За "круглым столом" - фантасты
В редакционном портфеле имеются поступавшие с запозданием и потому неопубликованные в прошлогодних номерах ответы еще трех известных писателей-фантастов. Предлагаем их вашему вниманию.
Читатели были единодушны ь своих письмах: ответы писателей-фантастов на анкету «Уральского следопыта» (см. № 4, 6, 7, 9 за прошлый год) представляют собою любопытнейший материал для размышлений.
Предвидим вопрос: почему же мы не приводим читательских оценок!
Автор каждого письма, подытоживая ответы писателей, по сути дела и сам отвечал одновременно на ту же анкету. Разноречивость в этих ответах получилась примерно та же, что и у писателей,— оттого печатать их значило бы попросту продублировать предшествовавшие им писательские ответы.
Однако три письма мы процитируем.
«Редакцией сделано хорошее и нужное начинание, которое необходимо продолжить,— пишет В. Борисов (Абакан).— Пусть подобные встречи с фантастами станут регулярными. А сформулировать вопросы к ним, думаю, помогут любите-ли НФ». Комментируем: планируя такие встречи и на будущее, мы тоже надеемся на эту помощь.
«В следующий раз за «круглым столом» журнала,— советует нам С. Колыгин (Днепропетровск),— было бы целесообразно собрать критиков и литературоведов. Интересно было бы узнать их мнение о кризисе, о грани между фантастикой и «большой» литературой, о пределах фантазии, о «ленинградской» и «сибирской» волнах в советской фантастике…» С удовольствием принимаем и это предложение.
«И еще: нельзя ли составить подобную или более подробную анкету для читателей! — идет еще дальше В. Ковалев (Калуга).— Ввести новые вопросы, только обращенные к широкой аудитории. Думаю, интерес будет очень велик…» Что ж, и это заманчиво. Но опять-таки: дело это для всех нас общее, давайте же сообща и подумаем: какие вопросы стоило бы задать в такой анкете!
Ждем ваших писем, друзья!
Евгений ВОЙСКУНСКИЙ
1. Если «обратиться» к фантастике значит читать ее, то я обратился в раннем детстве. Едва ли не самой первой прочитанной книгой были жюльверновские «80 тысяч верст под водой». Я и сейчас думаю, что без Жюля Верна нельзя обойтись в детстве (во всяком случае мальчикам). Писать фантастику мы с И. Лукодьяновым начали в конце 50-х годов. Почему? Потому что стихийно — из игры воображения, из пестрого бакинского быта, из нашего увлечения Каспийским морем — начал складываться роман. Этот роман, «Экипаж «Меконга» («самый-самый первый»), был опубликован в 1962 году.
2. Будущее не может не интересовать писателя-фантаста: профессия обязывает. Но вот что, по-моему, надо иметь в виду: изображая будущее и его сложные проблемы, фантаст пишет для сегодняшнего читателя, живущего тоже в достаточно сложном мире. Читателю вряд ли интересно будет читать о людях, которые заняты не существующей для него, читателя, проблемой,— ну, скажем, квадриальной супергормости-нацией (можно придумать еще забористее). Проблемы будущего не выращиваются, как фикус в кадке,— они вырастают из сегодняшних проблем. Зерно было сказано когда-то, что «будущее отбрасывает свои тени». Уловить эти тени в настоящем или отдаленное эхо сегодняшних проблем в будущем — серьезная задача для фантастики, жанра, осуществляющего своеобразную связь времен.
3. Кризиса нет. Просто у фантастики есть свои трудности,— я бы выделил три. Первая в какой-то мере связана с трудностями самого процесса познания, с резко усложнившейся картиной мироздания. Иначе говоря, фантастике подчас бывают «не по зубам» некоторые новейшие научные проблемы и гипотезы. Вторая трудность — это сложность самого жанра, его «пограничность», недостаток, что ли, температуры, в которой возникает сплав литературы и науки. .Отсюда качественные потери, повторяемость сюжетов и т. п. Но с этими трудностями фантастика, в общем, справляется, способна справиться. Иное дело — третий пункт. Фантастику мало издают. Читатель-то к ней интереса не потерял, отнюдь,— а вот издательства… Тут даже профессиональные писатели-фантасты испытывают немалые затруднения — что же говорить о молодых авторах! Стоит задуматься об их писательской судьбе — и о судьбе жанра.
