноко курил судмедэксперт Борис Медников. Здороваясь с ним, Слава спросил:
— Чего здесь прохлаждаешься?
— Кофейку попить зашел да в картишки с прокурором срезаться,— в обычной своей манере флегматично пошутил Медников.
— Заключение, наверное, принес?
— Угадал, сыщик.
— Ну и что там, Боря?
— Паралич дыхательного центра вследствие гипоксии, вызвавшей фибрилляцию желудочков сердца и его остановку.
— Ой, как умно! Другими словами сказать можешь?
— Для умственно отсталых могу: смерть от утопления.
— В такой луже?..— удивился Голубев.— Там же воробью по колено!
— Захлебнуться можно в ложке, —изрек Медников и многозначительно добавил:— Особенно, если этому поспособствовать… На затылке потерпевшей имеется травма, от которой обычно наступает помрачнение сознания. Если в таком состоянии столкнуть человека в воду, утопление гарантировано. К тому же, красавица была пьяна, что, безусловно, сыграло не в ее пользу.
Вошел Лимакин. Бросив на стол свою папку с материалами расследования, он молча сел на свое место. Слава принялся выкладывать информацию, полученную за сегодняшний день. Когда он упомянул улицу Гурьевскую, на которой в Новосибирске жила подруга Тюменцевой, лицо следователя повеселело.
— Адрес по Гурьевской Тюменцева мне сообщила на допросе, — раскрывая папку, сказал Лимакин.— Мы с Семеном Трофимовичем только что говорили с областной прокуратурой. Там узнали: в квартире по указанному адресу десятый год живет Фарфоров Вадим Алексеевич, а в прошлом году прописалась Крыловецкая Ирина Николаевна, на семнадцать лет его моложе…
— На каком основании оформлена прописка? — перебил следователя Голубев.
— На основании свидетельства о браке…
Лимакину позвонили. По содержанию разговора Голубев понял, что звонит Антон Бирюков,
— Я, кажется, свои дела сделал, — буркнул Медников.— Я пошел…
Закончив разговор, Лимакин сказал Голубеву:
— Слава, надо срочно выбрать из вашей картотеки всех, кто привлекался по уголовным делам, с именем Валерий. Бирюков предполагает, что кража в Заречном и смерть Крыловецкой завязаны в один узел.
— Откуда он звонил?
— Из райпо.
— Чего там?..— удивился Голубев.
— Не знаю, — проговорил следователь.— Как управишься с картотекой, побывай на вокзале, в кассе билетов на транзитные поезда. Бирюков подсказывает, что племянник тети Маруси мог туда обратиться с просьбой о билете до Новокузнецка. Если только уже не уехал в Новосибирск.
9. Железная интуиция
В философии интуицией принято считать непосредственное постижение истины без предварительного логического рассуждения. Не отрицая в общем-то философского толкования, Антон Бирюков приравнивал интуицию к чистой случайности. В своей работе, начиная распутывать замысловатый клубок, он с первых шагов старался проникнуть в самую суть преступления и, когда это удазалось, эмоциональный Слава Голубев обычно восклицал: «Игнатьич! У тебя железная интуиция!»
От Сергея Тюменцева Бирюков получил такие сведения, которыми следовало не только заинтересоваться, но и срочно их проверить. Неискренность Галины Тюменцевой насторожила Антона. Опыт подсказывал ему, что некоторые малодушные люди, впервые оказавшись в роли свидетеля или потерпевшего, начинают нервничать уже от необычности своего положения. Каждый уточняющий вопрос ведущего дознание кажется им подвохом, и, стараясь не попасть впросак, они несут иногда откровенную ахинею. Галина Тюменцева впечатление малодушной не производила, на память не жаловалась. Делая вид, что напугана запиской, оставленной угонщиком мотоцикла, она боялась чего-то другого. Чего?..
Дверь долго не открывали. Лишь после третьего настойчивого стука в сенях послышались шаги и нетрезвый женский голос спросил:
— Валерк, ты?..
— Я, — машинально ответил Антон.
Звякнул отброшенный крючок — в распахнувшейся двери показалась Галина Тюменцева. Прическа ее была изрядно помята, а плотное тело обтягивал такой минихалатик, что, будь на месте Бирюкова остряк Борис Медников, он наверняка бы пробурчал: «Вы, мадам, очаровательно раздеты».
Немая сцена продолжалась несколько секунд, Тюменцева, придя в себя, демонстративно зевнула:
— А-а-а, опять угрозыск…
— Войти можно? — спросил Антон.
