Когда-то, еще при Петре Первом, здесь было кочковатое болото, называемое по-местному мхами. На мхах в изобилии росла клюква и морошка. Потом на берегу реки поставили лесопильный заводик. Он стал разделывать сплавляемый по Двине лес на доски. Опилки, кора, обрезки — все сваливалось во мхи. Так с годами образовалась твердая почва, на которой можно было ставить дома и прокладывать мостки-тротуары. По привычке люди называли эту насыпь землей, и кое-кто ухитрялся даже завести на ней крохотные, но все же зеленые огородики. Земля эта хороша была тем, что по весне и осени моментально впитывала в себя влагу, и грязи в поселке не знали. Зато, пригретая летним солнцем, она источала тяжелый запах гниющей древесины. Босиком по ней тоже не больно побегаешь — как шаг, так заноза, а то и две. Сколько повыковыривал я в детстве таких вот заноз, больших и маленьких, не счесть.
Сейчас нам не то что щепа, а и железные колючки не страшны — ноги обуты в новенькие, с толстенной подошвой, ботинки. С непривычки они тяжелы. Но это не беда; больше всего каждого из нас беспокоят обмотки. Они вот-вот сползут с отощавших икр и располосуются следом. И тогда придется выходить из строя и под пристальным, насмешливым взором взводного торопливо обматывать голени широкой серо-зеленой лентой, то и дело грозящей выскользнуть из непослушных рук.
