История одной записки художника В.В. Верещагина
Историческая достоверность — черта многих художественных произведений, посвященных событиям Отечественной войны
1812 года. Не только в русской литературе, но и в русской живописи. Примером тому могут служить полотна художника Василия Верещагина (1842— * и 1904). О малоизвестном эпизоде их творческой истории и рассказывается в этих заметках.
* * *
Несколько лет назад вместе со своими товарищами, студентами — историками Московского университета, я проходил практику в Центральном Государственном архиве Октябрьской революции. Каждый день мы просматривали сотни документов, погребенных когда-то в «делах» царских министерств и жандармских канцелярий. Жадно всматривались в строки о знаменитых и неведомых нам борцах революции…
Но однажды мне поручили опись документов, оставшихся от родственника последнего русского царя Николая II — великого князя Константина Романова. В свое время он был президентом Российской Академии наук и в его бумагах, известных в архиве как фонд под номером 660, сохранилось немало памятных адресов, витиеватых благодарственных писем, робких прошений. И вот среди тисненных золотом строк и каллиграфических почерков мелькнула непринужденная скоропись.
Из нее мы узнали о посохе Наполеона.
Впрочем, обратимся к тексту самой записки, датированной 14 января 1896 года. Автор записки — знаменитый русский художник-баталист Василий Васильевич Верещагин, именем которого назван город в Пермской области. Сама записка составлена на русском языке, а приводимые в ней выдержки — на французском. Здесь они даются в вольном переводе на русский:
«Дорожа Вашим мнением, я позволю себе беспокоить Вас маленькою запиской.
Его высочество президент Академии художеств высказал мне самым решительным образом, что картины мои, которые вы видели, не верны, что Наполеон I никогда не носил длинной шубы и меховой шапки, а также за время отступления из Москвы не шел пешком, да еще с палкой в руках.
Его высочество допускает, что Наполеон носил или серое пальто, как у Мессонье, или короткую шубу, как у Гро. Но я позволю себе заметить, что великий завоеватель, как человек прежде всего, непременно схватил бы горячку в первом случае и поморозил бы свои ноги, а может быть, и другую часть тела — во втором, на стоявших тогда морозах.
Вот выписки из свидетельств очевидцев, немногие из множества, разбросанных по мемуарам и воспоминаниям современников.
Шамбрей III, стр. 117:
«Замечено, что Наполеон в начале своего отступления из Москвы, путешествовал в экипаже. Тогда же император впервые надел польский костюм, который состоял из куньей шапки, зеленой шубы, подбитой куницей и отделанной золотыми позументами, и меховых сапог. Этот костюм он но отступления.
Наполеон шел пешком по дороге между Красным и Катово, был одет в польский костюм, описанный нами, держал в руке березовую палку. Бертье сопровождал его тоже пешком с березовой палкой в руке».
Гвардейский офицер Жан Гардэн:
«Мы были приблизительно в шести лье от Борисова.
Бонапарт, как и мы, шел с палкой в руке, одетый в меховую шубу и шапку. Он был не дальше, чем в нескольких шагах от меня».
Куртэн:
«При отступлении император шел пешком. Он был закутан в свою шубу. Голову покрывала русская шапка, завязанная под подбородком. Император с палкой в руке с трудом шагал среди своих приближенных».
Прошу извинить меня за беспокойство и принять уверение в моем уважении.
В. Верещагин».
О каких картинах художника идет речь в письме?
В 1887 году Россия отмечала 75-летие изгнания Наполеона, трагически окончившего свой путь завоевателя. Однако, в живописи неугомонный император еще оставался кумиром. Великим и блистательным изобразили его на своих полотнах французские художники Антуан Гро и Эрнест Мейссонье, (Мессонье), кисти которых была присуща льстивая, насыщенная манера письма.
Верещагин задается целью воссоздать образ Наполеона вне тех легендарных сказаний, которые ходят о нем, показать патриотизм и мужество русского народа, проявившихся в Отечественной войне 1812 года. С этой целью художник кропотливо собирает и изучает все сохранившиеся исторические документы в архивах Парижа и особенно Москвы.