— Я одна дома.
— Тем лучше. Поговорим с глазу на глаз.
Тюменцева, покачнувшись, отступила в сторону, пропуская Антона впереди себя. Миновав сумрачные сени, Антон вошел в чистенькую светлую кухню. Все здесь на первый взгляд было, как прежде: справа — голубая кафельная печь-плита, слева — полированный современный буфет с обеденными тарелками и простенькими чайными стаканами, рядом — тумбочка с красным телефонным аппаратом, против окна — покрытый яркой клеенкой стол. Сейчас на столе стояла пузатая черная бутылка без этикетки, возле нее — хрустальная рюмочка на тонкой ножке и надломленная плитка шоколада.
Тюменцева переставила одну из табуреток к столу, села, заложив ногу на ногу, и, наблюдая, как Антон садится напротив нее возле кафельной печи, спросила:
— Коньяку хотите?
Бирюков, скосив глаза на необычную бутылку, прочитал выпуклую надпись «КАМЮ».
— Французский?
— Да, восемнадцать рэ стоит, кое-как одну бутылочку на базе райпо у товароведа выпросила.
— Для Валерки?
— Это кто такой?..
— Которому дверь открыли…
Тюменцева пьяным движением руки сорвала с лица паутину и внезапно расхохоталась.
— Выпила я сегодня с расстройства… Уснула и вот, надо же такое!.. Приснилось, что познакомилась с парнем, которого зовут Валеркой, и как будто это он пришел ко мне в гости, стучит, а я никак не могу проснуться…— Тюменцева игриво повела глазами.— Вторую неделю ведь без мужа живу…— Она потянулась к бутылке.— Давайте лучше выпьем…
Бирюков мягко остановил ее руку:
— Не надо пить, Галина Петровна. Я пришел к вам не на свидание. Разговор будет серьезным. С кем приехала из Новосибирска Ирина Крыловецкая?
— Откуда мне знать!
Бирюков посуровел:
— Повторяю: мы не на свидании. С кем приехала Крыловецкая?
— С каким-то парнем! — резко бросила Тюменцева.
— Как его зовут?
— Не знаю!
— Галина Петровна, не ставьте себя в глупое положение… Что у вас горит? — Антон улозил запах горящей тряпки.
— Душа пылает, а вы опохмелиться не даете, — снова перешла на игривый тон Тюменцева.
Заметив эту быструю перемену, Бирюков как бы из любопытства открыл дверцу печи — там медленно дотлевал клок белой материи с рисунком клыкастой волчьей пасти. Догадка осенила Бирюкова. Он повернулся к Тюменцевой:
— Зачем вы сожгли окровавленную футболку?
Тюменцева равнодушно зевнула:
— Попробуйте доказать, что это была футболка.
— Мне, Галина Петровна, не надо этого доказывать, мне достаточно это знать… — собираясь с мыслями, медленно заговорил Антон.— На вашем мотоцикле совершена кража из магазина, покушение на сторожа. Преступление — серьезное. Допустим, мотоцикл у вас действительно угоняли, но… каким образом в вашу печь попала футболка, которая была на одном из преступников?
— Докажите это, — с прежним равнодушием произнесла Тюменцева.
— Не сомневайтесь, докажу, что вы или соучастница преступников, или укрывательница. И а том, и в другом случае вам придется сесть на скамью подсудимых. Перспектива, как вы понимаете, далеко не радостная…
Тюменцева помрачнела. Казалось, она хотела что-то сказать, но никак не могла решиться. Бирюков заговорил снова:
— Вы даже не представляете, какую беду наделали угонщики мотоцикла, и напрасно их укрываете…
— Да не знаю я их! — Тюменцева прижала к пухлой груди скрещенные руки.— Честное слово, не знаю! А футболку подобрала возле брошенного мотоцикла. Свернутая она валялась. Думаю, пригодится вместо тряпки пол мыть. Когда дома развернула, испугалась крови и в печку бросила.
В торопливом ответе Бирюков уловил тревожную нотку то ли неуверенности, то ли раскаяния. Не давая Тюменцевой долго раздумывать, он спросил:
— Все-таки с каким парнем Крыловецкая приехала из Новосибирска? Как его зовут?
— Васьком Ирка называла.
— А кто звонил из Новосибирска, когда Сергей с Моховым были у вас?
— Почему из Новосибирска?..
— Семичасовая электричка к нам только оттуда приходит.
