Я боролся с собой, но так и не смог ничего поделать, и в шестнадцать лет сбежал из дому. Тайно, не попрощавшись ни с отцом, ни с мачехой, ни с любимым псом Лаской, и все эти двадцать лет не давал о себе весточки.
И вот теперь, через двадцать лет, ехал домой, чтобы встать на колени перед отцом и Парасковьей Михайловной или хотя бы поклониться их праху.
Приезжаю и узнаю, что отец и мачеха вместе ушли на фронт. Отец стрелком-снайпером, Парасковья Михайловна— сестра милосердия, и оба не вернулись.
В тереме-теремке жил сын соседа-лесника Коля, с которым в детстве ходили по грибы и по ягоды. Коля был моложе меня на два года.
В год моего бегства его отец и мать, переезжая реку при шуге, утонули, и в четырнадцать лет он остался один как перст. Отец взял Колю к себе и, по его рассказам, Парасковья Михайловна заменила ему мать.
Как-то утром, когда Коля объезжал свои обширные владения, я сидел в пристрое к терему-теремку, заполненному многочисленными коллекциями, рисунками, чучелами и вышивками, и вдруг услышал глухой трубный звук. Выйдя из «кунсткамеры», как звал Коля пристрой, я увидел, как, положив голову на изгородь, всего в нескольких метрах от терема-теремка стоит крупная лосиха, а по другую сторону изгороди старый пёс Верный приветливо машет хвостом. Меня это заинтересовало, и я, выставив руки вперёд, пошёл к лосихе. Нисколько не испугавшись, она продолжала стоять и, вытянув шею, начала тыкаться в мои руки шершавыми губами. В кармане у меня была завалявшаяся пачка дорожного печенья, я достал его и скормил лосихе, а она, мотнув несколько раз головой, развернулась и тихо направилась в лес.
Вернувшись с объезда, Коля рассказал мне такую историю…
