Вместе с Гастелло

Когда капитан Гастелло обрушил пылающий бомбардировщик на головы гитлеровцев, рядом с ним были верные, мужественные друзья… Они не воспользовались спасательными парашютами, они вели огонь по захватчикам до последней — не минуты, а именно секунды, своей жизни».
Так писал о героическом экипаже генерал-майор авиации Герой Советского Союза М. В. Водопьянов.
О капитане Гастелло сложены песни, его подвиг запечатлен в поэмах и картинах. А вот о его соратниках сказано пока до обидного мало. ≪Уральский следопыт≫, стремясь восполнить этот пробел, опубликовал очерки ≪Штурман капитана Гастелло≫  (№ 6. за 1961 год) и ≪Вы первыми кинулись в бой≫  (№ 2 за 1964 год). Очерк С. Захарова ≪Вместе с Гастелло≫ посвящен еще одному из членов легендарного экипажа — Григорию Скоробогатому.
В январе 1958 года Григорий Скоробогатый, как и остальные члены экипажа Гастелло, был посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени.

•
КОМАНДИР 207-го авиационного полка не отпускал Григория Скоробогатого лететь  штурманом в экипаже старшего лейтенанта Коновалова.
— Вы должны на земле готовить успех каждого боевого вылета,— сердито гоьорил командир лейтенанту.
В  это время раздался телефонный звонок. Черноволосый капитан, дежуривший на КП, схватил трубку и начал быстро записывать телефонограмму, по нескольку раз переспрашивая слова.
Судя по всему, сообщение было тревожным. Полковник посмотрел на дежурного, потом перевел взгляд на Скоробогатого и неожиданно переменил решение:
— Впрочем… летите. Только запомните: от ваших непосредственных обязанностей адъютанта я вас не освобождаю…
Это было утром 23 июня 1941 года. Тишина на летном поле изредка лишь нарушалась трелью жаворонков. А вокруг, как и несколько дней тому назад, без шума, без криков шла напряженная работа. Летнабы помогали механикам по вооружению ввертывать взрыватели в бомбы, штурманы заканчивали подготовку карт, летчики получали последние наставления. Неискушенному человеку могло показаться, что это проводится очередная подготовка к тренировочным полетам. Но лейтенант Скоробогатый отлично понимал, что все это слишком серьезно.
Вчера, в воскресенье, ни свет ни заря полк подняли по боевой тревоге. Командиры экипажей, отрядов и эскадрилий срочно были вызваны на командный пункт. Они еще не вернулись, а все уже знали, что началась война. И вскоре на первую бомбежку улетели лучшие эскадрильи.
В 207-м полку Григорий Скоробогатый служил совсем недавно. Сюда его перевели неожиданно и назначили адъютантом одного из соединений. Почему именно адъютантом, Григорий и сам не знал. Прежнее начальство всегда отмечало выносливость и внимательность лейтенанта Скоробогатого, способность быстро и точно производить расчеты в полете, отличную ориентировку, меткость стрельбы. Словом, те качества, которые необходимы штурману. И вдруг — адъютант. Но дисциплина превыше всего, и Григорий мирился с новой должностью, пока не началась война…
Еще в детстве, где-то году в двадцать шестом, увидел он первый раз самолет. Жители черниговского села Хотеевка выбежали тогда из хат и, задрав головы, с изумлением смотрели на диковинную еребристую птицу. Некоторые старики и старухи даже крестились. А мальчишка позавидовал тому человеку, который управлял самолетом.
≪Вдруг и я когда-нибудь…≫ — подумалось ему.
Летчики готовятся в училищах,— об этом говорил ребятам учитель Иван Васильевич Кузора. Но разве попадешь туда? Немного в школу надо походить, да начинать как следует отцу помогать. Семья ведь большая, бедняцкая. Отец до революции и сейчас был пастухом. И хорошо, что теперь хоть немного земли появилось, а тогда, до семнадцатого года, Скоробогатые считались совсем безземельными.
