Многие свердловчане знают героя этого повествования — старого коммуниста, участника революционных событий в октябре 1917 года в Екатеринбурге Петра Михайловича Афанасьева. Рассказ о небольшом кусочке его жизни в первые месяцы Советской власти основан на воспоминаниях очевидцев, на архивных документах, материалах газет.
…Морозный и снежный Екатеринбург. Петр поднялся по широкой лестнице. За приоткрытой дверью в узком коридоре— пожилая- женщина с шваброй.
— Мне бы Одинцова. Пришел он?
— Как же, милый, Дмитрий
Яковлевич, почитай, кажный день ране всех приходит. Постучися вон в ту дверь.
Петр постучал.
— Входите, входите…
За столом сидел сухощавый человек. Белоснежная рубашка, галстук, тщательно выбритое лицо. Петр смотрел на заведующего отделом драгоценных металлов комиссариата финансов и как-то не мог представить его в рядах сторонников революции. «Старый русский интеллигент,— .говорил о нем председатель социалистического союза учащихся Николай Стремоухов,— подпольщик, правдист, стихи писал…»
Одинцов окинул взглядом черноволосого ладного парня. Улыбнулся.
—Петр Афанасьев?
— Да, я от Стремоухова.
— Знаю, знаю. Познакомлю с делом, а потом к Федору Федоровичу Сыромолотову зайдем.
Петр немного оробел, когда вместе с Одинцовым вошел в кабинет комиссара финансов Сыромолотова. Из-за стола поднялся мрачный, неприветливый человек. Густая, шапка волос, глаза глубоко спрятались под лохматыми бровями. Голос какой-то сухой. И трудно понять, шутя или всерьез задает он вопросы:
— Поди, и не знаешь, в чем золото растворяется? А видел ты. как металл плавят? Медь-то от золота отличишь?..
— Горное училище кончил. Как-нибудь разберусь.
Сыромолотов вдруг оживился и заговорил, не обращаясь ни к кому:
— Парижская Коммуна оставила банки в руках буржуазии — и сделала роковую ошибку. Мы ее не повторим…
Петр слушал, проникаясь симпатией к этому мрачному человеку. А комиссар ходил возле стола: три шага к окну, три — обратно.
— Тебе, Петр Афанасьев, даются большие полномочия. Возглавишь комиссию по изъятию ценностей из частных сейфов Сибирского торгового банка. Считай это особым партийным поручением республики. Дмитрий Яковлевич, представьте уполномоченного власти управляющему банком.
Зимний день уже вошел в город. Сквозь морозный туман пробились лучи солнца, разливаясь на золоченом шпиле и куполах кафедрального собора. Он поднимался зеленовато-серой громадой над площадью, и все, что стояло рядом, словно прижалось к земле. Вот и двухэтажный дом, где разместился Сибирский торговый банк, казался малоприметным рядом с собором. Мелькнули вывески «Товарищество Ж. Блок», «Северное страховое общество»…
Тучный невысокий человек выдавил улыбку, здороваясь с посетителями. Посмотрел бумаги. «Я к вашим услугам, господа. Изволите осмотреть?»
Дмитрий Яковлевич кивнул, и управляющий банком куда-то позвонил.
— Сейчас пройдемте в залу, а потом в сейфовую комнату…
В зале стояли ряды стульев, большой стол, покрытый сукном. В углу — часы.
— Да, здесь комиссии будет удобно работать. В стороне от ваших служб,— заметил Одинцов.
По мраморной лестнице спустились вниз. За прутьями решетчатой двери — вооруженный человек. Увидев
управляющего, вытянулся.
— Это со мной. Господа посмотрят сейфовую комнату.
Щелкнули три замка. Охранник и управляющий с трудом потянули на себя массивную дверь. Она вела в огромную металлическую комнату, где вдоль стен выстроилось множество сейфов. Петр машинально постучал
рукой по стене: огромные листы были связаны между собой зебрами балок и прошиты заклепками, Небольшой столик. Два стула. Идеально чистый пол. Коряво написанные цифры на каждом сейфе. За этими цифрами — хранимые банком в тайне имена владельцев.
Почти две недели каждый день утром приходил Петр в банк. Подымался на второй этаж в большой зал. Иногда как-то не по себе — столько ценностей за эти дни переворошил, что и подумать страшно.
Сегодня он пришел раньше обычного, чтобы вечером отчитаться перед комиссариатом и успеть на собрание молодежного союза. Сел на кресло за большим столом, задумался. Да, нелегко пришлось в эти дни. Наверно, легче работать в руднике, Но пока выстоял. Не потерял равновесия, как говорил Одинцов спокойным был во всем.
В «Уральском рабочем» на первой странице появилось объявление: «Владельцам сейфов в банках Екатеринбурга.
Финансовый отдел исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов извещает вларельцев стальных ящиков (сейфов), что ревизия сейфов в Екатеринбургском отделении Сибирского торгового банка… назначается от одного часу до трех часов дня.
…Владельцы сейфов приглашаются явиться в назначенные дни, иначе с сейфами будет поступлено согласно декрету правительства (сейфы будут вскрыты без владельцев)…»
Каждый день приходится вскрывать несколько сейфов, хозяева которых не являются на ревизию. Вчера один вскрыли, а в нем игральные карты — крапленые, сотни колод. Владелец, явный шулер, не приехал, предпочел остаться со своими переживаниями дома.
