В феврале 1921 года в Армении вспыхнул контрреволюционный мятеж. Отряды 11-й армии вместе с коммунистическими частями Армении вынуждены были оставить Эривань и с боями отходить на юг. На небольшом клочке советской земли красные отряды вели упорные бои. Прижатые к иранской границе, они оказались в очень тяжелом положении.
Член Реввоенсовета Кавказского фронта Серго Орджоникидзе протянул командиру авиаотряда Скобликову телеграмму:
«Сегодня на линии Иманшалу по напирающему противнику пускаются последние снаряды и патроны. Продовольствия нет. Не чувствуем совершенно давления на противника с севера. Принуждены без огнеприпасов и продовольствия двигаться в направлении Нахичевани и далее — по обстоятельствам».
Скобликов дважды прочел донесение. Серго забрал у него телеграмму, подал новую:
«Розданы последние запасы хлеба. Среди раненых чуть ли не семьдесят процентов смертности. Топлива для бронепоездов хватит только на двое суток.
А самая большая экономия в артиллерийских снарядах продлит работу артиллерии максимум на три дня».
— И самая последняя,— протянул Орджоникидзе еще одну депешу:
«Арарат, 20 марта 1921 года. 10 часов 45 минут. Продовольствие на исходе. Денежных знаков недостаточно. Срочно необходима присылка, только на аэроплане, 20 пудов золота для обмена на продовольствие и боеприпасы. Подготовим посадочную площадку Нахичевани. Обязательными знаками каждой стороны — по три белых квадрата, между ними белая стрела в сторону полета. От выполнения настоящей просьбы зависит наше существование».
Скобликов полез за платком. Старательно вытер широкий открытый лоб с большим красным рубцом. Орджоникидзе встал:
— У них есть возможность сделать закупки в Персии. О создавшемся положении доложено правительству РСФСР, Ленину. На вас, военлетов, вся надежда. Только учтите: этой дорогой еще никто не летал в Нахичевань.
— На аппарате и смерть красна, Григорий Константинович! — воскликнул Скобликов с горячностью.
— Разве за этим посылаем вас?
— Не то я сказал, — смущенно ответил Скобликов.— Это у летчиков поговорка такая…
Выйдя из кабинета Орджоникидзе на улицу, Скобликов посмотрел на небо. Солнце робко пробивалось сквозь низкие облака. Трудно, очень трудно лететь через горный перевал. Тем более — впервые. Пришло на память сравнение: час работы в воздухе равен двадцати часам работы молотобойца. Что ж, возможно и так. Молотобойцем Скобликов не был — гнул спину в шахте. Но только сравнение относится к работе на исправном самолете. На сколько же надо помножить эти двенадцать часов, если учесть состояние техники, на которой приходится работать его орлам?..
На пороге моторного цеха внезапно появился военлет Андрей Веслов, дежуривший в этот день по авиадивизиону.
— Турчанинов, к командиру!
Тот быстро поднялся, машинально поправил фуражку.
— Дело предстоит,— сказал Веслов. — Командир из штаба вернулся. Чернее тучи. Вызывает Чулюкина и нас с тобой.
…Скобликов в упор посмотрел на вошедших военлетов, откашлялся и вдруг скомандовал: — Шагом марш!
Военлеты недоуменно пожали плечами: что это еще придумал командир?
— Идем осматривать хозяйство!
Несколько стареньких «ньюпоров» стояли прямо под открытым небом. До сегодняшнего дня эти машины были гордостью Петра Васильевича Скобликова. Но сейчас они казались ему неуклюжими, громоздкими и беспомощными.
Сергей Турчанинов, третий год служивший в авиадивизионе, не хуже Скобликова знал каждую машину. Как они похожи друг на друга, эти «ньюпоры»! Не машины, а инвалиды.
— Невесту выбираем, — сказал Скобликов, когда к летчикам подошли механики и мотористы.— Красивую, умную, с богатым приданым. Чтоб этак километров четыреста с гаком могла за женихом пробежать на одном дыхании. Дело такое, орлы… — Ничего не утаивая, Скобликов передал свой разговор с Серго.
