Удивление

— Вдарим по змеям,— сказал мой знакомый, местный журналист.
Я согласился.
— Посмотрим, как живет простой советский факир.
Факир жил довольно далеко от центра. По дороге шофер рассказывал нам:
— Видел я его по телевизору. Потом мне целую ночь змеи снились.
Первый же прохожий указал нам дом барачного типа, в котором проживал змеевед со своими ползучими питомцами. Отыскиваем нужную квартиру, стучим, ждем. Я говорю: «Пахнет змеями».
Тут надо заметить, что «вдарять» по ним мы начали еще накануне, побывав в серпентарии здешнего зоокомбината. Едва мы вошли в его помещение, как приостановиться нас заставил — нет, не ряд клеток с кишащим в них содержимым, негромко шипящим и потрескивающим, а неожиданно тяжкий запах, ударивший в нос.
— Змеи — не. пчелы,— произнес приятель.
Нам объяснили: неприятный запах не столько от самих змей, сколько от их корма — лягушачьего мяса.
Тут запах был тот же, только слабее.
Дверь открыла пожилая женщина, жена хозяина, и, узнав, кто мы, предложила подождать на улице, поскольку сам хозяин еще спит.
— Он всю ночь работал. Я разбужу его.
— Факирка,— сказал приятель, когда мы вышли на теплое солнце и свежий воздух.
Накануне в серпентарии нам показывали «доение» змей — извлечение из них яда, идущего для медицинских нужд. Лаборантка крючком сгребает из клетки в ящик несколько десятков гадюк. Герпетологи— мужчина и женщина в белых халатах — хладнокровно извлекают из ящика очередную извивающуюся пациентку, точным движением нажимают ей на ядовитые железы, и из ядовитых зубов брызжет в плошку капля желтоватого цвета. Расставшись с ней, ползучий донор сразу обмякает, его макают головой в ведро с дезинфицирующим раствором и берут следующего. До обеда такой процедуре подверглось тысяча двести гадюк, пойманных на Васюганских болотах. Надой их составил в тот день тридцать граммов яда.
Невозможно сразу же не проникнуться уважением к труду людей на этом уникальнейшем конвейере, где не существует ни механизации, ни средств защиты — даже перчаток. Только марлевые повязки, прикрывающие рот, да сыворотка наготове.
А что нам покажут сегодня?
Мы ждали недолго. К нам навстречу вышел человек с красивой седой головой. С учтивостью, нынче уже не столь частой, назвался:
— Василько Васильевич Озаровский.
—Почему Василько, а не Василий?— сразу спросили мы.
Он чуть смутился.
— Я недослышу. Это со мной после укуса кобры. Так что прошу: спрашивайте громче.
— Давно вы увлекаетесь змеями?
— С пяти лет. И не только ими. Я хотел иметь слона. Кто повлиял? Думаю, что мама. Она была очень одаренной.
— Она биолог?
— Нет, она окончила Бестужевские курсы по специальности физика и математика. Вместе с подругой они были первыми из женщин в России, которых приняли на государственную службу. Разрешения пришлось просить у премьер-министра Витте. В службе была в палате мер и весов у Дмитрия Ивановича Менделеева. Мать выпустила книгу о нем.
Он говорил так, что хотелось слушать. Но еще больше хотелось спрашивать. И мы с коллегой спрашивали наперебой, невпопад, не стесняясь несуразности и банальности иных вопросов. Сколько вам лет? Кто вы по профессии? Что делали сегодня ночью, если сейчас приходится отсыпаться? Он терпеливо улыбается.
— Ловил жаб. Ими питаются кобры. А сейчас сушь стоит — жабы зарылись. Приходится брать электрический фонарь. Иногда мне помогают молодые люди, а вчера я сам… Хотя, честно скажу, видеть я стал значительно хуже.
— Хлопотно это — держать дома змей?
— Чтобы держать их, надо много знать. Им нужен живой корм: мыши, жабы, кролики. За всеми надо ухаживать, всех кормить.
— А много съедает, например, питон?