4. Взаимоотношения фантастики и науки многосторонни и не исчерпываются схемой: сделано научное или техническое открытие — посмотрим, что из этого выйдет. Фантастика может и вовсе обходиться без науки, а просто служить литературным приемом для изображения жизни в резком, необычном ракурсе. Собственно, надо различать фантастику и научную фантастику (первая намного старше второй). Нет оснований считать, что какие-либо из разновидностей фантастики, в том числе и «сугубо техническая», исчерпали свои возможности.
5. Для фантазии ограничений нет. Для фантастики как литературного жанра существует тот же предел, что и для литературы вообще: предел, за которым начинается дурное сочинительство.
6. Из моего опыта общения с молодежью не следует однозначного вывода, что фантастика формирует будущих «физиков». «Лирики» тоже не одного Фета читают. Как и всем читающим людям, фантастика дает им пищу для ума.
7. Если фантастика «сближается с большой литературой», то это хорошо. Так, собственно, и должно быть в идеале. При этом хорошая фантастика вряд ли растворится, перестанет быть самой собой — как не теряет своего достоинства благородный камень в драгоценной оправе. Думаю, что у фантастики большое будущее — может быть, ее героический век впереди.
10. Среди «моих» проблем назову такую: несоответствие между быстрым темпом научного и технического прогресса и неизменностью биологической природы человека. В самом деле, человек биологически почти не изменился, ну, скажем, со времен Древнего Египта. А техносфера, в которой он обитает, изменилась разительно… Тут есть о чем подумать.
11. Хочется пожелать журналу не терять интереса к фантастике.
Александр КАЗАНЦЕВ
1. Я обратился к научной фантастике, занимаясь наукой и изобретательством. То, что не удавалось осуществить в лабораториях, осуществлялось в моем воображении. Литературная форма — самая удобная для воплощения дерзких идей. Самым первым моим произведением в области научной фантастики был сценарий «Аренида», получивший в 1936 году высшую премию на конкурсе научно-фантастических сценариев. Картину не поставили, но на основе сценария был написан роман «Пылающий остров».
2. Изображение будущего как пророчество не стоит на первом месте в моих произведениях. Я стремлюсь отразить тенденции развития науки, техники, общества, ни в коем случае не отрывая этого от насущных проблем настоящего.
3. Я не разделяю мнения о кризисе в научной фантастике, но озабочен разговорами об этом, в особенности о том, например, что фантастика должна быть антинаучной или что фантастика должна отказаться от техники. Отказаться от науки и техники в фантастике было бы губительным, заменить фантастику фантасмагорией и безответственными измышлениями — это привести фантастику в упадок.
4. Взаимоотношения фантастики и науки должны быть такими же, как у науки и художественной литературы. Литература отражает жизнь, в том числе и науку, но она не подменяет жизнь. Так и фантастика, отражая науку, ее чаяния, не должна подменять или вести за собой науку, хотя и может оказаться полезной ученым, как любое художественное произведение полезно его читателям, черпающим из него жизненные примеры, порой будящие воображение.
Абсолютно неверны некоторые высказывания, будто фантастика исчерпала себя в области технику В наш век научно-технической революции, когда техника играет особую роль в жизни общества, будить воображение читателей, близких или могущих стать близкими технике,— важно! И очень важно прививать молодежи техническую романтику. Перед молодым поколением — огромные технические свершения. Готовить к ним молодых людей призвана и научная фантастика.
5. Фантастика может быть разной. Мировая классика знает произведения, в основу которых положены абсолютно антинаучные допущения, но все произведение построено потом строго достоверно. Например, «Нос» и «Портрет» Гоголя, «Шагреневая кожа» Бальзака и др., я не говорю уже о сказках. Но во всех этих произведениях преследуются глубоко гуманные цели. «Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». Фантасмагории ради фантасмагорий так же чужды художественной литературе, как романы ужасов или вакханалии убийств, бытующие на Западе.