Снова и снова переходили от машины к машине. Скобликов вопрошающе смотрел на механиков. Те хмуро молчали. Подходящего самолета не было.
Высоченный, под самый потолок, седоусый механик Точилин окинул взглядом закопченную комнатенку, служившую Скобликову кабинетом, и кашлянул в кулак.
— Ну, выбрал «невесту», Михеич? — спросил у него Скобликов, вытянув шею.
— Выбрал, Петр Васильевич. Из двух одну,— сказал Михеич, делая рукой широкий жест.
— Как — из двух? — удивленно воскликнул Скобликов.
— Да вот так,— сказал Михеич. — На свалке. Хлама там полным-полно. Из Баку перетащили… Так вот, значит, после вашего разговора прогулялся я туда. Две английские машины приглядел.
— Почему — две?’— нетерпеливо спросил Скобликов.
— Из большого маленькое всегда можно сделать, — хмыкнул Михеич, удовлетворенно пройдясь пальцами по усам.
Пришли на свалку. Михеич зажег «летучую мышь», и Скобликов увидел два трофейных английских самолета «Де Хевиленд». Он ласково погладил помятый бок Одной машины.
— Сколько времени тебе надо? — спросил он у Михеича.
— Трех дней хватит, — спокойно отозвался
— Два! — воскликнул Скобликов с горячностью.— Два и никаких гвоздей!
— Гвоздей и не надоть. Шпаклевки б по- боле, Петр Васильевич. Много дыр латать придется.
Ранний час. Аэродром погружен в непривычную тишину. Точилин, первым встретивший военлетов, молча пожал им руки. Моторист Ефимушкин попросил у Веслова закурить и отошел в сторонку, наслаждаясь пахучим дымом.
Пришел Скобликов. На его лице — никаких следов бессонной ночи. Вытащил из кармана часы на длинной серебряной цепочке, звонко хлопнул крышкой, озабоченно взглянул на небо и начал осматривать самолеты.
— Делайте с машиной что хотите! — сказал он Веслову и Турчанинову.— Хоть ломайте, хоть жгите. Но золото и документы должны быть в Нахичевани.
Ефимушкин попросил у Веслова еще одну папиросу.
— Выкурю в день вашего возвращения.
Рокот мотора разорвал тишину, недолго повисел над полем и, набирая силу, покатился по утреннему небу в вышину.
После первого облета, осмотрев -машину, Веслов и Турчанинов заметно приуныли: на стойках, подпиравших лонжероны, появились трещины.
— Это ничего,— успокоил их Точилин.— Это мы подремонтируем!
Сделав еще один пробный облет, Веслов и Турчвнинов пришли к выводу: лучшей машины, чем эта, им пока не найти. Лишь бы не подкачал мотор.
С аэродрома Скобликов шел неторопливо, прикидывая в уме, хватит ли горючего. Цифры заставляли настораживаться. Но что делать, баки ведь не расширить…
В тот же вечер Веслова и Турчанинова вызвали а штаб армии. В маленькой комнате было накурено так, что военлеты не сразу разглядели лица сидевших за столом красноармейцев.
— Откройте окно! — сказал Веслов.
На него шикнул старшой:
— Разуй глаза, не видишь — золото считаем! Не дай бог, еще какая монетка вылетит наружу. Ищи ее тогда, свищи…
Летчики увидели на столе груду золотых монет десятирублевого достоинства. Красноармейцы, не обращая на Веслова и Турчанинова ни малейшего внимания, с усердием продолжали непривычное для себя занятие — считали деньги. Рыжеватый узкогрудый красноармеец с глазами, как у птицы, каждый раз, когда клал в стопку монету, громко щелкал языком, и на скулах его ходили желваки. Он передавал стопку соседу — молодому, с темными, коротко остриженными волосами, широким в оспинах лицом. Сосед пересчитывал стопку, огрызком карандаша ставил палочку на тетрадном листе и передавал следующему. Тот начинал пересчитывать снова и, убедившись, что в стопке ровно двадцать монет, двигал по столу золото дальше. Старшой, пересчитав, складывал деньги в мешочек, делая пометку на бумаге.