Такой уж порядок был в этой семье: дети с раннего возраста помогали взрослым, и Григорий в восемь лет стал подпаском. Родители думали, что парнишка за лето заработает себе на тетради, на учебники, но ничего не вышло. Деньги ушли на другие нужды. И посещение школы оказалось под угрозой. Выручил Кузора. Учитель давно завел дружбу с пытливым и любознательным Григорием и слышать не хотел, что тот не пойдет в первый класс. Учебники и тетради Кузора купил для Григория сам.
Пролетело четыре года, а за это время в стране произошло много изменений. Коснулись они и Хотеевки. В 1929 году в ней появился колхоз, и жить семье Скоробогатых стало полегче. А вскоре в соседнем селе открылась семилетняя школа, и ее заведующим назначили Кузору. Вот в эту-то новую школу и поступил Григорий. Правда, за день, и в мороз и в дождь, приходилось делать по шестнадцать километров: восемь туда, восемь обратно, но Григорий не унывал. Отец вначале дома ворчал,— пора, дескать, Гриша, начинать работать по-настоящему, ничего путного из твоей грамоты не родится, однако потом смирился. Учился Григорий хорошо, и в семилетке считался одним из лучших учеников. Ясно, что отцу было приятно, но дождаться конца учебы сына не пришлось: в феврале 1934 года Николай Скоробогатый умер…
Все это вспоминал сейчас Григорий, когда после разговора с командиром полка шел по летному полю к самолету старшего лейтенанта Коновалова. Коновалов уже знал, что Скоробогатый настоял на своем и полетит с ним штурманом. Они молча поздоровались.
Вдруг над аэродромом взвилась зеленая ракета, и вслед за нею в воздух поднялась девятка дальних бомбардировщиков.
— Гастелло полетел,—сказал Коновалов.
Капитан Николай Гастелло, как и Григорий, в 207-й полк тоже был переведен недавно и назначен командиром четвертой эскадрильи. Григорий часто встречал на летном поле и самого капитана, и его летнаба, высокого, черноволосого девятнадцатилетнего лейтенанта Анатолия Бурденюка и стрелка-радиста Алексея Калинина. Гастелло был среднего роста, худощав, с черным от загара лицом. Местные остряки называли командира четвертой эскадрильи ≪капитан-портниха≫, но Гастелло на прозвище не обижался. Он действительно умел отлично шить,—и жена капитана, и маленький сын Витя ходили в платьях и курточках, сделанных собственноручно самим Гастелло.
Вчера утром на митинге капитан выступил первым. Он имел на это полное право. Пожалуй, мало кто в полку мог похвалиться таким количеством боевых вылетов: Берега Халхин-Гола и Финляндия были ему хорошо знакомы.
Там капитан летал и на четырехмоторных ТБ-3, и на десантных самолетах, и на санитарных. В Монголии ему пришлось прыгать с парашютом с горящего скоростного бомбардировщика, а затем ночью пробираться через японские позиции к своим.
22 июня эскадрилья Гастелло бомбила фашистские железнодорожные эшелоны под Брестом, несмотря на бешеный зенитный огонь. Все бомбы попадали точно в цель: вспыхивали цистерны с бензином, взрывались один за другим груженные снарядами и патронами вагоны. На свой аэродром эскадрилья вернулась без потерь. Григорий помнил, как Гастелло зарулил бомбардировщик на стоянку и, выключив моторы, выскочил из кабины. Как завидовал Григорий членам экипажа четвертой эскадрильи. Ведь и ему, военному летчику, полагалось быть вместе с товарищами, а тут эта чертова должность адъютанта!
Не к ней готовился лейтенант Скоробогатый.
Когда Григорий учился в последнем классе школы, на весь мир прогремели имена семерых летчиков, первых Героев Советского Союза, спасших со льдины команду затонувшего ледокольного парохода ≪Челюскин≫. В те дни многие ребята не прочь были бы пойти в авиационные училища, чтобы получить профессию пилота или штурмана. Но большинству этих мечтателей мешал возраст, да, кроме того, не хватало и образования.
—Не торопись, Гриша,—говорил Григорию Кузора,—аэропланы от тебя не убегут, подрасти немножко… А вот учиться дальше обязательно нужно.
