Сумятин выразительно вздохнул, не закончив фразы, покосился на солдата. Всем видом своим давал понять староста, что он-то в этой истории ни при чем, что есть над ним высшая власть в лице коменданта немецкого гарнизона. Рад бы, мол, и дать вам поблажку, пройти мимо, не заметив, да вот и ко мне сторожа с винтовкой приставили.
— Как собираться-то? С вещами? Без вещей?
Голос Отца звучал глухо, надтреснуто. Достал Отец из кармана замусоленный кисет и сложенный многожды газетный листок, но цигарку крутить не стал. Ненужно вертел кисет в руках.
На плоском лице Сумятина, похожем на обкатанный ветром придорожный булыжник, заиграла обиженная улыбка.
— Да ты што, с пересыпу, што ли-ча? Вишь чего выдумал: с вещами! На работу хорошую господин комендант определить тебя хочут. И сам сыт будешь, и дети с голоду не попухнут.
— Какая еще работа?
— А там узнаешь. Там объяснят и покажут. Мать шагнула от печки, встала перед Сумятиным — всем своим большим телом отгородила от него землянку, детей, беспомощно рассерянного Отца.
— Врешь, староста. Сына вот так забрали, без вещей Валентин ушел, тоже плели, на день. Трое ден ни слуху ни духу. Где сын?