— Долго арифметикой будете заниматься? — спросил Веслов.
— Не торопи. Деньги счет любят. Чтоб, значит, копеечка в фопеечку, рублик к рублику, десяточка к десяточке.
— Ну их к лешему, командир! — сказал Турчанинов Веслову. — Пускай считают. Я тут другое заметил.
Турчанинов потянул Веслова в угол, где висела рельефная карта Кавказа.
— Здорово! — воскликнул Веслов.—То, что нам надо! — Он пододвинул стул, уселся на него верхом и впился в карту глазами.
Горы, ущелья, горы. Снова горы. Сколько их? Не пересчитаешь, если даже призвать на помощь красноармейцев, что так бережно пересчитывают золотые монеты.
Наконец к военлетам подошел старшой. Он доложил, что золото пересчитано, сложено в мешочки. Пять тысяч монет десятирублевого достоинства. В итоге — 50.000 рублей наличными.
— Подпишите протокол приема!
Веслов и Турчанинов поставили свои си. Вручая опломбированные тяжелые мешочки, старшой сказал Турчанинову:
— Ваша завитушка может любой червонец украсить. Заковыристая, как у царского министра финансов.
— Хватай выше! — отшутился Сергей.
Светало, когда Веслов и Турчанинов приехали на аэродром, сдали золото часовому, охранявшему «Свата» — так военлеты окрестили свой новый самолет — и, не раздеваясь, улеглись вздремнуть. Пока они спали, в самолет были погружены документы, листовки, газеты.
Проснувшись, Турчанинов затормошил товарища:
— Пора, командир! — и сел рядом на край топчана. — Знаешь, что я придумал?
— Давай, выкладывай, — ответил Веслов, приходя в себя.
— Мешочки с золотишком надо бы понадежнее в машине припрятать. Мало ли что: вдруг — вынужденная. Чтобы дашнаки не сразу обнаружили…
Самолет медленно набирал высоту.
Крепко привязанный к сиденью Турчанинов жадными глазами вглядывался в проплывавший внизу ландшафт, сличая его с картой. Пора поворачивать направо. Андрей уже взялся за ручку, как «Сват» вдруг накренился влево, пошел в пике.
«А, дьявол!» Веслов с трудом вытянул машину, потом дал полный газ и с полукруга пошел на юг. Он прислушался—мотор работал ровно. На градус выше подскочило настроение. «Меньше жри горючки, друг любезный! В другой раз лопай сколько хочется а нынче потерпи, подтяни потуже ремень. Можешь сделать такое одолжение?»
Мотор отвечал ритмичным гулом. Пятерку ему за поведение! Веслов оглядел горизонт: ни облачка. Под лучами солнца в горах ярко сверкал снег.
Самолет вошел в ущелье. Турчанинову показалось, что в одно мгновенье он очутился в каком-то кривом подземном коридоре. Скалы давили на самолет со всех сторон. Давили медленно и неотступно. Самолет терял силу. Мотор жадно глотал бензин. Баки тощали.
По дну ущелья белой лентой вилась река. Казалось, она следила за невиданной птицей.
«Не наберем до перевала трех с половиной тысяч метров, тогда хана,— думал Веслов. — В ущелье не развернуться».
Турчанинов, держа) на коленях планшет и тщательно сверяя с картой каждый изгиб реки в тесном и глубоком ущельо, уловил встревоженный взгляд Веслова.
— Разворот влево, командир!