— Кролика в месяц. Кроликов я держу вон там,— он указал на пристройку в глубине двора. Рядом с ней была еще одна— для белых мышей. Посредине двора стояла веерная пальма в кадке, а вокруг — ограда из панцирных сеток. Это, как мы догадались, был загон для прогуливания змей на воздухе.
Расхрабрившись, мы спросили, можно ли нам посмотреть пожирателей кроликов и жаб.
— Конечно. И некоторых лучше смотреть не в террариуме, а здесь. Вы не против?
— Нисколько! — заверили мы со всей возможной .бодростью, прикинув, что двор достаточно велик, чтобы мы могли быстро и достойно отступить.
— Хорошо. Посмотрим, что у нас с солнцем,— сказал Озаровский.
Солнце между тем поднялось высоко, день выдался теплый и приветливый. Василько Васильевич ушел, а вскоре шофер наш закричал:
— Идет! На себе несет! На себе!
Он был прав: Василько Васильевич шел к нам, придерживая возлежавшую на его плечах довольно толстую гюрзу. Приподнятая головка змеи упруго колебалась при каждом его шаге, дрожащий раздвоенный язычок быстро выплескивался наружу и исчезал вновь, глазки смотрели равнодушно и хищно.
— Во дает,— сказал приятель.
— Это моя гордость. Зовут Папа.— Василько Васильевич машинально теребил, поглаживал кончик змеиного хвоста.— Его подарил мне двенадцать лет назад змеелов номер один — Орлов Юрий Александрович. Папа дал потомство — четыре гюрзы. Это впервые в нашей стране в искусственных условиях. С виду он меланхолик. Но это довольно обманчивое впечатление.
— Папа, ты не хочешь нас укусить? — спросил приятель, слегка приблизившись.
— Он никого не хочет укусить,— сказал хозяин. Затем пошли кобры — Победа и другие. Имена у них — это названия мест, где каждая змея отловлена. Но имена змей — это проформа. Ведь змеи глухи.
— Тогда как они могут танцевать, когда.факир играет на флейте?
— Флейта прежде всего — палка для змеи. А музыка — это для публики.
— Скажите, гюрза — дорогая змея?
— Цена за ее отлов 20 рублей. Но я бы не продал и за тысячу.
В молодости, в конце двадцатых годов, Василько Васильевич окончил учебное заведение с причудливым для наших дней названием: главная военная школа физического воспитания трудящихся. Занимался штангой. В свое время был чемпионом Москвы в легком весе. Затем приехал с молодой женой в Киргизию — «на экзотику потянуло». В прямом и переносном смысле привез в республику штангу. Преподавал физвоспитание в пединституте — за вычетом, как он выражается, четырех лет войны, где он был сержантом. После демобилизации встретил своего школьного учителя биологии Михаила Михайловича Завадовского, ставшего директором Московского зоопарка, возрождавшегося после войны. Бывший учитель учредил для демобилизованного сержанта должность агента по заготовке зверей. Озаровский отлавливал и доставлял в Москву из Киргизии горных баранов, снежных барсов, змей.
— Я их поймал не меньше двух тысяч и теперь жалею об этом.
— Почему?
— Потому что губил их. А сейчас считаю, что зоопарки должны сами разводить зверей.
— Вы долгие годы были тренером. У вас есть ученики?
— Да… И ученики моих учеников. Но как тренер я не стал известным. Ведь чтобы стать известным, заслуженным, надо из ста сильных спортсменов отобрать самого сильного и сосредоточиться на нем. Ну, а меня привлекали слабые. Я всегда старался помогать им стать сильнее, обрести себя.
— Змеям, на ваш взгляд, тоже надо помогать?
— Во всяком случае, они нуждаются в защите от нашего к ним предубеждения и от истребления.
— А змеиные укусы?
— Это средство не нападения — обороны. Притом, единственное. Обычно же змея избегает встреч с человеком. Но и он должен быть осторожнее, особенно там, где много змей.
— А как же вас кусала кобра? Обороняясь?
