Большая папка из толстого картона, с прочным коленкоровым корешком. Толстый, прямо-таки увесистый том, с надписью на лицевой стороне: ≪Бумагодержатель≫. Внутри — рукопись, вернее — машинопись. Старая орфография — ять, твердый знак, ≪аго≫, ≪яго≫…
Заглавного листа нет, и поэтому неизвестны ее название, автор, где и когда она создана. Первый лист — замызганный, грязный, порванный — с первых же строчек вводит в тему: ≪Дальний Север — это одна из богатейших, оригинальных, таинственных окраина нашей России и Сибири…≫ И следующая страница, и третья, и четвертая, и в средине, и в конце рукописи — все тот же Север: Ямал, Обь, песцы, белые медведи, вогулы, остяки — как непривычно для нас названы манси и ханты.
Человек, принесший мне рукопись, тоже ничего более не мог сказать о ней. Разве только уточнил, что попала она к нему от знакомого, работавшего некогда в Уралоблисполкоме, при котором в 1920-х годах находился комитет Уральского Севера.
Пришлось искать ответ в самой рукописи. Много дней просидел я над ее страницами, вчитываясь в строки полувековой давности, отмечая каждый малейший намек автобиографического характера…
Но что же за клад, этот труд безвестного автора! Это, без сомнения, самая обстоятельная монография о русском севере тех лет.
≪Полярные области Дальнего Севера≫, ≪Народы Дальнего Севера≫, ≪Звери и их жизнь≫, ≪Рыболовство≫, ≪Промыслы населения≫, ≪Пути сообщения и транспорт≫ — таковы названия объемистых (по 60— 70 страниц) глав, дающие понятие о широте замысла автора. Тут же обстоятельно освещены и история края, ископаемые богатства его, климат и многое другое. ≪Дальний Север≫ — это, конечно, условно: для тех лет он был действительно дальним. Теперь мы называем его Уральским.
И, что особенно примечательно, написано все это не сухим наукообразным языком, а живым, образным, иногда даже, можно сказать, поэтическим. Наполнено публицистической страстностью и взволнованностью увлеченного человека.
Автор, несомненно, близко и основательно знаком с краем, о котором он пишет. Все — первоисточник, все взято непосредственно на месте, из первых рук. Видно, что это человек, для которого изучение Севера было его профессией, основным делом всей жизни. Он не просто описывает то, что видел там за много лет, а и обобщает и анализирует статистические данные, спорит с прочно установившимися, но на деле ложными взглядами, ратует за рациональное широкое освоение Дальнего Севера. Уважительно, с любовью описывает представителей маленьких северных народностей, тех, кого тогда презрительно называли ≪дикарями≫, отказывая им в праве на человеческое существование, на то, что они могут когда-то стать ≪цивилизованными≫ людьми.
Но кто же, в конце концов, автор этого почти пятисотстраничного труда, так и оставшегося не известным людям?
Внешний обзор рукописи дал мало. Вот разве пометки, поправки и дополнения… Они, несомненно, сделаны рукой автора: корректор или редактор не позволили бы себе вставлять целые фразы, значительно дополняющие или исправляющие содержание. Почерк поправок — один по всей рукописи: тонкий, изящный, почти бисерный. И чем-то знакомый…
Я снова и снова вчитывался в текст.
«…Мне не забыть никогда, как я однажды, еще в 1883 году, путешествуя по самому хребту Северного Урала…»
Ну, по Северному Уралу в те годы путешествовали многие. Это хотя и зацепка, но слабая. А зачем он шел туда?
«…Проводя геогностические исследования Северного и Полярного Урала в 80-х годах…»
Ага, он геолог! Но…
«…После исследования моего в гидрографическом отношении в 1894 году реки Конды от ее вершины до устья…»
Значит, не геолог, а гидрограф? Или — и то, и другое?