В глазах Веслова отразилось удивление. Сергей пальцем постучал по обратной стороне планшета. Веслов увидел испещренную линиями карту и нанесенную Турчаниновым новую нить маршрута, что выводила самолет из каменного капкана. Веслов облегченно вздохнул и перевел машину на новый курс. Теперь их поджидал Семеновский перевал — он гораздо выше Караклисского, который они только что миновали. Только бы набрать спасительную высоту!
Сильно болтнуло. Самолет не выдержал — опять вошел в пике. Стремительно пошла на убыль с таким трудом набранная высота!
Замелькали перед глазами горы. Все ближе они, все ближе…
Веслов действовал с той удивительной интуицией, которая рождается многолетним опытом. Вряд ли он сумел бы впоследствии воспроизвести все проделанные им в те считанные секунды стремительные движения. Но вот, наконец, машина выровнялась.
Сильно похолодало. Сквозь щели в самолете врывались ледяные струи воздуха. Ноги коченели. Иней покрыл выбившиеся из-под шлема волосы, брови и ресницы. Немели пальцы рук, Веслов быстро перебирал ими — в надежде чуточку согреть.
Но что это внизу? Люди! Видна приготовленная для посадки площадка. Разложен костер. Клубится серый дым. Люди тоже заметили самолет. Машут руками.
«Неужели долетели?» — Турчанинов посмотрел вниз, сверился с картой. Что-то неладное. Где белая стрела? Почему так скоро появилась загадочная Нахичевань? Ведь лишь третий час пути.
Что это дашнаки — первый понял Турчанинов.
— Попугать? — он показал Веслову на бомбу, лежавшую сейчас у него на коленях.
— Не стоит связываться, — Веслов выразительно мотнул головой и прибавил скорость.
Турчанинов удовлетворился тем, что показал дашнакам кукиш.
Выплыл Арарат. Издали вершину летчики не узнали и приняли за облако. Вид у Арарата был праздничный: синеватое облачко, опоясавшее гору, резко отделяло нижнюю желтую часть от сверкающей снежной вершины.
Снизились до 1200 метров. Внизу — унылая картина: на черном фоне пожарища с большим трудом можно было разобрать серые квадраты фундаментов сгоревших построек. Турчанинов внимательно разглядывал местность. Вон, словно игрушечный, воинский эшелон, вон бронепоезд… Вокруг разбросаны окопы и артиллерийские позиции. Здесь проходила линия фронта.
Снова появились внизу крошечные фигурки
На этот раз — свои: на грязно-желтом фоне земли резко выделялась белая стрела и три квадрата!
Нахичевань! Обоими кулаками Турчанинов стучит по спине Веслова, что-то кричит от радости, но Андрею не до него. «Неужели это аэродром?—думает он.— Да тут и на «Ньюпоре» не сядешь!» Совсем маленькая полоска: шагов 250 в длину и 100 в ширину, окруженная садами, телеграфными проводами и валом.
Веслов водил самолет по кругу над городом. «Как бы под конец не испортить все дело!» Впрочем, задание уже выполнено: если теперь даже и разобьются сами — там, на земле, соберут золото по десятке. Оно уже не пропадет».
Веслов зашел на посадку. Колеса стукнулись о грунт. Машина покатилась по площадке, резко развернулась, накренилась на левое крыло и остановилась у самого вала. Ее окружили радостные, возбужденные люди.
Едва летчики успели передать представителю командования золото, как их подхватили на руки и под пение «Интернационала» понесли в город по узким кривым улочкам с глинобитными домишками.
Вблизи от города находились передовые позиции. Представлять фронтовикам летчиков не пришлось: окопный телефон уже сообщил красноармейцам, откуда пришла к ним помощь.
Вечером в окопы привезли’ патроны, обмененные на золото. За много дней по-настоящему сытным был ужин. Ели с наслаждением. То один красноармеец, то другой, подцепив ложкой кусочки баранины, подкладывал их в котелки Веслова и Турчанинова.
Ночевали военлеты в землянке. Турчанинов проснулся на заре. Землянка время от времени вздрагивала. Это красные артиллеристы завязали дуэль с дашнаками.