И после семилетки Григорий Скоробогатый поехал в небольшой городок Черниговской области Клинцы, в текстильный техникум. Правда, родственники в Хотеевке его отговаривали:
—Не выдюжишь ты, чем жить будешь?
—Там стипендию дают, —отвечал упрямо Григорий.
—Ноги протянешь на стипендии.
—Работать вечерами стану.
Мать в споры не вмешивалась, только изредка вытирала слезы. Наконец сдался дядя, за ним старшая сестра Мария.
—Ладно, езжай. Мы сколько можем помогать будем. Только учти: в городе житье — не мед.

•
Бомбардировщик старшего лейтенанта Коновалова должен был лететь в тыл противника. Совсем недавно разведка донесла, что далеко за линией фронта, в домах, скрытых в дубовой роще, расположился штаб крупного гитлеровского соединения.
—Следуем без прикрытия истребителей,— пояснял Коновалов Скоробогатому.— На такое расстояние их не рискуют отпускать.
—Знаю,—ответил Григорий,—справимся и сами… У меня, товарищ старший лейтенант, кое-какая идея появилась. Разрешите доложить?
Коновалов кивнул.
—Что, если на цель,—продолжал Григорий,—нам выйти не с ходу, а пройти ее, я по карте смотрел, значительно севернее и дальше километров на десять—двадцать, а после развернуться и уже с запада атаковать?
—Интересно,—задумчиво произнес Коновалов, раскрывая карту. — Одно дело, когда самолет идет с востока, другое дело, когда с запада. Немцы решат, что одиночный советский бомбардировщик, возвращающийся назад без бомб, угрозы никакой не представляет… Интересно!..
Через двадцать минут Коновалов вырулил свой корабль на старт, минут пять подождал, пока будет разрешен взлет, затем, плавно взяв разбег, оторвался от земли и начал набирать высоту. Конечно, на то задание, на какое вылетели Коновалов и Григорий, одиночному бомбардировщику лучше было бы следовать ночью: меньше опасности. Но ночью и меньше людей во вражеском штабе, значит, и эффект налета окажется не тот…
Монотонно гудят моторы. День, как нарочно, выдался ясный. А в такую погоду—наибольшая вероятность встречи с гитлеровскими истребителями. Коновалов это понимал и вскоре за линией фронта переключается на бреющий полет. Правда, теперь бомбардировщик легко можно было сбить из обычного пулемета, зато на фоне лесистых холмов он почти не заметен для истребителей.
Проходит час, другой. Сотни километров остались позади. Пока все благополучно. Стала попадаться облачность, хотя еще и незначительная. Однако Коновалов вздохнул с облегчением и стал набирать высоту: как-никак, а прикрытие от истребителей уже имеется. Вскоре должна быть и цель.
Григорий, сверившись по карте, включил на приборной доске сигнальную лампочку, и Коновалов развернул машину. Видимо, через несколько минут внизу покажется вражеский штаб. Теперь надо точно выдержать боевой курс.
Как и договорились перед вылетом, на цель выходили не прямо с хода, а севернее. И гитлеровцы действительно не обратили внимания на краснозвездный бомбардировщик, летящий с запада. Бомбы без всяких помех были сброшены с трех заходов. Скоробогатый положил их точно и, радостный, просунул голову в пилотскую кабину: дескать, отбомбились…
На обратном пути бомбардировщик догнали истребители с черными крестами на плоскостях. Чувствуя огневое и численное превосходство, гитлеровцы устремились в атаку. Они летели рядом и поливали советский самолет пулеметными очередями.
—Взаимодействуйте огнем,—приказал Коновалов своему экипажу,—а я помогу маневром.
Но пулемет стрелка-радиста Владимира Сюткина уже с первых секунд отвечал фашистам. Даже было заметно, как прерывались линии трассирующих пуль, попадая в истребители. Вскоре передний из них покачнулся, и, оставляя шлейф грязного дыма, устремился на землю.