«…Первый проект устройства рельсового пути ( для соединения Оби с Печорой) был выдвинут автором этого очерка еще в 1883 году…»
Так кто же он? Уж не известный ли промышленник и предприниматель А. М. Сибиряков, прекрасный знаток этого края и автор многих проектов освоения его, в том числе проектов грунтовых, водных и железнодорожных путей? Но…
«…Но он (проект), к сожалению, был перехвачен обманным образом известным деятелем Сибири А. М. Сибиряковым…»
Значит, нет, не Сибиряков. Ну что же, пойдем дальше.
«…Несмотря на то, что я прожил, исследуя этот остров (Новую Землю ), три года на нем…»
Ну, зимовщиков на Новой Земле до революции было не так-то много, все наперечет. Уточнить бы — когда? А, вот…
«…Когда я приезжал туда в 1887 году, на этот полярный остров, для исследования… Эта колония ( в западном устье пролива Маточкин Шар) была основана мной в 1890 году…»
Итак, был там в годы 1887— 1890. Теперь дело лишь за справочной литературой.
Но, может, рукопись подскажет и то, когда она создана?
«…Город Березов, имея всего одну паровую мельницу, и то построенную только в 1918 году…»
Ага, одна засечка есть! А еще?
«…Средний пробег, полученный нами при проезде на пароходе «Храбрый» в 1918 году, дал следующие цифры…»
Значит, писано это в 1918 — 1920-е годы. И едва ли позднее: старой орфографией после уже никто не пользовался. А вернее всего — в 1919 году. Выходит, что автор был жив еще в 1920-е годы.
И наконец:
«…В 1914 году, проходя в бухту Находка на своей яхте «Салетта»…»
Вот оно! Не нужно и справочников.
* * *
Ну, конечно же, это Носилов! Это его яхта ≪Салетта≫, снимки с которой не раз печатались в разных изданиях, бороздила просторы Карского моря и Обской губы. И в Находке она бывала — не в той, ныне более известной, дальневосточной, а в Обской, что неподалеку от Нового Порта. Яхта — любимица Носилова, названная им так в память обЯмальской речке с звучным ненецким именем ≪Салетта≫. Даже у себя на даче под Шадринском, построив для плавания по Исети прогулочную яхту, он назвал ее именем своей верной спутницы по скитаниям в северных морях.
Итак, Носилов… Когда-то знаменитое имя. Путешественник, писатель-беллетрист и публицист, ученый —геолог, географ, этнограф, энтузиаст исследования Уральского Севера. Человек необычной и беспокойной жизни. Из тех, кого по-хорошему зовут одержимыми…
Сын сельского священника из-под Шадринска, отданный в Пермскую духовную семинарию, он не преуспел в богословии и за два года до окончания бросил опостылевшую бурсу. С юношеских лет его сжигала страсть к путешествиям, к изучению дальних стран, к открытиям белых пятен планеты. Нехватает знаний? Не беда —он в одиночку штурмует толстые тома университетских учебников, едет налегке в далекий Париж, в Сорбонну, с кафедры которой гремит голос почитаемого им великого географа, объехавшего добрую половину земного шара, — ученого-коммунара Элизе Реклю.
Но главный его учитель — сама Земля. Ветры дальних странствий влекут его в дорогу. Пусть, для начала, это не так уж далекий Верхотурский уезд Пермской губернии и не такие уж глухие и неизведанные коми-пермяцкие верховья Камы — это пока еще проба сил. Затем, почуяв окрепшие крылья, он ринется в нелегкий поход на Северный и Полярный Урал с дерзкой задачей: найти и указать людям путь из Азии в Европу, из Обского бассейна в Печорский — ведь это непременное условие пробуждения к жизни заброшенного края. Дело сделано, но оборотистый промышленник Сибиряков опережает молодого исследователя: слава достается ему.
Обидно, конечно, но не беда: в жизни еще много нехоженых троп. Вот хотя бы Новая Земля, можно сказать сама terra incognita, под носом. Три года зимует он там, исследуя архипелаг недалекий вроде, но неизвестный, как луна. Привозит оттуда пухлые тома научных отчетов и кипы тетрадей с наблюдениями, ящики коллекций и — ворох новых проектов наилучшего использования богатств этого хоть и заброшенного клочка русской земли. И впридачу — чемодан очерков, рассказов, статей.
