Танк надвигался.
Навстречу ему раздались реденькие хлопки выстрелов, и тотчас белые шлемы утонули в укрытиях.
Далеко не все из молодых были способны сейчас прицеливаться и стрелять. И ни одна граната не взвилась над словно обезлюдевшими позициями.
Согнувшись, солдаты сидели на дне своих окопчиков, прижимаясь к снежной промёрзшей земле.
А один побежал. Маленькая плотная фигурка в зелёном бушлате выкатилась из траншеи и, загребая сапогами рыхлый снег, понеслась к лесной опушке. Солдат вжимал голову в плечи и не оглядывался.
— Стой! — закричал лейтенант.— Стой. Назад, Рожков!
Тот остановился не сразу. Замедлил шаги, обернулся, с минуту обстоятельно разглядывал происходящее. Потом трусцой поспешил обратно. Неподалеку от наблюдавших за «обкаткой» офицеров он споткнулся о снежный заструг. С его головы свалился шлем вместе с шапкой, и я
увидел, что он ярко-рыжий. Красноватое лицо его было усыпано крупными веснушками. Он глядел на нас круглыми песочного цвета глазами, не испуганно или виновато, как я ожидал, а внимательно, изучающе.
— Вот и лейтенант идет,— сказал комбат.— И не один.
— Смотри ты, и беглеца прихватил.
— Товарищ подполковник,— круто бросив ладонь к виску, доложил командир взвода.— По вашему
приказанию выяснил обстоятельства проступка рядового Рожкова.
— Погодите… Отчего он с вами?
— Счёл полезным. Хотелось, чтобы вы с ним лично побеседовали.
— Ну ладно, коли счёл. Пусть пока погуляет. Придёт через пятнадцать минут.
— Есть!
Маленький солдат зашагал в сторону казармы, а лейтенант принялся объяснять причину позорного
бегства рядового Рожкова. Вид у командира взвода был растерянный и, пожалуй, обиженный. Прежде я его таким не видел. О нём у меня сложилось впечатление, как о деловом, независимом, чуть самоуверенном офицере.
Сейчас лейтенант был смущен:
— Товарищ подполковник, разрешите доложить… Не понял я рядового Рожкова. Странное у него
объяснение. Говорит, что вовсе не испугался, не струсил…
— Как так?
— Правильно, говорит, сделал, что убежал…