Тюменцева уставилась было на Бирюкова, но тут же потупилась:
— Вадим звонил, муж Ирины. Ревнует он ее по-сумасшедшему. А чего, спрашивается, ревновать, если Ирка капитально решила с ним развестись…
Бирюков с облегчением понял, что наконец-то Тюменцева сказала правду. Результат дальнейшей беседы полностью зависел теперь только от его сообразительности и чутья. Задавая вопрос за вопросом, Антон помог Тюменцевой «вспомнить», что муж Крыловецкой все-таки приехал в райцентр с семичасовой электричкой, позвонил с вокзала и, узнав, что Ирина ушла на танцы, резко повесил трубку. «Вспомнила» Галина Петровна и фамилию Васька. По мнению Тюменцевой, у Ирины насчет Васька были какие-то дальние планы, однако в предпоследний день они крупно поссорились, после чего Васек даже не пришел отметить девятнадцатилетие Крыловецкой.
— Что Ирина привезла с собой из Новосибирска?
— Дипломатка ее вон там стоит, можете посмотреть.
Бирюков осторожно перебрал содержимое чемоданчика: светозащитные очки в тонкой роговой оправе «Нанси», косметичка с набором красящих премудростей и флакончик духов «Елена», четыре нераспечатанные пачки сигарет «Мальборо» и сборник повестей Франсуазы Саган «Немного солнца в холодной воде». В книге, словно закладка, лежал в целлофановой обертке паспорт на имя Крыловецкой Ирины Николаевны. Фотография в паспорте, казалось, была точной копией той, которую нашли разорванной возле пожарного настила на берегу озера. На страничке «Семейное положение» стоял прошлогодний штамп о регистрации брака с Фарфоровым Вадимом Алексеевичем 1942 года рождения. Через неделю после регистрации была оформлена прописка по улице Гурьевской. До этого чернели два штампа с прописками по улицам Дмитрия Донского и Тургенева.
— Откуда у Ирины эти сигареты? — показывая на яркие пачки «Мальборо», заинтересовался Антон.
Тюменцева вздрогнула:
— Не знаю, она всегда такие курила…
— В вашем районе их продают?
— Да… откуда мне знать…— неопределенно ответила Тюменцева и вроде бы смутилась: — Сама я не курю…
— А Вася Цветков курит?
— Нет, кажется… Впрочем, за компанию с Иркой иногда баловался.
— Он на вашем мотоцикле позавчера днем никуда не ездил?
— Позавчера я весь день дома не была — отпуск оформляла. Ирина тоже со мной ходила. Вернулись после шести, вскоре Вася пришел… Тут они и сцепились с Иркой.
— А вообще Цветков умеет управлять мотоциклом?
— Не знаю…
— Какие драгоценности были у Ирины?
Мутноватые глаза Тюменцевой заблестели:
— Ой, дорогие!.. Перстень золотой с бриллиантами за три тысячи сто пятьдесят шесть рублей с копейками ей муж подарил в день бракосочетания, и еще Ирка носила красивую золотую печатку.
— С этими украшениями Крыловецкая и ушла на танцы?
— Да! Ока их даже на ночь никогда не снимала.
— Следователь показывал вам труп Ирины для опознания?
— Показывал, но я, честное слово, кроме лица, ничегошеньки не разглядела.
Комната, куда они прошли смотреть чемоданчик Ирины, была обставлена полированной мебелью. Вместительный импортный сервант до отказа был заставлен хрустальной посудой, а полки книжного шкафе, входящего в состав гарнитура, пустовали. Лишь на одной из них красовались сидящие, как на смотринах, нарядные дорогие куклы и лежали друг на дружке две колоды игральных карт; верхняя — основательно потрепанная, нижняя — совершенно новая, в упаковке.
— Сейчас, Галина Петровна, пригласим понятых, и я заберу у вас чемоданчик до выяснения причины смерти Крыловецкой, — сказал Бирюков.
— Зачем понятых?! — испугалась Тюменцева.— Забирайте просто так.
— Просто так — нельзя. Закон порядка требует…
Выйдя от Тюменцевой, Антон зашел к ее соседу шоферу Исакову и без труда уточнил, что когда Галина везла мотоцикл к дому, никакого свертка у нее не было.
«Это и требовалось доказать»…— мрачно подумал Антон и, взглянув на часы, торопливо попрощался с Исаковым. День близился к концу, а надо было сегодня же зайти в контору райпо.
