Тем временем Софья Ивановна, растроганная и расстроенная, ходила по горенке, перебирала стопки фотографий, не знамо как попавших ей в руки. Фотографии были и старые, и новые. Но в них была одна особенность: и те, и другие прямо соотносились с домашней обстановкой, бытом, характером политовского дома. Вот два снимка старшего сына Андрея. На первом стоит оголец — смирный и тихий, наверное, напуганный зрачком довоенного фотоаппарата. На огольце — картуз с торопливо вложенным цветком за пуговку и ситцевая, в пшено, рубашонка. Цветочек, помнится, вложила за пуговку картуза старшая сестра Александра. «Чтоб красивше был, братка»,— убеждала она Андрюшку. Рубашку Софья Ивановна перешила из отцовской косоворотки. Косоворотка почти сгорела от пота, но оставался клок, из которого выходила рубашонка для сына. Перешивала вот на этой машинке, на «Зингере», стоящей сейчас в правом углу горницы. Но дело не в том. Софье Ивановне запала в память другая деталь. Перед сном Андрей аккуратно и бережно вздевал рубашку на тонкий гвоздок, вбитый по светлую сторону загородки, разделяющей политовский дом на горницу и кухню. Гвоздок сохранился и по сей день, может быть, тронула его ржа, но этого не видно, потому что и гвоздь, и загородка густо закрашены в зеленый цвет. В прошлом году Андрей, наведывавшийся в отпуск, черный морской китель повесил на это место. Софья Ивановна, смущаясь, подсовывала ему широкие металлические плечики, но сын, загадочно улыбнувшись, повесил китель именно на этот гвоздик. Да, вот этот мичманский китель, в котором он снят на последней фотографии. На груди — медали, знаки отличия, на лице — прекрасная политовская улыбка.
