ЗМЕЯ ВМЕСТО ТАКСЫ
Пришлось мне в Киргизии ловить змей и ящериц вместе с охотником Московского зоокомбината Левой Машатовым. Как всякий охотник-промысловик, он не любил компаньонов и держал профессиональные секреты за семью печатями. На второй или третий день оказалось, что щитомордников мы ловим примерно одинаково, а вот разноцветных ящурок у него в десять раз больше. Значит, знает он какой-то секрет. Несколько раз пытаюсь выведать, но Лева уклоняется от ответа.
Спустя несколько дней случайно замечаю, как он, отправляясь в поле, сунул в рюкзак мешочек с узорчатым полозом. Может быть, Машатову в охоте помогает узорчатый полоз, который почти не встречается в этой местности? Уму непостижимо! Не мог же, в самом деле, Машатов научить змею тому, чему люди обучили охотничьих собак? На это ушли сотни, а может быть, и тысячи лет, пока появились таксы или фокстерьеры. Других же собак в нору и палкой не загонишь. Об этом я думал, разыскивая змей среди холмистых предгорий, покрытых душистой полынью.
Но вот передо мной мелькнула стрелка, по-вратарски бросаюсь ничком и успеваю схватить змейку. От поднятого шума перед моим носом в нору песчанки заскакивает разноцветная ящурка. Встаю. Из зажатого кулака, как лапша с ложки, свисают два полуметровых конца тонкой змеи. Машинально сую голову змеи в нору, и в тот же миг оттуда прямо-на меня выскакивает ящурка, так неожиданно и с такой прытью, что я отшатываюсь, падаю на спину. Так вот в чем секрет! Разноцветные ящурки панически боятся своих злейших врагов — змей. Этим и пользовался мой московский приятель.
ГЮРЗА В ЗАСАДЕ
Теплая осенняя погода, нестерпимой жары уже нет. Красные ягоды боярышника привлекают пролетных птиц. В чуть-чуть пожелтевших кронах тала грустно посвистывают пеночки-теньковки. Их свист кажется плачем. В зарослях мяты, у родников, бросается в глаза ярко-голубая грудка варакушки.
Все предвещает удачную охоту, но вот мы уже три дня тщетно лазаем по Нуратинским горам в надежде встретить гюрзу. Обычно змеи отсиживаются в убежищах по нескольку дней, когда дует ветер, но в эти дни было поразительно тихо. Листик не колыхнется. Прозрачный воздух кажется неподвижным. В небе нет даже паутинок, на которых осенью путешествуют миллионы новорожденных паучков, чтобы заселить новые территории. На привалах от необычной тишины закрываем глаза, кружится голова, становится тоскливо. Природа умирает.
Нам нужна всего-навсего одна змея — для киносъемок, но у нас нет времени. Обследовав нижние части оврагов, отправляемся в горную котловину, где летом стояли лагерем геологи. По их словам, ежедневно несколько гюрз заползало в палатки.
На месте лагеря валялись консервные банки и обрывки бумаги. Я узнаю эту маленькую котловину с двумя талами, тремя шелковицами, длинной зеленой мочажиной на склоне и многочисленными гюрзиными выползками, оставшимися после их линьки. Мы здесь однажды побывали три года назад. Гриша вспоминает, что за водоразделом, примерно в километре отсюда, есть еще один родник, и мы, оставив кинооператоров, снимающих фильм «Осторожно — кобра!», вдвоем отправляемся туда.
Вот и родник, где когда-то росла мята, а теперь ничего не было. Родник манит прозрачностью и прохладой. Жажды нет, но грех не напиться студеной воды. И мы ложимся на крупнозернистый песок.
Метрах в пятнадцати от нас поднимается невысокая скала. Недалеко от скалы каменная глыба. На глыбе лежит туркестанская агама и смотрит на нас. Почему бы не снять операторам хотя бы агаму, если нет гюрзы, решаю я, и направляюсь к ящерице. Агама поднимается на ноги, высоко задирает голову. Припадает на брюхо, снова приподнимается и стремглав бежит вдоль скалы. Пристально слежу за ней, чтобы не пропустить, в какую щель она прыгнет. Вот агама сунулась под выступ и сразу отскочила. Она побежала в сторону моего спутника. Что с ней случилось? Движения ее стали неверными, она волочит задние ноги. Я уже не смотрю на агаму, а бросаюсь к скале. Из расщелины высовывается огромная гюрза…
