Летом 1919 года фронт колчаковцев начал трещать по всем швам. В Шадринске, говорили, тюрьма переполнена арестованными, еще и ломбард ими забили. Люди, как могли, скрывались от мобилизации в колчаковскую армию.
Брали всех — и молодежь зеленую, и пожилых. Наш, сельский, Сергей Пайвин скрылся. Тогда вербовщики пришли к нему в дом, где были мать и малолетний брат. Они отобрали ребенка и грозились утопить в колодце — требовали, чтобы мать сказала, где скрывается старший сын. Сколько ни бились, не призналась она.
Кое-кто стал «кустарником» — ушел жить в леса, вместе с лошадьми и коровами, чтобы избежать мобилизации и расправ. Даже мы, мальчишки, старались не попадаться на глаза— тут же заберут в подводы.
Двое наших, Иван Злодеев и Яков Ильиных, который был назначен в штаб уборщиком, решили, что надо украсть печать, и тогда брать не будут — чем списки заверять? Их поймали. Повели на расстрел. Пока шли к лесу, Злодеев попросил разрешения переобуться и, улучив момент, сумел сбежать: стреляли каратели, да не попали. Зато уж Якова убивали со всей злостью; еще одной жертвой стало больше в Мингалях…
В подводы я все же угодил. Отправили в Шадринск. Приезжаем, а там парад готовится. Побежал я на Хлебную площадь — посмотреть, разговоры в толпе послушать. Много чего наслушался: что будто и пушек мало исправных, и снарядов жидко… А солдаты про себя говорили: «Если на фронт-—так в кусты или в леса, чтоб в плен к Красной Армии попасть».
