— Куда вы набиваетесь? Не трамвай же — вертолет…— ворчит летчик МИ-6. Нас больше пятнадцати человек получилось, а столько нельзя. Но все же летим.
Внизу — тундра болотная, ягельная, пестротканая. Где красная, где зеленая, где сизая. Кажется, можно ее резать кусками и стелить вместо ковра. Хорошо сверху смотреть — далеко видно. Дорога песчаная стелется— отсыпкой называется. Еще не достроена, вернее, не досыпана до конца. Но машины-трубовозы ползут, а кое-где видны и вездеходы. На место прилетели через полчаса, а вездеходу бы три дня понадобилось… Ягеннетская компрессорная — вот мы куда попали. Посверкивает она на солнце серебряными алюминиевыми боками и нужна здесь, чтобы давление поднимать по газопроводу на Урал. А газа на Уренгое столько, что запасы сосчитать трудно. Уникальное месторождение. Уникальность же в том, что оно газоконденсатное, то есть с ценными примесями. Газ как бы в два яруса уложен. Сверху сухой — сеноман, а пониже валанжин — почти готовое топливо.
По правилам газ всегда снизу вверх добывать начинают, то есть первым пласт валанжина разрабатывается.
Ну а куда тогда конденсат девать? Не выбрасывать же. Вот и решили газовики вначале сеноманский сухой газ у природы взять, благо его ярус большой мощностью обладает и отличными коллекторскими свойствами. Но и о втором ярусе не забыли. Сразу же смонтировали опытную установку для получения дизельного топлива. И за год на ней получили сто тонн солярового масла — топлива для дизельных двигателей.
В 1978 году страна получила из Уренгоя первые 13 миллиардов кубов газа. И добывали его всего 98 человек. А через год добытчиков газа стало уже более шестисот человек, треть из них молодые рабочие, Со всех уголков страны едут на комсомольскую ударную стройку. Нынче предстоит добыть уже 31 миллиард кубических метров топлива. Технический проект «Уренгой-30» воплощен в жизнь. Затраты на него — более миллиарда рублей — окупаются сторицей. Сейчас начата работа над проектом «Уренгой-60», рассчитанного на добычу шестидесяти миллиардов кубических метров газа в год. Следующий этап — еще масштабней — 185 миллиардов кубометров газа в год.
…После этих цифр я на болота с уважением смотрел. Это надо же, какие там богатства скрываются!
А на совещании, куда мы прилетели, о многом говорили. Но прежде всего интересовал всех график производства работ — все ли в срок сделано. Работают тут не считаясь со временем. Пока холода и дожди не наступили, каждую минуту берегут. То, что в хорошую погоду за день сделаешь, потом за неделю не успеешь. И вся беда здесь в том, что строить не из чего, и дорог нет. Леса в тундре нет, металла тем более. Все стройматериалы приходится везти издалека, из Тюмени. А сюда они изо всех уголков страны поступают. Но ведь если каждую деталь по отдельности отправлять, да перегружать сколько,— слишком дорого получается. Вот и решили строить все, что можно, прямо на месте и целиком на Север посылать. Создали для этого специальное объединение Сибкомплектмонтаж. Там все сразу и собирается, а потом на вертолетах или на баржах доставляется куда нужно. Продукция завода блок-боксами называется. Где только на Севере ее не увидишь! И дома жилые стоят, и производственные помещения — все серебром на солнце переливается, все одного завода детища. Даже кинотеатр на Уренгое блок-боксовый, и оба столовые тоже.
А люди тут живут не только в домиках, вагончиках, но еще и… в бочках. И дома-бочки здесь даже больше ценятся — теплее в них, удобнее как-то.
Диоген тоже в бочке жил, поэтому и в историю попал. Тут, на Севере, живут в бочках пока не для истории, просто удобнее такие дома по рекам доставлять — не тонут и не застревают нигде. Но потом-то эти строители все равно в историю попадут, ибо мужество, геройство, трудовой подвиг не забываются никогда. А еще есть на Уренгое бамовские домики. Так они и называются — «бамовские». И чудится мне в этом названии та невидимая нить, которая прочно связывает воедино все ударные комсомольские стройки века. И если на Уренгое бамовские дома, в Челябинске — уренгойский газ, в Нечерноземье — челябинские трактора. И всюду комсомольский задор.