Директор объединения розничной торговли принял Бирюкова очень любезно. По-спортивному стройный, он, несмотря на жару, был при галстуке и в новеньком замшевом пиджаке с институтским ромбиком на лацкане. Едва Антон заговорил о краже из Зареченского магазина, директор посмурнел и откровенно признался, что завмаг Тоня Русакова сообщала ему о неисправности охранной сигнализации, но, замотавшись в повседневной текучке, он не сумел своевременно принять меры… Срочным учетом выявлена в магазине недостача четырехсот семидесяти пяти рублей, то есть воры взяли только лордовские запонки. Восемнадцать рублей — стоимость коньяка «КАМЮ» — в недостачу не включили. Магазин — не место для хранения личных ценностей.
— Этот коньяк меня особо интересует, — сказал Антон.— Его в свободной продаже не было?
Директор смутился:
— Нет, конечно. По чистой случайности к нам на базу попало всего десять бутылок.
— Можно узнать, сколько из них осталось?
— Попробуем. Сейчас приглашу товароведа…
Минут через пять в кабинет вошла белокурая молодая женщина. По ее словам, из десяти бутылок «КАМЮ» семь находятся до сих пор на складе.
— Где три остальных? — строго спросил директор.
— По фактуре отпустила Центральному гастроному,— быстро ответила товаровед.
Директор хотел что-то сказать, но Бирюков опередил его:
— Кто купил эти три бутылки? — и чтобы не тянуть время, сразу добавил:— Одну — завмаг из Заречного Русакова. Кто — две других?..
Сбитая с толку осведомленностью незнакомого ей человека, товаровед призналась, что вторую бутылку незаконно продала сотруднице кулинарного магазина Галине Тюменцевой, а третью купила сама.
— Люба! Я вас уже предупреждал…—заговорил директор объединения, однако Бирюков, извинившись перед ним, поинтересовался у товароведа сигаретами «Мальборо».
Оказывается, эти сигареты были такой же редкостью в райпо, как и французский коньяк. Прислали их всего десять блоков, по пятьдесят пачек в каждом блоке. Сигареты дорогие, поэтому особым спросом не пользуются. Один блок «Мальборо» взяла с базы завмаг продовольственного магазина из Заречного…
Бирюков попросил директора созвониться с заведующей Зареченского продмага, и узнал, что там за два дня разошлось всего пятнадцать пачек «Мальборо». Пять в первый же день купил какой-то молодой парень, а остальные из любопытства к заграничной этикетке взяли местные жители…
10. Люди гибнут за металл
С Павлом Моховым был долгий разговор. Бирюкову не хотелось касаться прошлого, но Павел сам начал. Видно было, что сидела в нем боль за некогда совершенное преступление, и некому было излить эту боль. А Бирюков все знал, и это побуждало к откровенности. «С чего у меня пошло? — говорил Мохов. — С подначки старого щипача Пшенди. Это он подбил увести первый мотоцикл…
У таких, как Пшендя, подлый закон: сам замаран — другого замарай. Потом тверди недоростку, пугай его: дороги нет назад — заметут, жить хочешь — держись за меня, сопляк, одна у нас теперь дорожка… Ну и я, конечно, был лопух лопухом. Верил гаду…»
Еще и потому, может быть, вспомнил Мохов свое безрассудное и горькое прошлое, что теперь-то мог гордиться собой.
Бирюков не перебивал, чувствовал — надо человеку выговориться. Не часто, к сожалению, приходится работникам милиции вот так — уже на равных — беседовать с бывшими их подопечными.
Помаленьку перешли к событиям последних дней, к Тюменцевым, Сергею и Галине.
— Сергей, повторяю, — убежденно сказал Мохов,— мировой парень. С женитьбой только подзапутался — любит он Галку, собаку.
— Зато ты, похоже, ее ненавидишь…
— Точно. У нее ж на морде написано, что она дура ватой набитая.
— Я этого не заметил, — умышленно возразил Бирюков.
— Ха! Галку с первого раза не расколешь. Когда дело касается жульничества, верткой становится, как змея.
— В чем Тюменцева жульничает?
— Во всем… Мужики рассказывают, когда Сергей служил в армии, Галка такие рога ему наставляла, что закачаешься. А обстановочку в ее доме смотрели? Импортный гарнитур с книжным шкафом завела!.. Кукол вместо книг насадила…— Мохов ухмыльнулся.— Со временем, конечно, понакупает и книг — мода теперь такая. Только, спрашивается, зачем нужны Галке книги, если она, как говорится, всего один букварь на двоих с братом прочитала?..