— Она. у меня жила всего три дня, привыкнуть не успела. Накануне ее очень долго держали в мешке, возможно, причинили неприятности при отлове, словом, разозлили. Странно: она укусила меня подряд два раза в одно и то же место, вот сюда,— он указал старую рану на руке.
— И как же?
— Я попал в больницу. Но через неделю попросил: выпишите, мне необходимо кобр кормить.
— А как же та, что вас укусила?
— Я отдал ее в зоопарк. Навещал. Вид у нее был вялый, невеселый. По-моему, ей там не очень-то хорошо.
Тут вступила в разговор жена Озаровского, Клавдия Дмитриевна.
— Когда егр укусила змея, врачи утверждали, что он безнадежен. Но я сказала: не может быть, вы моего мужа просто не знаете.
— А вас кусали змеи?
— Что вы! Я не такая сумасшедшая, как он.
— Вы к ним привыкли?
— Я их терплю только как биолог.— На плече ее сидело существо вроде бы более мирное, чем кобра,— попугай Люся.— Муж купил ее в Москве на Птичьем рынке за 222 рубля. Это недорого, потому что Люся, во-первых, одноглазая, а ему всех необходимо пожалеть, во-вторых, она не говорит ничего, кроме «кукареку» и то — исключительно дли детей. И лишь детям она разрешает гладить себя, а взрослых клюет. Удивительно храбрая. И мужа клюет, когда он говорит с посторонними. И правильно делает. Потому что за всем его выводком приходится ухаживать мне, а он, как все мужчины, беззаботен.
— Не придавайте значения словам женщины,— возразил супруг.
Тут между супругами возникла незлая перепалка на тему привычную: зачем змеи в доме, зачем отдавать им всю квартиру, силы, время.
— Посмотри, у нас бывают иностранцы, а нам с тобой негде их угостить даже чашкой чая.
— Конечно,— говорил он,- многие меня считают чудаком, не более. Квартиру я превратил черт знает во что. Но не будет змей — что я без них? Ничего. Гол, как сокол.
Слушая, я снова вспомнил наш недавний поход в серпентарий, разговор с его руководителем Ю. И. Сударевым. После дойки змей он выглядел усталым.
— Что же удивительного? — Сударев крепко затянулся сигаретой.— Работа особо опасная и вредная. Спрашиваете, миловал ли нас бог от укусов? Еще никого не миловал. И иммунитета на змеиный яд не существует. Как было со мной? Укусила змея. Попал в реанимацию. Спасибо врачам. А вскоре на ВТЭК — этот палец плохо гнется. Фактически для герпетолога это инвалидность. А доктор жмет плечами: ничего нет, кроме следов двух крохотных ранок. Как от гвоздиков. Понимаете? — он нервно хохотнул.
— Помогая десяткам миллионов людей, мы сами работаем в атмосфере, насыщенной ядовитыми испарениями. Я это доказывал в Госкомитете по труду, добиваясь пенсионных льгот для нас, показывая снимки, акты комиссий,— бесполезно.
Короче говоря, Юрий Изанович был не расположен обсуждать разепекательную сторону «змеиной проблемы». Но, когда мы спросили, какого он мнения об Озаровском и его увлечении, то обнаружили, что профессионал Сударев вовсе не считает любителя Озаровского чудаком и только.
— Он делает -большое дело, разъясняя людям бессмысленность истребления змей. Выступая в школах, клубах, он пропагандирует человеческое отношение к змеям, к природе в целом. Особенно интересными я считаю его попытки приручать змей.
На вопрос, что нравится змеям, Сударев ответил: все то же — человеческое отношение.
— А что для них губительно? — На это отвечал уже Василько Васильевич:
— Никотин. Небольшая горсть табака, попав в рот, убьет змею сразу.