А сколько из Сейфов «уважаемых» в городе людей, «хороших» семьянинов извлекается порнографических открыток, явно неприличных рисунков и картин! Сотнями их сжигали. А сколько писем оказалось в руках комиссии: попадись они женам, не поздоровилось бы седым и лысым ловеласам.
Высокомерный, надменный явился на ревизию бывший пермский вице-губернатор Европеус. В Екатеринбург он приехал как председатель съезда горнопромышленников. Ярый враг Советской власти, он а первые дни после революции распорядился, чтобы на заводах Урала не выполняли постановлений Советов.
— Разбойники, убийцы — вот вы кто! Не власть вы. а шайка грабителей!— выкрикивал он, когда из его сейфа выгружали серебряные изделия, монеты. — Расплата придет! Недолго осталось ждать…
Много пудов серебра хранил в банке Европеус. Золота не признавал, считал, что серебро более надежный металл…
Вскоре Сыромолотов вновь пригласил к себе Афанасьева:
—Так вот, Петр Михайлович, с сейфами вы разделались отменно, можно сказать, без помощи ЧК справились с буржуазией. Сейчас предстоит не менее важное дело. На форсуночных печах нужно в кратчайший срок переплавить и превратить в слитки благородных металлов орденские запасы, которые доставлены из Петрограда. Представляешь, один солдат, всего один, доставил сюда вагоны золота и серебра. Просто герой. Так вот. Горючим форсунки обеспечены. Состав комиссии остается прежний. Ежедневно будете принимать такое количество орденов, какое в состоянии обработать за день. Все ясно?
— Все.
Шли дни за днями, неделя за неделей. Утром Петр получал положенную норму орденов и медалей, их прямо в ящиках переносили в подвал, где стояли небольшие печи. Механик заправлял форсунки горючим, в тигли засыпались сотнями отслужившие знаки старого режима.
Муаровые ленты и коробочки из-под орденов сваливали в угол. Из расплавленной массы сливался шлак, а металл шел в изложницы. Получались слитки весом около двух пудов. Их взвешивали с точностью до одной доли. Вечером приезжала охрана. Слитки грузили на подводу и. везли в золотосплавочную.
Прежде чем ордена и медали загружались в тигли, отдельные образцы отбирали для музея. Накапливалась большая коллекция — были здесь награды с петровских времен. Попали и ордена Временного правительства. Они оказались имитацией золота и серебра.
— Какая власть, такая и снасть,— метко обронил кто-то.
Обычно охранами транспорт прибывали вскоре после того, как на Большом Златоусте отзвонят к вечерне.
Однако в этот день отзвонили давно, а охраны не было. Уже разошлись по домам члены комиссии и все службы банка закончили работу.
«Не сидеть же на золотых слитках всю ночь, надо вывозить, пока совсем не стемнело», — подумал Петр.
Подозвал извозчика, под сиденье легкой пролетки уложил четыре свертка. Рессоры заметно осели. Ямщик обернулся:
— Куда прикажете?
— Давай на Главный.
Экипаж тронулся. Петр на всякий случай переложил браунинг в карман шинели. Всякое может случиться. По городу постоянно ходят слухи о грабежах, убийствах. Правда, здесь, на Успенской, подле торговых рядов еще немало прохожих. Два сторожа в длинных,тулупах раскуривают на крылечке магазина «Коньяк Шустова». С 1914 года не торгуют здесь ни коньяком, ни винами, но вывеска прежняя.
Свернули на Главный. Миновали новый Гостиный двор. Вот и родное училище. От пруда, доносятся голоса.
Молчит кучер, только нет-нет да обернется назад — что-то сильно скрипят рессоры. На плотине никого.
— У окружного суда на Тарасовскую свернешь.
«Ну, теперь недалеко»,— успокоился Петр. Только подумал, а из ворот навстречу— подвыпившая орава и песню горланят «Черное знамя».
— Стой, Сивка-бурка! — И к лошади.
А другие уже рядом с коляской:
— Подать махры свободному народу!
«Ну, добром не отделаться»,— думает Петр, сжимая рукоятку браунинга. А кучер спокойно так:
— Кобылку не пужайте, будет вам махра. Который из вас главный? Возьми-ка отсыпь.’
Отвалила анархистская братия. Пролетка снова тронулась.
— За махру-то набросить придется. Не махра — быть бы беде.
Когда въехали во двор золотосплавочной, Петр облегченно вздохнул. Расплатился с кучером. И между прочим ему:
— Дед, а ведь ты восемь пудов золота вез!
В ответ тот смачно выругался и плюнул:
— Кабы знал, ни в жизнь не повез бы. Да и рессоры-то едва выдюжили…
Десятки пудов золота и серебра были выплавлены Из запасов царских орденов и медалей. А когда нависла опасность захвата Екатеринбурга колчаковцами, уральские большевики спасли и эти и другие валютные ценности молодого Советского государства, которые хранились на Урале. Они отправили из города «’золотой эшелон» — спасли золото революции.
