Мы остановились километрах в восьми от поселка шахтеров и портовиков.
Старенький «козлик» за три месяца полевых работ прошел пол-острова и теперь окончательно выбыл из строя. Нужен был срочный ремонт.
Пока шофер Женя устанавливал размеры постигшего нас бедствия, начальник геологической партии Андрей Владимирович Соловьев подозвал меня.
— Пойдете в поселок, дадите телеграмму в Южно-Сахалинск.— Он протянул мне розовый бумажный клочок.— Даю три… ну, на крайний случай четыре часа. Ждать машину не будем, пойдем в глубь, острова пешком. Времени на исследования остается в обрез. Поторапливайтесь.
Я пустился в путь.
Снаряжение геолога известно: удобная и непромокаемая одежда, молоток, нож на поясе, ружье за плечами и фотоаппарат на груди.
— Оставьте, сейчас все это вам не нужно,— заметил перед моим уходом Андрей Владимирович.
Но голова моя была набита романтической чепухой, и я отказался: «А вдруг и пригодится!»
И черт меня дернул еще повязать голову красной косынкой и небрежно воткнуть в выгоревший чуб найденное по пути глухариное перо. Кроме того, в тайге у меня отросли редкая борода и жидкие пшеничные усы, торчащие врозь. Болотные сапоги были похожи на ботфорты лихого мушкетера. Сам Тартарэн не имел наряда внушительней и претенциозней, чем я. Таким я и явился на почту.
Чернявая худенькая девушка в оконце «Телеграф» и пожилая дама за вывеской «Заказные письма и бандероли», завидев меня, прыснули от смеха. А лысый старикан, должно быть начальник почты, устремил в мою сторону уничтожающий взгляд. Он явно хотел смутить меня. Но я в то первое свое геологическое лето был слепой от счастья и на все это не обратил внимания.
Я уже извлек из кармана и протянул в оконце розовый листок, когда на улице пронзительно завыла сирена, заревел в порту тревожный хор пароходных гудков.
Сердце екнуло. Мгновенно вспомнились худшие дни проклятой войны. Девушка взвизгнула и выпрыгнула из-за стола к двери. Все бросились за ней. Я в своих тяжелых доспехах выскочил на улицу последним.
…Юго-восточная окраина поселка утопала в дыму Он уже стлался над первыми домами и спокойным, неторопливым, уверенным валом катил к центру, к морю, к порту. Полыхнули и заплясали первые огненные языки: в лесу рядом с поселком занимался пожар.
Что такое пожар в летнем высушенном лесу, объяснять, видимо, не нужно. А когда он бушует возле угольных копей, возле огромных складов уже добытого угля?
Поселок забурлил. Сломя голову бежали к лесу люди, неслись пожарные машины, газики с руководителями шахт и поселка. Каждый делал все, что мог.
Оправившись от первого потрясения, я, как и все, принялся воевать с огнем. Чернявая телеграфистка, которая на почте открыто смеялась мне в лицо, оказалась рядом со мной. Она заметила меня, но тут было уже не до смеха. Общая схватка со стихией вызывала у всех восторженное уважение друг к другу.
После пожара мы долго оттирали с лиц пот и копоть, приводили в порядок изрядно потрепанные наряды. И вдруг я спохватился: оказывается, прошло уже четыре часа. Я перерыл все карманы, но розового листочка с текстом телеграммы и адресом не нашел. Черноглазая следила за мной. Но теперь уже совсем другими, дружескими и приветливыми глазами: все тартарэновское давно слетело с меня. Борода и усы опалились, глухариное перо выпало, яркая алая косынка потерялась, и я был самим собой.
— Что случилось? — встревоженно спросила она.
— Потерял телеграмму! Теперь придется бежать в лагерь, затем опять сюда, в поселок, и снова назад. Целый день пропал! — выпалил я.
— Побежали! — не объяснив ничего, приказала она.— Ну, живо!
Возле почты девушка схватила меня за руку.
— Стойте! — И скрылась в дверях.
— Я вернусь часа через два. Примите там за меня! — крикнула она кому-то, выбегая из конторы, и сунула в карман блокнот.— Теперь к вам — в лагерь!— снова приказала она.
Восемь километров мы отмахали меньше чем за час. Отряд уже давно был готов к походу и с тревогой, с возмущением ждал меня.
Но, взглянув на нас, Андрей Владимирович сразу понял, что задержался я неспроста.
Девушка решительно взяла меня под защиту и все объяснила сама.
— Теперь давайте текст телеграммы… Быстренько!—обратилась она к шефу.— Давайте! Затем и пришла. А он,— ткнула в меня карандашом,— сейчас же может идти с вами в тайгу.
О, этот скрупулезный, дотошный порядок и дисциплина почтовых контор!
— Получите квитанцию Через час будет отправлена.— Она протянула Соловьеву квитанцию.— Да, через час,— подтвердила снова, взглянув на часы. — А теперь прощайте!
И вдруг, сверкнув в мою сторону черными глазами, попросила всех:
— А ряженого своего не ругайте. Он не виноват. И голову можно было потерять.
Глаза наши встретились еще раз. И тут я почувствовал, что действительно готов потерять голову, но по причине теперь уже совсем иной.
Не один год прошел уже после этой вроде бы и не очень важной истории, а вот забыть не могу. И, бывает, только соберешься отказать кому-нибудь в просьбе, а тут вдруг требовательно, решительно так заглянут в тебя из прошлого черные девичьи глаза, и чувствуешь: нет, нельзя отказать!