Затем «змеиные смотрины» продолжались в квартире. Ее внутренность невозможно описать. Но попытаюсь. Как войдешь, налево — кухня. Туда мы не пошли, а, миновав одну комнату, пошли в другую, направо. Это и была «змеиная» комната. Ничего подобного в жизни не видел. Вдоль всех четырех стен, в два этажа, стояли стеклянные и освещенные лампами ящики с тварями разных пород, рисунков и габаритов. Часть ящиков занимала место и посреди комнаты. Тут же — детская ванна для купания питонов, клетка для попугая Люси, банки с кормом, стереофонические колонки (хозяин — поклонник оперетты), ружье, фотоаппарат. Словом, всякая всячина и книги, книги— до потолка. Как хозяин умудрился втиснуть сюда стол и собственную кровать — уму непостижимо. И совсем уж непостижимо, как в комнату протиснулись мы вчетвером и попугайка Люся, вдруг заоравшая «Кукареку!».
Хозяин сказал:
— Теснота, сами видите. Развиваться, расширяться больше некуда.
Встреча с обитателями комнаты, прошла в атмосфере вполне деловой.
— Вот моя прима,— представил хозяин питона Машу из Пакистана, подаренную ему зоопарком.
Четырехметровое создание толщиной с добротное бревно блаженно грелось на песке. Оно весит почти двадцать два килограмма. То есть имеющиеся в квартире двадцатикилограммовые весы Маша переросла, и взвешивать хозяин носит ее в соседний овощной магазин. Это выглядит так: как только он, водрузив на плечи переднюю часть питона, возьмется за ручку входной двери. Машин хвост, не желая расставаться с теплой клеткой, цепляется за ножку стола и тянет его, круша все на пути. Когда же ножка свободна от цепкого и сильного Машиного хвоста, голова питона уже где-нибудь в радиоприемнике.
Приятель осторожно погладил Машу и остался очень доволен.
— Можно, я в следующий раз приду с дочкой? — спросил он. Хозяева не возражали.
Затем следовал питон Джамба, что на суахили означает «здравствуй», боливийский удав Оливия, два совсем еще маленьких перуанских, присланных из ГДР, и кубинский удав. Трудно поверить, что комната стала вторым в мире местом после канадского центра по разведению редких рептилий, где кубинский удав выведен в неволе.
— Вы можете его погладить. Не бойтесь. Это безобидное существо.
Я погладил. И не жалею. И не потому не жалею, что удав вовсе не противен на ощупь. А потому, что хоть чуть-чуть сдвинул в себе предубеждение к «гадам», «аспидам»: ведь часто именно предубеждение союзник вражды и недруг истины.
— Что же ты мышь не ешь? — озабоченно спросил Василько Васильевич гюрзу, сидевшую в следующем ящике.
Кобры — эти содержались отдельно. Завидев нас, зловеще зафукали и приняли характерные позы — привстали, жутковато сплющили шеи. Так кобра обычно предупреждает о нападении, лишь потом бросается. Гюрзы панически боятся их. На очередное наше «почему?» хозяин пояснил: кобры, будучи по массе тела меньше гюрзы, кусают и поедают их, да и всех других змей, включая… самих кобр.
Что и говорить, содержа в доме 26 змей, будь готов ко всему. И бывало всякое. Как-то раз, во время выступления, Джамба, вероятно, чем-то раздраженный, принялся сворачивать голову хозяину и осуществил бы свой замысел, не приди на помощь сосед.
— Один вы с удавом не справитесь, но если рядом есть хотя бы еще один человек — бояться нечего.
— В другой раз,— продолжает Василько Васильевич,— исчезла кобра. Это было страшно. Все деревья рядом с домом срубили, боясь, это беглянка взберется на них. Тридцать пять дней и ночей мы ждали крика «Змея!». И дождались. Она поселилась рядом с домом, в сарае. Узнав, все соседи собрались, конечно, возбужденные, напуганные. Я взял все, что нужно для поимки. Но в последний момент решил: рискну, но возьму голыми руками у всех на виду — успокою людей.