6. Фантастика действительно любимое чтение школьников, но не надо думать, что она влечет их только в науку и технику. Подлинно художественная фантастика рисует прежде всего героев, обстановку грядущего, и здесь заложен немалый магнит для «лириков». Фантастика помогает мечтать, а наиболее яркое воплощение мечты — поэзия, которую я воспринимаю как родную сестру фантастики.
7. Сближение фантастики с «большой» литературой — залог успеха в ее развитии. Генеральный путь ее — на общей дороге литературы, а не на проселках выдуманной специфики. Писать надо о людях и их судьбах, о носителях идей, о героях, свершающих задуманное, а не просто о задуманном или необычном.
10. Меня волнуют «проклятые вопросы современности» — голодание большой части человечества, угрожающее перенаселение Земли, энергетический голод и постепенная гибель среды обитания человека. Решению (реальному, а не фантастическому!) этих вопросов я и посвятил свои последний роман «Купол Надежды». А работаю я сейчас над повестью о самом себе «Пунктир воспоминаний».
Владимир САВЧЕНКО
1. Литератором (как и инженером) меня сделал в наибольшей степени Московский энергетический институт, высшая электротехническая школа страны,— школа, в которой с давних пор считалось неинтеллигентным, неприличным даже, преуспевая в своей специальности, оставаться жлобом во всем остальном; требовалось проявлять себя во всем развороте способностей. Вот я и проявлял.
Писателем-фантастом меня сделали примерно те же годы: вторая половина пятидесятых, начало шестидесятых,— время изрядных перемен в нашем обществе, пересмотра многих критериев, время более вдумчивого подхода к таким наукам, как теория относительности, квантовая электродинамика, кибернетика, генетика.
Параллельно с фантастикой исполнял и научные работы. Окончательный выбор сделал в 1965 году, после завершения и «кровавого» внедрения одной серьезной темы. Выбору способствовал подсчет, по которому выходило, что если в экспериментальных исследованиях результат зависит от моих способностей и усердия только на 5 % (а на остальные 95 % он зависит от подчиненных и начальников, отдела снабжения и мастерских, смежников, бухгалтерии, плановиков… от всех и вся), то в литературе наоборот — 95% вклада в результат мои. Будь я теоретиком, может быть, решил бы не так.
Самое-самое первое… ну, если быть точным, то я начал со сказочной фантастики — и в одном из летних номеров «Мурзилки» за 1943 год (утерян, к сожалению) появилась сказочка «Как лиса Фрица к партизанам привела» ученика 2-го класса юргамышской школы Вовы Савченко. Это был я. Мой первый опыт а НФ тоже был опубликован — в многотиражке МЭИ «Энергетик» в начале 1955 года; правда, сняли подзаголовок, что рассказ научно-фантастический,— оказывается, инфракрасный бинокль уже был изобретен.
3, 4 и 7. Вопросы неудачные. Существует фантастика и как литературный жанр, но нет ее как общности людей. Мне лично плохой, серый фантаст так же чужд и противен, как и бездарный реалист, поэт-конъюнктурщик, как халтурщик в любом жанре. Поэтому не имеет смысла говорить о кризисе фантастики в целом, о взаимоотношения ее с наукой в целом, о перспективах
ее «растворения» в нефантастике в целом… Все это надумано.
5. Существуют— но они внутри нас, эти пределы. Не следует позволять воображению идти на поводу у низменных чузств, азартно-грязных страстишек; это принцип душевной опрятности. И неспроста у нас — при обилии переводов зарубежной фантастики — избегают «жанра ужасов».
8. Из того, что я читал,— повесть А. и Б. Стругацких «За миллиард лет до конца света».
9. Конечно же, на тему о коммунистическом будущем.
10. Меня проблемы не волнуют — пусть лучше они волнуются, когда я за них берусь: и научные, и социальные, и нравственные.
Ну, а если серьезно, то недавно закончил и сдал в издательство 18-листовый роман о будущем «За перевалом». В ближайшие годы рассчитываю закончить роман «Должность во Вселенной» — о месте человека, разума, цивилизации во вселенских процессах.