Пилоты двух других самолетов, следовавших рядом, растерялись и, прекратив огонь, стали сворачивать вправо почти около самого бомбардировщика. Этим тактическим промахом моментально воспользовался Коновалов и быстро рванул свой корабль в сторону.
Григорий давно ждал этого момента. Как только истребители оказались в зоне действия его пулемета, он нажал гашетку. Через несколько секунд был уничтожен и второй стервятник. Третий отстал.
Коновалов перешел на бреющий и повел бомбардировщик к аэродрому.

•
Еще вчера Григорий сумел выбрать свободную минуту и написать одно небольшое письмо. Писал он его прямо налетном поле, положив на колено планшет.
«Дорогая моя, здравствуй! Я думаю, ты знаешь, почему я тебе не дал телеграммы и не приехал сам. Как видишь, женушка, обстановка так резко меняется.
А тебя прошу, дорогая, не беспокойся, пожалуйста, обо мне. Береги себя и нашего будущего сына. И не думай, что раз война, так уже и все. Будь уверена, что мы скоро будем вместе. Я тебя нигде не забуду, даже в бою. Милая, я сегодня вложил твою фотокарточку в комсомольский билет. Ты будешь всегда вместе со мною.
Еще, дорогая, прошу заглядывать к нашим, сестре и брату. Убеждай их, что я буду жив, что фашистов мы разобьем. Будь уверена, что твой муж вернется. Не думай ничего плохого, если не будет долго письма. На этом, моя милая, до свиданья. Еще раз прошу, береги себя и нашего будущего сына.
С приветом, любящий тебя и целующий тысячу раз твой муж Гриша.
22 июня 1941 года. Запомни эту дату».
Достав из планшета конверт, Григорий четко вывел:
«Марии Кондратьевне Скоробогатой».
Маруся… С ней он познакомился в Клинцах, когда учился на четвертом курсе. В свободные от учебы вечера Григорий исполнял эпизодические роли в спектаклях гастролирующих театров. Стипендия и помощь от родных были очень скромны. Вот потому и приходилось играть на сцене, а ночью разгружать на станции вагоны. В театре ему чаще всего давали комические или характерные роли. И кое- чему Григорий научился: во всяком случае пел и декламировал неплохо, а танцевал еще лучше. И комитет комсомола предложил ≪артисту≫ создать при техникуме танцевальный кружок. Григорий сначала отказывался: дескать, какой из меня балетмейстер, но потом согласился.
Занятия кружка проходили в актовом зале. Григорий сумел организовать их так интересно и остроумно, что с каждым днем кружковцев становилось все больше. Однажды он приметил незнакомую сероглазую девушку, стоящую около стенки.
—Идите к нам,—пригласил Григорий.— Я не танцую,—улыбнулась девушка.
—Но мы же учимся, учитесь и вы.
—Нет, нет…
—Тогда зачем вы сюда пришли?
—Просто делать нечего.
—Завидую вам, у вас так много времени.
—Могу одолжить.—Девушка улыбнулась снова.
—У студентов его всегда в обрез.
—Уже и хвастаться начали.
—Извините,—сердито сказал Григорий и повернулся.
—Молодой человек,—услышал он вдогонку,—не обижайтесь. Я пошутила.
Так Григорий первый раз встретился с Марусей. В Клинцы Маруся приехала недавно и поступила на курсы помощников мастеров. Помещались курсы в том же здании по улице Урицкого, где и текстильный техникум. И если на занятия танцевального кружка она в первый раз действительно пришла ≪просто так≫, то на следующий день Марусе захотелось вновь увидеть веселого широколобого студента.
Вскоре товарищи шутливо сказали Григорию:
—Гриша, тебе не кажется, что ты нас совсем забыл? Тебя и Марусю Михайлову водой не разольешь.
—Как это забыл? —рассмеялся в ответ Григорий.—Ошибаетесь. С кем я завтра в клуб иду? С лучшим другом Жорой Кутеко…
В Клинцах в то время гостил летчик Михаил Громов. Имя Громова в середине тридцатых годов было так же легендарно, как и имена всей первой семерки Героев Советского Союза, как имена Чкалова, Байдукова и Белякова. Он вслед за Чкаловым перелетел через Северный полюс в Америку и посадил свой самолет где-то на границе Мексики.