Когда-то Иван Власович Ратиев был секретарем комсомольской организации. И неплохим секретарем. Сейчас Ратиев коммунист, заместитель секретаря партийной организации передвижной механизированной монтажной колонны № 9 объединения Сибкомплектмонтаж. Тундра красива сверху. Из вездехода же она похожа на море: то круто вздымаешь вверх, то ухаешь куда-то вниз. Только все с замедленной скоростью. На четвертую установку комплексной подготовки газа, где работает Ратиев, мы подъехали уже к вечеру.
Меньше всего я ожидал его встретить в маленькой фотолаборатории, оборудованной тут же в его жилой бочке. Иван Власович печатал фотографии. На всех кадрах было почти одно и то же — заводской брак. Ратиев — член комитета народного контроля.
Мне не повезло. Во-первых, про Ратиева уже писали многие. А повышенный интерес корреспондентов кого хочешь выведет из себя. Во-вторых, Ратиев ушел в пассив. Просто случилось так, что Ягеннетская компрессорная станция потребовала приложения всех сил ПММК-9 объединения Сибкомплектмонтаж. Сюда отправили материалы, перебазировали ‘людей. В бригаде же Ратиева почти никого не осталось. И он, привыкший к постоянной работе, к кипучей жизни, оказался не у дел. Механически выбывал он и из соревнования, ибо шло уже соревнование неравных. Такое положение будет недолгим, сдадут компрессорную, и все силы бросят сюда, на УКПГ-4. Но пока Ратиев в пассиве. И это выбивает его из колеи, не дает покоя. Уходят люди, к которым привык, сработался. Материалы поступают нерегулярно, нет того напряжения, когда каждый день на счету, когда торопишься сделать больше. В такой обстановке трудно сохранить коллектив. Ратиев держится. За тот десяток лет, что провел на Севере, он уже привык ко всему. Только вот без работы сидеть не может привыкнуть.
Когда Ратиев ехал сюда, он ждал только работы, только трудностей, мечтал сразу попасть в Тюмень. Но встретил его сначала мост у монгольской границы. Лишь после этого, наконец, оказались они с женой на Тюменском Севере.
Искал трудностей, о которых вычитал в книгах, в газетах, а пришла некая будничность. Привычка заменила романтику. То, что поначалу выглядело героическим, стало обычной работой. Мне показалось даже, что Иван Власович, дабы не обижать любопытных журналистов, специально подбирает для них разные эпизоды.
Рассказал мне, как в прошлом году не работала у них артезианская скважина. Умываться было негде. Но у каждого из парней была своя… лужа и своя тропинка к ней. Так вот соблюдали и гигиену, и законы товарищества не были нарушены, потому что, когда вода пересыхала, то уж чем-чем, а лужами делились.
Смешная история, из тех, на которые не обратишь и внимания. A если вдуматься: не из этих ли вот лишений, умения отказаться от благ цивилизации, преодоления трудностей и складывается северный характер. Не из этого ли и состоит подвиг — все то, что делается в этом суровом крае, и все это — и индивидуальные лужи, и минус 50 градусов неделями. .Перед тем, как я поехал к Ратиеву, начальник ПММК-9 Е. Г. Малышевский перелистал свой старый блокнот. В одну колонку выстроились там цифры погоды в феврале:
1 февраля — минус 45, с ветром.
2 февраля — минус 47.
И дальше: минус 52, минус 53, 48, 47, 50, и, наконец, 10 февраля — оттепель — минус 38 градусов.
…Когда Ивану Ратиеву еще не было восемнадцати, открыли в южном городе, где прошло его детство, школу парашютистов при ДОСААФ. Иван Власович был одним из первых, кто записался туда.