Взять удалось, а вот успокоить… Тут надо сказать о выводах, к которым давно пришли соседи по дому, сам Озаровский, все, кто побывал здесь, включая и автора заметок. Выводы эти таковы: попытки Василько Васильевича по разведению и приручению змей давно вышли за рамки личного увлечения, И, с одной стороны, вызывают немалый научный интерес, в том числе за рубежом, с другой — продолжать подобные опыты в обычной квартире, рядом с соседями, их детьми — явно рискованно. Ясно, что для опытов необходимо другое место. Скажем, отдельный дом. И обещания на этот счет уже поступали. Только дело не сдвинулось. Не случилось бы неожиданного с Озаровскими! Давно ли миллионы людей были буквально потрясены трагедией в квартире бакинцев Берберовых, когда вроде бы одомашненный лев стал вновь неукротимым зверем…
— Я не принадлежу к людям с сильными локтями,— говорит Василько Васильевич.— И ни в чем не считаю себя исключением. Как я могу настаивать создать особые условия для змей, если в жилье нуждаются люди.

Мы чувствовали: он уже устал от встречи, от наших расспросов. Признаться, от впечатлений порядком устали и мы. Но перед прощанием нам предстояло удивляться еще. И еще. Оглядывая корешки книг на полках, мы видели «Мертвые души», изданные в прошлом веке, «Трагедию о Гамлете, принце датском», изданную в начале этого, сборник восточных пословиц. Раскрыв страницу наугад, прочитали: «Убить змею — Шиву задеть».
— А самая дорогая для вас книга которая?
Василько Васильевич достал сборник русских народных сказок, вышедший в издательстве писателей в Ленинграде в 1931 году. На титульном листе — знакомое: О. Э. Озаровская.
— Ваша мать?
— Да. Я не рассказал вам, что, работая у Д. И. Менделеева, она увлеклась эстрадой. Да, да! И в один прекрасный день решила стать профессиональной артисткой эстрады. Это был всемирный скандал. Ока поступила в театр «Кривое зеркало», выступавший в Петербурге, затем в Москве, где публика ей больше нравилась и лучше ее принимала. И вот, представьте себе, что ее артистку эстрады, заинтересовал русский фольклор. И меня тоже. Мы с нею объездили архангельский север, записывая сказки. В Пинеге был создан музей моей матери. Я и сейчас еще получаю письма оттуда. Эта книга — плод ее труда. Почти весь тираж в свое время ушел за рубеж на валюту.
— И вы не пытались хлопотать о переиздании?
— К сожалению, совершенно нет времени этим заниматься. Нет времени даже, чтобы сесть спокойно и написать статью. Поэтому единственный мой «научный труд» за все эти годы — полуторастраничная заметка в журнале «Природа».
На книге дарственная надпись матери сыну, тогда тридцатилетнему. Читаем, что первый экземпляр книги подарен «нашему английскому гостю писателю и драматургу Б. Шоу, второй — художнику, оформившему книгу», третий ему — Василько Озаровскому. ,
— Смешные сказки есть,— говорит Клавдия Дмитриевна.— Живот надорвешь.
— Одна из наиболее интересных
— «Волшебное кольцо»,— считает супруг.— Интересно, что змея в ней показана положительно.
— Почитай,— просит жена.
Он вздохнул, улыбнулся, снял очки и… разве знали мы, что хозяин прекрасный чтец? Что за чтение сказок он еще до войны был удостоен артистической категории? Разве предполагали мы, идя сюда за «змеиной экзотикой», что не меньше, чем ей, а может быть, больше будем дивиться простоте, лукавству, удивительному языку русской сказки.
«Жили Ванька двойма с матерью. Житьишко было само последно. Ни послать, ни окутаца, ни в рот положить нечего».
Слушая, мы то и дело хватались за свои блокноты, чтобы не потерять, не забыть вроде: «Шляпа-широкоперка», «Усохни моя душенька», «Царица чай в коленки пролила», «На свадьбе той десять генералов с вина сгорели», «Кабы ты не собака, так министр была бы».
Слушая, я забыл, зачем пришел. Про тесноту забыл. Забыл, что комната набита змеями. Не утверждаю, что сказка служит ключом к судьбе нашего знакомого. Но в чем-то они похожи — сказка и жизнь этого человека.