Клинцовский горком ВЛКСМ, узнав, что знаменитый летчик приехал навестить родственников, решил воспользоваться этим случаем и попросил его выступить перед молодежью. Громов охотно согласился. Как зачарованные, сидели Григорий и Жора в клубе на лекции Громова и не пропускали ни одного слова. Да и сам летчик произвел на них впечатление: такой высокий, подтянутый, в синем авиационном открытом френче с черным галстуком. А говорил он и о дальних полетах на Восток в двадцатых годах, и о нынешних перелетах в Америку, и о новых воздушных трассах, и о войне, которая была уже не за горами. Ее пожар начинал понемногу разгораться на земном шаре. Японские самураи хозяйничали на севере Китая, в Африке фашистская Италия оккупировала Абиссинию; безобидная фраза ≪по всей Испании безоблачное небо≫, переданная 18 июля 1936 года радиостанцией Сеуты (Испанское Марокко), послужила сигналом к мятежу генерала Франко. Мятежного генерала поддержали Гитлер и Муссолини, и их бомбардировщики сбрасывали бомбы на города и села Пиренейского полуострова…
—Решено,—сказал Григорий Жоре, когда друзья выходили из клуба,—после техникума я поступаю в авиационное училище. Хоть таким, как Громов, мне, наверно, и не быть… Но пойми, это же красота— лететь и видеть под собой землю. Кроме того, ее и от врагов охранять надо…
В ноябре 1938 года Григорий Скоробогатый стал курсантом Харьковского военного авиационного училища.

•
Коновалов рассказал командиру ( полка о мужестве, выдержке и находчивости лейтенанта Скоробогатого, и когда на следующий день Григорий вновь попросил полковника назначить его в какой-нибудь экипаж, где из строя выбыл штурман, то сразу же был направлен к старшему лейтенанту Федору Воробьеву.
Еще вчера утром из штаба дивизии пришел приказ —уничтожить переправы через Буг. Несколько наших самолетов пытались это сделать, но каждый раз, не достигнув успеха, возвращались назад. То бомбы падали в воду, то мешал зенитный огонь, то отгоняли гитлеровские истребители.
Выбор на Федора Воробьева выпал не случайно. Старший лейтенант Воробьев был заместителем командира четвертой эскадрильи капитана Гастелло и многому у него смог научиться. Машиной он управлял безукоризненно и уже успел зарекомендовать себя отважным бойцом.
На сегодняшнее задание бомбардировщик Воробьева вылетел во второй половине дня и точно в намеченный срок появился над Бугом. Шли над облаками, и как только спустились ниже, сразу показалась цель. Григорий замер в напряжении и, положив руку на кнопку электросбрасывателя, приготовился послать вниз первую бомбу. Но в этот момент рядом с их самолетом неожиданно пронеслись два фашистских истребителя. Немецкие летчики, по-видимому, так растерялись, заметив советский бомбардировщик, что даже не воспользовались своим выгодным положением и не открыли огонь. Воробьев и Григорий прекрасно понимали, что ≪мессершмитты≫ через несколько минут безусловно вернутся обратно. Значит, надо, не мешкая ни секунды, вновь подниматься в облака и ложиться на обратный курс. Но задание останется невыполненным, а гитлеровцы станут еще более бдительными и, конечно, усилят охрану переправы.
—Нет! —зло бросил Воробьев.—Не выйдет!
И резко направил корабль по указанию Григория немножко в сторону, где в трех-четырех километрах тянулась узкой длинной полосой новая облачность.
У них созрел дерзкий, но рискованный план. Воробьев и Григорий знали, что немцы обычно мыслят и действуют по шаблону и, наверно, станут думать, что бомбардировщик, обнаруженный истребителями, спасаясь от преследования, обязательно устремится в облака. Поэтому Воробьев не повел самолет далеко вверх, а, сделав разворот, вынырнул снова на цель.