Белый купол парашюта над головой, голубое небо, ощущение полета, одно слово — высота! И, видимо, всю жизнь манила она Ратиева.
Никогда не думал Иван, что станет монтажником, что найдет свою высоту здесь, на рабочих площадках. В ФЗУ, так тогда назывались теперешние ПТУ, изучали понемногу все строительные профессии. И в училище, и в школе привлекали Ратиева — машины, краны.
Бригадиром Ратиев стал вроде бы случайно.
— Работал монтажником,— улыбается он,— да случай… Бригадир наш стал часто в командировки ездить, приходилось мне подменять его. И вот потерял он контакт с ребятами. И даже при нем уже со всеми вопросами ко мне обращались.
Но возглавил Ратиев не эту бригаду, а соседнюю, отстающую. Не сразу решился принять такой коллектив, где работал каждый сам по себе, куда собраны были самые нерадивые.
Взял он их экономикой, правильно используя материальную заинтересованность. Начал сплачивать вокруг себя кольцо более или менее трудолюбивых, не считающих за грех задержаться после работы. Остальные уходили по гудку. Иван не держал. Сам работал в две смены, везде поспеть старался. Первая же получка стала переломной. В следующем месяце никто уже не спешил домой, не выполнив намеченного на день. А через полгода монтажники завоевали первое место по Салехарду, чуть позже и по Ямало-Ненецкому национальному округу. Очень много было у Ратиева потом призовых мест, успехов в соцсоревновании.
В чем секрет, как вычленить закономерность этих побед? Чем объяснить такое завидное постоянство? Характером?
— На охоту за утками не хочешь?— спросил меня Иван Власович.— А то вон ружье у нас бригадное. Вернее, мое,— поправился чуть позже.
Может, истина в этой неотделимости своего и общего? После отпуска в его чемодане непременно какие-нибудь запчасти, привезенные с Большой земли, хотя вроде и неуютно железкам лежать рядом с рубашками.
Ратиев, например, считает, что жесткими командами ничего не добьешься. Пусть больше времени потратишь на объяснения — зачем и почему надо делать сейчас именно эту работу, когда есть более выгодная,— зато люди потом с душой относятся к делу, все как надо сделают.
На Медвежьем Ратиев участвовал в строительстве девяти установок комплексной подготовки газа. А дело
это поначалу новое было для страны. И первые установки монтировали с помощью специалистов Франции. Рассказывает Иван Власович, что посмеивались иностранцы над нашими сроками. Слишком уж фантастическими, они казались. По их представлениям, пока все до одного винтика не будет закручено, пока вся территория вокруг не будет обихожена,— работать нельзя. А у нас получилось так: еще и крыши над головой не было, а газ уже шел. Оборудование работало — и сроки соблюдены были. Тут, конечно, палка о двух концах. Естественно, плохо без красоты, плохо, когда не все, что положено, сделано сразу. Но зато сколько за эти месяцы газа получила Родина, сколько стали выплавлено.
Сейчас Ратиев трудится на Уренгое:
— А потом на Север пойдем, все дальше и дальше. Видишь, вон здания виднеются,— махнул рукой Ратиев.— Там пятое ГП, а прямо за ним Полярный круг проходит.
Искушение дойти до Полярного круга было велико. Расстояние казалось ничтожным. Вот когда я познал, что такое тундра. С вертолета она красива, с вездехода — к красоте добавляется лязг мотора, забитые грязью траки. Когда идешь пешком и почва уходит у тебя из-под ног, а в сапогах уже противно чавкает вода и конца-краю не видно всем этим кочкам, болотцам, тогда только поймешь, что такое тундра. И я не дошел до Полярного круга,
А у парней здесь работа. И водитель, бывает, многие километры шагает пешком, не выдерживает нагрузок машина, сварщикам приходится осторожно варить на морозе, потому что металл не выдерживает и начинает крошиться… Да, дюжит здесь только человек. И все потому, что у него есть цель! И цель эта — вперед, на Север!