— Давно ее знаешь?
— Порядком. До последней судимости со старшим Галкиным братцем корефанил. Такой же ханыга.
— Где он теперь?
— В Новосибирске вроде болтается. Нынче весной случайно в зоопарке его встречал. Говорил, будто служителем или смотрителем каким-то там работает. Поддатый был крепко, выгибаться передо мной начал. Плюнул я и разговаривать с трепачом не стал.
— Скажи, Павел, а среди знакомых Галины Тюменцевой какой-нибудь Валерка есть?
Мохов бросил на Бирюкова удивленный взгляд:
— Так этого братца Валеркой и зовут. Воронкин фамилия. Раньше он мышковал по чужим карманам, а последний раз завалился, кажется, на магазинном деле.
— А куда подевался Пшендя?
— Водкой, паразит, захлебнулся.
Вопрос этот Антон задал не случайно. Павел натолкнул: довольно часто на первое преступление сбивает подростков опытный уголовник. Если Вася Цветков виновен, то кто-то постарше мог быть «вдохновителем».
Они разговаривали с Моховым в красном уголке гормолзавода. Близился вечер, им никто не мешал. Бирюков уточнил кое-какие детали показаний Тюменцевых, про «невинно пострадавшего» Суржикова вспомнил и тепло простился с Павлом…
На перроне железнодорожного вокзала Антон увидел Голубева и по его сияющему лицу догадался, что у Славы есть новости.
— Ну, Игнатьич, у тебя железная интуиция! — торопливо заговорил Голубев.— В кассе утверждают, что парень, похожий на нашего, утром купил плацкартный билет до Новокузнецка в девятый вагон поезда шестьсот пять. Поезд приходит к нам в двенадцать ночи.
— Остановись, Славочка, а то задохнешься, — улыбнулся Антон. — Картотеку проверил?
— Так точно. Всего один Валерка за последние пять лет у нас проходил.
— Воронкин?
— Так точно. Валерий Петрович…— Голубев ошарашенно уставился на Бирюкова.— Как догадался?
— Секрет фирмы, — шутливо сказал Бирюков. — Что же Валерий Петрович натворил?
Голубев это запомнил почти наизусть. Уголовное дело, по которому, согласно картотеке, последний раз привлекался к судебной ответственности Воронкин, было четырехлетней давности. 31 декабря около восьми вечера в дежурную часть райотдела вбежала перепуганная девушка и заявила, что шла на бал-маскарад, и у Дома культуры неизвестный парень, угрожая пистолетом, отобрал у нее завернутые в газету туфли. Лицо парня потерпевшая не разглядела, но запомнила на его черной шапке болтающийся, как надорванный, козырек. Дежурный тут же направил оперативную машину… Объехав почти весь райцентр, патруль вернулся с пустыми руками. Ровно в полночь, под перезвон транслируемых по радио курантов, на пульте охранной сигнализации внезапно сработал сигнал тревоги из промтоварного магазина ОРСа железнодорожников. Немедленно выехавшая туда оперативная группа обнаружила на месте происшествия оставленную впопыхах преступником черную шапку с надорванным козырьком. Обнюхав шапку, служебно-розыскная собака уверенно взяла след, и вскоре был задержан с поличным изрядно выпивший Валерий Воронкин, ранее привлекавшийся за карманные кражи. При обыске у него изъяли самодельную зажигалку-пистолет, какие нередко тайком мастерят бывалые умельцы в исправительно-трудовых колониях. По совокупности Воронкин получил четыре с половиной года.
— Сколько ему сейчас лет?
— При последней судимости было девятнадцать, плюс четыре, итого двадцать три годика получается, — быстро сосчитал Голубев.— Но выглядеть он должен значительно моложе, потому что комплекцию имеет не богаче моей, а маленькая собачка до старости щенок.
Вот-вот должен был подойти очередной электропоезд. На перроне томились редкие пассажиры. Мороженщица бойко рекламировала свою продукцию:
— Одно мороженое заменяет сто грамм яблочного вина! Молодежь, налетай — подешевело!..
Слава, вытирая носовым платком вспотевший лоб, кивнул в сторону звонкоголосой торговки:
— Остограммимся?..
Бирюков посмотрел на часы:
— Подождем, сейчас электричка пройдет — тогда.