≪Мессершмиттов≫ поблизости не было видно. Они ушли вдоль облачности, зорко просматривая ее разрывы, надеясь выловить там советскую машину. А в это время Григорий, не обращая внимания на огонь зенитных батарей, сбросил все бомбы. Самолет лишь слегка вздрагивал, когда каждая из них отрывалась и летела вниз. Переправа запылала.
Через час Воробьев благополучно посадил бомбардировщик на аэродроме, и Григорий, хоть ему этого и очень не хотелось, вновь превратился из штурмана в адъютанта. На КП, куда он прибыл, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей, дежурный радист принимал очередную радиограмму: ≪Говорит ≪Роза≫… Говорит ≪Роза≫… Отбомбился… Контрольное фотографирование выполнено. Имею два попадания зенитных снарядов… Лишился приема… Могу только передавать… Правый мотор недодает оборотов… Постараюсь дойти… Тяжело ранен штурман…≫
≪Роза≫ была позывным корабля капитана Гастелло. Однако, несмотря на тревожное сообщение, которое услышал Григорий, командир четвертой эскадрильи совершил чудо: на одном моторе довел поврежденный самолет. Конечно, экипажу можно было и не рисковать, а спрыгнуть на парашютах, но о парашютах никто и не подумал. Покинуть бомбардировщик— значило бросить раненого товарища! Высокое летное мастерство капитана помогло спасти жизнь боевого друга и сохранить машину.

•
Фамилию Гастелло Григорий слышал еще в прежней части, куда он с дипломом штурмана попал после окончания Харьковского училища.
В 1936 году авиационная ростовская бригада, в которой служил нынешний командир четвертой эскадрильи, для участия в московском первомайском воздушном параде была переведена к ним. И Григорий встречал людей, вместе с Гастелло уточнявших тогда расчеты и все детали полета над Красной площадью. Но они вспоминали о нем не только как о хорошем пилоте, но и как об отличном футболисте. Футбол пользовался громадной популярностью в бригаде, и душой ее сборной команды считался Гастелло. На игры приходило столько болельщиков, что на стадионе военного городка яблоку негде было упасть.
На праздничном ужине, устроенном после первомайского парада, Гастелло выбрали тамадой. И капитан предложил тост за дружбу народов Советского Союза—за русских, украинцев, белоруссов, грузин, чувашей (представители этих национальностей как раз сидели за столами), за то, что если вдруг наступит час борьбы с врагом, не щадить себя, стоять всем за одного и каждому за всех…
Время, проведенное Григорием в старом соединении, пожалуй, было самым счастливым временем в его жизни. В том оду, когда он поступил в военное училище, Маруся Михайлова уехала на работу в город Новозыбков. Григорий ей часто писал, рассказывал об учебе, о первых полетах.
И вот семнадцатого августа 1940 года они идут по улицам Новозыбкова. Григорий, стройный, веселый, в новенькой военной форме с авиационными петлицами, на которых алеют лейтенантские кубики, и Маруся —в светлом голубом платье…
В военном городке молодожены поселились в доме № 47.
Жили дружно: вместе еще с двумя молодыми парами —Гончаровыми и Ксенженко — ходили в театр, цирк, кино, занимались в кружках самодеятельности. Жены по очереди готовили обеды, помогали хозяйке дома снимать урожай с огорода. А вечерами любили петь хором. Запевалой считался Григорий, часто его просили спеть что-нибудь соло. Григорий никогда не отказывался и обычно затягивал песню из популярного фильма тех лет ≪Истребители≫ —≪В далекий край товарищ улетает≫. Пел он красиво и задушевно…
На новом месте службы лейтенанта Скоробогатого Маруся пробыла недолго. Григорий отправил ее к родственникам и пообещал вскоре приехать в отпуск.
Но воспользоваться отпуском ему не удалось: началась война.

•
Столица Белоруссии Минск с первого же дня нападения фашистских захватчиков подвергалась непрерывной бомбежке с воздуха.