Москва нужна была художнику и по другой причине.
«Задумав писать Наполеона,— вспоминал Верещагин,— я выбрал именно Москву, потому что здесь завязан узел нашествия на Россию двунадесяти языков, здесь разыгралась самая страшная картина великой трагедии двенадцатого года. Я чувствовал необходимость бывать возможно чаще в стенах Кремля, чтобы восстановить себе картину нашествия, чтобы проникнуться тем чувством, которое дало бы мне возможность сказать правду о данном событии…»
В течение нескольких лет художник приезжает в Москву и каждый раз останавливается в многоэтажном здании гостиницы, так называемом Кокоревском подворье, расположенном напротив древних стен Кремля — на берегу Москвы-реки. На Кремль обращены и окна маленькой комнаты, где были проведены художником подготовительные работы. Отсюда он совершал поездки дорогами отступлений французов, по местам боевых действий и коротких стоянок штаб-квартиры Наполеона.
В 1892 году Василий Верещагин строит бревенчатый дом на окраине подмосковной деревни Верхние Котлы и приступает к созданию серии полотен, посвященных двенадцатому году. Как вспоминает сын художника, тоже Василий Васильевич, живущий ныне в Чехословакии, отец его даже сумел раздобыть где-то подлинные старинные ружья и палаши, которыми сражались на поле Бородино. Реликвии эти нужны были художнику для той же цели — правдивого воссоздания эпохи.
Работа Верещагина была напряженной и первая выставка (из десяти картин) уже открылась в ноябре 1895 года в Историческом музее в Москве. Оттуда полотна отправились сначала в путешествие по России, а потом за границу. В декабре 1896 года картины Верещагина увидели и французы в Париже.
Правдивые произведения художника вызвали восторженные отклики демократической части русской публики. Не обошла картины вниманием и царская верхушка. Но отзыв был совсем иным.
Созданные на исторической основе полотна художника- патриота царственные особы объявили неправдоподобными, а одежду персонажей, прежде всего Наполеона, — надуманной, «дурацкой». Особенно враждебную позицию занял президент императорской Академии художеств, один из великих князей Романовых — Владимир Александрович.
Это, по-видимому, и послужило причиной появления записки Верещагина другому Романову — Константину. За внешней сдержанностью ее не трудно уловить иронию, намек на невежество почтенных родственников адресата. А главное — записка раскрывает перед нами штрихи творческой лаборатории художника, еще раз доказывая историческую достоверность его картин, начиная с событий в целом и кончая такими деталями как одежда и березовый посох Наполеона — невольный символ его бегства из России.
В наши дни картины знаменитой серии Василия Верещагина можно увидеть там, где они были впервые выставлены более семидесяти лет назад — в Историческом музее на Красной площади в Москве.
Ты вступаешь на паркет и перед тобой предстает первое из полотен: «Не замай—дай подойти!» Заиндевелый зимний лес. Партизаны в засаде. Кажется, не утренняя тишина музея окутала тебя, а настороженность дремучего леса. И ты словно стоишь вместе с затаившимися людьми в ожидании неприятеля.
А рядом другая картина: «На большой дороге. Отступление, бегство…».
Да, это старая Смоленская дорога. По обе стороны ее — запорошенные снегом орудия и повозки, зарядные ящики… Картина залита красками солнечного зимнего вечера. Природа величественна и прекрасна. Но тревога и безысходность на лицах отступающих французов, которых возглавляет коренастый человек в длинной шубе с березовой палкой в руке. Это Наполеон со своим штабом. Долго еще брести им по снежным равнинам, пока не покинут России или не сложат в ней головы.
О судьбах завоевателей прошлого, в назидание будущим писал свои полотна Верещагин. Борьба против войны была для него исполнением долга перед человечеством, которому он посвятил всю огромную силу своего духа.