Вскоре он — известность. Его с охотой печатают и перепечатывают газеты и журналы, издатели ловят его на ходу за полу сюртука, чтобы получить от модного автора новое произведение об экзотическом Севере. Его с интересом читает Чехов и делится впечатлением с самим Львом Николаевичем Толстым, а тот перепечатывает (почти целиком) один из очерков писателя-путешественника в своей книге ≪Что такое искусство≫.
А он уже снова в пути — обшаривает весь Ямал в поисках кратчайшего прохода из Обдорской губы в Байдарацкую, проплывает искареженную заломами таежную реку Конду — от верховий до устья, барражирует Обь и Иртыш… Объезжает Алтай, Крым, Черноморье, Туркмению, Казахстан. Колесит по Турции, Египту, Палестине, Китаю, Корее, Маньчжурии…
Кажется, уже достаточно: впечатлений хватит не на одну-две, а на целых пять жизней, за плечами — десятки тысяч километров троп и дорог, полтора десятка изданных книг, сотни статей, очерков, проектов, докладов, отчетов… Но вечному путешественнику не сидится: даже отдыхая у себя на зауральской даче, он бороздит на паровом ботике ≪Ямал≫ мутные воды Исети, стоя на носу суденышка и задумчиво вглядываясь вдаль, будто там, на Ямале, на Новой Земле, в Карском море…
Революцию он встретил немолодым — под шестьдесят. Конечно, в очередном плавании по ледовитым морям. И только жестокий тиф, надолго бросивший неуемного бродягу на больничную койку, оторвал его на какое-то время от привычного дела и знакомых фарватеров. Однако, едва оправившись, он спешит по вызову молодого советского правительства в Москву, чтобы помочь в работе по изучению и освоению северных окраин страны. Старый путешественник и писатель читает лекции, печатает статьи о Севере, готовится к новым полярным экспедициям. Утверждают, что в 1921 году на заседании в Кремле его слушал Ленин…
Кто знает, что он успел бы сделать еще, если бы тиф и довершивший злое дело нелепый солнечный удар не угомонили его навсегда. В 1923 году он умер где-то на юге, тоскливо глядя на висевшую у кровати карту русского Севера.
Вот кто такой был Носилов — таинственный автор неизвестной рукописи.
* * *
Что это рукопись К. Д. Носилова, свидетельствует также и авторская правка на ее страницах: достаточно взглянуть на любой образец его характерного почерка, чтобы безоговорочно определить его сходство с бисерными пометками в рукописи.
Но когда, с какой целью был создан труд? Я спрашивал об этом литературоведов, изучавших жизнь и творчество Носилова, нашел даже родственника и близкого ему человека,— к сожалению, никто из них не был знаком с рукописью. Высказано было лишь предположение, что Константин Дмитриевич в последние годы своей жизни, будучи уже больным, попытался свести воедино заготовки своего давно задуманного труда, в котором он предполагал обобщить все свои знания о Севере, собранные почти за полвека.
Мы знаем, что в эти годы Носилов пытался принять посильное участие в освоении северных окраин страны, читал лекции, готовил доклады правительству и т. д. Именно тогда он, вероятно, и приготовил наскоро этот свой труд, как материал, могущий помочь в работе, которую он считал делом всей своей жизни. И, будь тогда рукопись опубликована, она, несомненно, сыграла бы свою большую роль.
Конечно, многое в ней сейчас устарело. Наивными сегодня могут показаться некоторые взгляды и выводы автора. Кое-какие его прогнозы опровергла сама жизнь. Непривычно сейчас звучат для нас старые наименования северных народностей — вогулы, остяки, самоеды. Но можно смело сказать, что многие из его наблюдений представляют интерес и для нового поколения исследователей и осваивателей советского севера.