≪…Справа виднелось большое зарево,— вспоминал впоследствии один из боевых товарищей Гастелло Герой Советского Союза полковник Ф. Орлов.—Подлетев ближе, мы убедились, что это горит Минск. Вниз страшно было смотреть,— там бушевало море огня, что-то взрывалось, рушилось. Улицы, освещенные заревом, были видны как на ладони. Мы только могли догадываться, сколько ни в чем неповинных людей —детей, женщин, стариков —гибнет там под горящими стенами, обваливающимися потолками. Фашисты варварски сжигали, разрушали город, уничтожали его население. В груди поднималась такая злоба, такая ненависть, что хотелось врезаться самолетом прямо в скопище зверей-фашистов≫.
Гитлеровское командование требовало от своих генералов скорейшего продвижения к городу, чтобы взять в кольцо все советские войска, действующие в Минском укрепленном районе.
Но на пути к столице Белоруссии не на жизнь, а на смерть бились воины 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии генерал-майора Руссиянова, и все попытки немцев захватить с ходу укрепленный район терпели крах. Тогда ранним утром 26 июня по указанию фашистского генерал-полковника Гота в направлении Красное— Радошковичи со стороны Молодеч- но двинулись моторизованные и тяжелые танковые соединения. Они должны были прорваться к Минску и соединиться с войсками Гудериана, действующими южнее.
Григорий знал, что звену тяжелых бомбардировщиков ДБ-3 под командованием Гастелло было приказано встретить колонну противника на дороге Молодечно—Радошковичи и сбросить на нее бомбы.
25 июня, когда израненный самолет Гастелло срочно ремонтировался, над летным полем неожиданно пролетел вражеский разведчик. Охрана аэродрома даже вначале не разобрала, чья это машина. ≪Юнкере≫, выпустив шасси, будто собираясь приземлиться, низко пронесся над посадочными площадками и над военным городком и открыл огонь. Гастелло, не растерявшись, бросился в кабину своего воздушного стрелка и ударил по ≪юнкерсу≫ из турельного пулемета. Стрелял капитан без промаху. Фашистский разведчик загорелся, а его экипаж, спустившийся на парашютах, попал в плен. Командовал ≪юнкерсом≫ подполковник с железными крестами на груди. Он признался, что считался у себя в части ≪специалистом по тылам≫ и получил кресты за Абиссинию и Испанию. Там его самолет всегда безнаказанно летал за линией фронта, на такую безнаказанность подполковник рассчитывал и здесь, в Советском Союзе…
Григорий помнил, что сейчас в экипаже у Гастелло недостает одного человека, и поэтому решил обратиться к нему с просьбой:
—Товарищ капитан, разрешите пойти с вами в боевой полет… Я уже летал с вашим заместителем старшим лейтенантом Воробьевым.
Гастелло, внимательно посмотрев на Григория, ответил:
—Старший лейтенант Воробьев отзывался о вас хорошо. Но, к сожалению, должность штурмана у меня занята. Штурманом летит лейтенант Бурденюк.
—Я готов и люковым стрелком,— сказал Григорий.—Ведь врач запретил полет сержанту Елину…
—Вы и об этом знаете,—сдержанно улыбнулся Гастелло и, чуть подумав, спросил:—А командир полка вам разрешил?
—Разрешил! —радостно воскликнул Григорий.—Разрешил, товарищ капитан!
—Прекрасно,—произнес Гастелло.— Будете ≪щитом≫ нашего экипажа.—И добавил свою любимую поговорку:—Ну, поспешаем не торопясь…
Григорий посмотрел на стоящего рядом с ним стрелка-радиста Алексея Калинина. У него на гимнастерке, как и у штурмана Анатолия Бурденюка, да и как у самого Григория, краснел комсомольский значок.
Калинин считался одним из лучших радистов в полку. Когда у себя на родине, в Ненецком национальном округе, его призвали в армию, он попросился в авиацию и попал в школу младших специалистов. За хорошую учебу в школе Калинин получил семь благодарностей. Девятнадцатилетний Анатолий Бурденюк — свердловчанин, военное училище окончил в Челябинске и находился в подчинении Гастелло с того дня, как капитан прибыл в 207-й полк…
До вылета звена оставались считанные минуты. Гастелло достал из планшета блокнот, что-то прочитал в нем и поднял руку.