Электропоезд прибыл через три минуты. Распахнув двери, он быстро всосал в себя отъезжающих и, гукнув сиреной, умчался дальше. Около десятка приехавших потянулись к автобусной остановке. Мороженщица, окинув взглядом опустевший перрон, принялась считать выручку. Бирюков невольно загляделся на ярко сверкающее при каждом движении пальца золотое кольцо с замысловатым вензелем-печаткой. Припомнив, что никогда прежде не видел у нее столь броской вещицы, из простого любопытства спросил:
— Где раздобыли такое симпатичное колечко?
— Где раздобыла, там больше нет, — бойко ответила мороженщица, пряча деньги в пришитый с внутренней стороны белого халата карман.
— А точнее?..
— Зачем тебе, золотце, точно знать — все равно там уже не купишь.
Что-то заставило Бирюкова проявить упорство. Он показал служебное удостоверение. На какое-то время мороженщица, казалось, потеряла дар речи. Затем, перепуганно округлив большие карие глаза, выпалила:
— Чес-слово, не знала, что кольцо ворованное!
Бирюков ничуть не изменился в лице.
— Откуда оно у вас?
— Сегодня часов в одиннадцать утра здесь, на перроне, у молодого парня за свои собственные купила,— протараторила мороженщица.
— Сколько заплатили?
— Пятьдесят рубчиков, а кольцо-то, может, фальшивое. Я в золоте не разбираюсь, на риск пошла.
— Как тот парень выглядит?
— Не помню.
— Пройдемте в вокзал, к дежурному линейного отдела милиции.
— Зачем в милицию?..
— Чтобы вспомнили парня, у которого кольцо купили.
— Я уже вспомнила! Высокий, здоровый, в джинсах и синей рубашке с короткими рукавами.
— Вася Цветков…— тихо сказал Бирюкову стоявший рядом с ним Слава Голубев.
— Пройдемте к дежурному милиции.
Знакомый Славе Голубеву пожилой сержант из линейного отдела милиции, узнав суть дела, упрекнул мороженщицу:
— Ну як же вы, Муранкина, такую покупку противозаконную совершили?
— Як? Як? Вот так! — огрызнулась.
Глядя на сияющее золотом кольцо, сержант осуждающе покачал головой:
— Прямо, як у той опере, где поется, но люди гибнут за металл…
Попросив у него необходимые бланки протоколов, Бирюков сказал мороженщице:
— Колечко мы у вас заберем.— И повернулся к Голубеву.— Пригласи понятых…
Направившись в прокуратуру, Антон и Слава Голубев по пути успели перед самым закрытием заглянуть в районный универмаг. Заведующая отделом галантереи, где продавались золотые изделия, едва взглянув на предъявленное кольцо, сказала, что таких у них не было.
— А в других магазинах райцентра? — спросил Бирюков.
— Золото только у нас бывает…— Заведующая подозвала молоденькую продавщицу.— Зоя, кажется, у тебя точно такое?
— Такое, Анна Денисовна,— повертев кольцо, подтвердила продавщица.
— Где покупала?
— Месяц назад в Новосибирске, в «Яхонте». Вместе со мной такое же колечко Нина Муранкина купила. Знаете, на железнодорожном вокзале мороженым торгует…
Слава Голубев с нескрывамым удивлением уставился на Антона Бирюкова и заметил, как тот сосредоточенно нахмурился. Не меньшее удивление выразил и следователь Лимакин, когда Бирюков пересказал ему загадочную историю с кольцом. Все трое стали прикидывать возможные версии, однако ничего путного не получилось.
— Надо задерживать Цветкова! — заявил нетерпеливый Слава Голубев.
— Нет оснований,— возразил Бирюков.
— Ну, как же, Игнатьич!..— Слава принялся загибать пальцы.— Во-первых, Вася унес туфлю из клуба, во-вторых, ночевал с Крыловецкой у Тюменцевой, в-третьих, золотое колечко…
— Надо, Слава, побеседовать с Цветковым. Приди пораньше к поезду. Возможно, Вася действительно надумал вернуться в Новокузнецк.
— Правильное решение,— поддержал Бирюкова Лимакин и спросил: — Что будем делать с мужем Крыловецкой? Вызовем сюда для официального допроса, или, может быть, Антон Игнатьевич, вначале повстречаешься с ним, так сказать, неофициально?
Бирюков задумался;
— Если сегодняшняя ночь не подбросит сюрпризов, съезжу-ка я, Петя, завтра в Новосибирск к этому Фарфорову Вадиму Алексеевичу, посмотрю, что он собою представляет…
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ
