Вероятно, он понимал и неподготовленность свою, как историка-археографа, и скудость возможностей и средств, но еще яснее понимал другое: надо спасать, пока возможно, ценнейшие документы.
А что делать, если рядом нет никого, кто мог бы «сделать лучше»? Смотреть, как на твоих глазах безвозвратно гибнут важнейшие свидетельства нашего прошлого? И он не смотрел, а действовал, хотя был всего лишь провинциальным лекарем, а не специалистом-археографом.
Тем более, что опасения его были не беспочвенны. В те годы (да и позднее тоже) документы гибли не только от пожаров и от небрежения — случалось, что выбрасывались на свалку, сжигались целые архивы. И Шишонко торопился «сделать, что мог».
И не так уж плохо сделал. Д. Н. Мамин-Сибиряк высоко ценил Шишонко, назвав его «пермским Нестором-летописцем» и «одним из редких провинциальных тружеников, посвятивших свою жизнь… делу изучения родного края». Как вспоминали друзья писателя, «Пермская летопись» всегда стояла у него на книжной полке «под рукой». М. Я. Алексеева, жена Дмитрия Наркисовича, свидетельствовала, что он эти книги «знал чуть не наизусть» и черпал здесь материалы для своих произведений (например, для повести «Охонины брови»). Да и сегодня редкий уральский краевед (будь он историк или географ или еще кто) не цитирует в своих работах этот обстоятельный труд.