—Товарищи! —негромко сказал он.— Перед тем, как мы уйдем на задание, я хочу познакомить вас со словами одного из замечательных летчиков нашего времени. Вот они, слушайте: ≪Я признаю только такого бойца бойцом, который, несмотря на верную смерть, для спасения других людей пожертвует своей жизнью. И если нужно будет Советскому Союзу, то я в любой момент могу это сделать≫. Принадлежат эти слова Валерию Чкалову.
Анатолий Бурденюк вышел вперед.
—Товарищ капитан, разрешите мне ответить за всех? —попросил он, и голос его дрогнул от возбуждения.—Мы клянемся, если потребуется, пожертвовать своей жизнью для счастья людей, для спасения страны!
Раздалась команда:
—По местам!

•
Наше командование предполагало, что удар по гитлеровской моторизованной колонне звено Гастелло нанесет во время ее марша. Поэтому бомбардировщики были загружены лишь бомбами мелкого калибра.
Когда звено появилось над шоссе Молодечно —Радошковичи, фашисты из- за лесистых холмов не заметили приближения советских самолетов. Они до того уверились в своей безопасности, что открыто производили заправку машин горючим и наполняли боевой запас. Весь перелесок был забит танками, бронетранспортерами и автомашинами.
Придя в себя, гитлеровцы открыли по советским самолетам яростный зенитный огонь, откуда-то вынырнули их истребители. Но звено, отбомбившись, уже легло на обратный курс. Бомбардировщик Гастелло оказался замыкающим, и ему не повезло: посланный вдогонку снаряд пробил крыльевой топливный бак. Капитан, бросая самолет из стороны в сторону, попытался сбить появившееся пламя. Однако ничего не получалось, и было ясно, Что до своего аэродрома не дотянуть. Прыгать с парашютами в руки врага? Нет!
И вот тогда фашисты с ужасом увидели, как прямо на них с ревом несется огненный бомбардировщик…

≪Мы, нижеподписавшиеся, Закревский Иван Антонович, Ковалевский Франц Антонович, Стецкий Константин Павлович, Комар Николай Прокофьевич и Гавка Николай Устинович — жители деревни Декшняны Володьковского сельсовета, Радошковичского района, члены колхоза имени Мичурина, настоящим удостоверяем, что мы были очевидцами воздушного боя на шоссе Молодечно — Радошковичи в 1941 году и наблюдали падение советского самолета при следующих обстоятельствах.
В нашу деревню немцы вступили в среду 25 июня 1941 года (часов в семь-восемь вечера). На следующий день с утра по шоссе Молодечно — Радошковичи непрерывным потоком двигались вражеские колонны танков, мотопехоты, цистерн с горючим. В ряде мест по шоссе находились зенитные части противника, больше всего по сторонам шоссе на опушках леса. В это время в воздухе появились три советских самолета, очевидно, все тяжелые, двухмоторные. Они летели с северо-запада вдоль шоссе Молодечно на Радошковичи. За ними гнались три немецких истребителя. По советским самолетам был открыт огонь из зениток. Истребители строчили из пулеметов. В результате вражеского огня один самолет был подбит и загорелся, примерно, над деревней Миговка (в полкилометре от шоссе). Пламя было сильное. Мы слышали несколько взрывов, а после на шоссе видели разбитые немецкие автомашины, автоцистерны.
В первые дни гитлеровцы никого не допускали к территории, где упал самолет. Но как только враг ушел из этих мест, советские люди пришли к обломкам бомбардировщика, под которым нашли обгоревшие трупы наших летчиков.
Женщины и старики тогда еще не могли предполагать, как высоко будет оценен всем советским народом бесстрашный подвиг погибших соколов, но сердцем они чувствовали, что погибли здесь настоящие герои-большевики, погибли за честь, свободу и независимость нашей Родины. Жители деревни Путники братья Дворецкие и Николай Фенька извлекли из-под обломков останки погибших, завернули их в шелк парашютов и здесь же похоронили».
Так рассказывали очевидцы о подвиге, совершенном экипажем капитана Гастелло.