Я торопился к родничку, у которого не, был лет десять, предвкушая радость отдыха. Сейчас, думаю,
дойду, сброшу рюкзак и ружьё, разуюсь, плесну в запалённое лицо пригоршню студёной воды.
Подхожу к роднику, а его нет. Ошибки произойти не могло, место приметное. Да и дно родника ещё не затянулось травой, а только заилилось и растрескалось.
Сел, достал термос и задумался. Этот родник назывался Плетёным, потому что был огорожен ивовой плетёнкой, похожей на стенки санного короба. Плетёнка не давала осыпаться краям. А сделал её старик, которого я видел однажды. Он был маленьким, сухоньким, и борода свисала с него белым лишайником. Он только что прочистил родничок и, пока отстаивалась вода, сидел, поджав
по-детски острые коленки.
— Щедра душа земли! — он поглядел на меня с внимательным любопытством.—Человек ли, зверь ли, другая ли животина — пользуйся, не жалко.
Земля вдруг представилась мне похожей на доброго хозяина, который не может отпустить гостя, не
одарив его чем-нибудь на дорогу.
С тех пор я стал обращать внимание на роднички и у многих находил следы рук: то края подрезаны,
то камень положен, чтобы опереться при наклоне, то дно очищено и галькой подсыпано. А увидев это, сделал вывод, что родники могут жить, стариться ,и умирать. И я понял, как погиб Плетёный. Старик, должно быть, умер, плетень без ухода постепенно рушился. Люди подступали всё ближе и ближе, оттаптывая края, земля осыпалась, дно затягивалось. Тонкая струйка уже не могла пробить толщи и едва просачивалась, потом заглохла. Родник превратился в грязную лужу и пропал совсем.
«Жив был бы тот старик, не дал бы уйти воде»,— подумал я и не заметил, как подошли два мальчика
с корзинками грибов, прикрытых сверху ветками рябины. Одному было лет десять, другому побольше. Они попросили пить, я молча протянул термос.
— В прошлом году вода ещё была,— сказал старший.
— Откопать можно,— заметил другой, словно бы что-то прикидывая в уме;— только лопаты нет.
