В семье Чайковского в Воткинске стоял небольшой механический орган — оркестрион. Отец будущего композитора очень любил его и не жалел денег на пополнение «фонотеки» — валов с наколотыми на них шпеньками, наигрывающими при вращении целые музыкальные пьесы.
«Попроси его (мастера), — пишет он жене, уехавшей в Петербург 12 августа 1844 года, — сделать пять или больше валов хороших пьес по твоему выбору, мне бы хотелось иметь вал с вальсом Штрауса и французскую кадриль… Для вернейшей наколки валов я послал свой любимый вал: Каватину из Семирамиды… Если бы это дело кончилось 700 или 800 рублями, даже и дороже, я буду на все согласен; разумеется, что с этой прихотью, которая уже входит в число необходимых, ты сократишь или уничтожишь другие мои поручения, например, шубу и тому подобное».
Игра этого оркестриона была одним из первых музыкальных впечатлений Пеги Чайковского. Тем интереснее было бы иметь его в доме-музее имени великого композитора.
Свердловскому краеведу Л. М. Хандроссу удалось проследить его «путешествие» по разным городам и найти его.
Оказалось, что оркестрион был отдан в приданое старшей сестре Петра Ильича — Зинаиде, когда она вышла замуж за горного инженера Е. И Ольховского, служившего в Усть-Катавском заводе. Позднее, около 1870 года, инструмент вместе с хозяевами переехал в Уфу, на новое место службы инженера. Когда Ольховские умерли, оркестрион достался их старшему сыну, а тот вскоре продал инструмент в какой-то трактир. Но оркестрион недолго увеселял загулявших купчиков и чиновников — хозяин трактира разорился и продал свое «заведение» вместе со всем скарбом купцу Султанову. Со временем оркестрион то ли надоел купцу, то ли поизносился, но только в 1890-х годах Султанов пожертвовал «музыкальную машину» народному дому в селе Охлебинино около Уфы.
В 1906 году здесь случился большой пожар. Село выгорело почти сплошь, сгорел и народный дом. Но в последнюю минуту оркестрион удалось вытащить из горящего здания. Поставить его в селе было негде, и машина снова сменила «местожительство» — ее перевезли в Уфу и сдали в Общество народной трезвости, в подчинение которого входил Охлебининский народный дом.
Несколько лет спустя оркестрион Чайковских обрел нового владельца. Им стал один уфимский инженер. Здесь инструмент и дожил до наших дней и лишь недавно снова вернулся в дом первого его хозяина — в музей П. И. Чайковского в Клину.
А. П.
Модель реки
Очень интересный эксперимент провели сотрудники кафедры геоморфологии географического факультета МГУ. Их лаборатория располагалась в пойме реки Москвы близ Можайской ГЭС. Она состояла из модели «речной системы». Долиной главной реки была траншея длиной 60 метров и шириной два с половиной. В нее впадали три притока, расположенные на ровном расстоянии друг от друга. Вода сюда шла самотеком.
Дно долины покрыли песком. Кроме того, песок в различных количествах вместе с водой поступал в долину. Специальный механизм, когда это надо, быстро или медленно поднимал и опускал часть речного дна.
С помощью такой лаборатории в течение четырех лет научные сотрудники университета ставили различные опыты. Они позволили изучить влияние колебаний осадков; выяснить, как изменяется в связи с эрозией уровень воды в бассейне, как меняются уклоны русла под влиянием вертикальных движений земной коры и многое другое.
Устрицы-термометры
Двухстворчатые моллюски, или устрицы, появились более ста миллионов лет тому назад. Раковины их имеют неправильную форму. Они жили и живут большими скоплениями, очень любят полосы мелководного моря, образуя в них так называемые устричные банки.
«Мясо» двустворок оказалось таким вкусным, и спрос на него столь велик, что устриц стали разводить искусственно.
Немецкому ученому Эягсту удалось установить температуры древних морей, плескавшихся многие десятки миллионов лет тому назад, на территории Западной Европы. И сделал он это тоже с помощью устриц, правда ископаемых.
Энгст изучил в раковинах соотношение двух изотопов кислорода °!6:°18.
Это соотношение, меняющееся в разные геологические эпохи, помогло ученому вычислить древние температуры.
Для мелового периода (так называется один из отрезков времени в истории, развития Земли) его верхней половины был получен такой ряд цифр: + 29,2°; +28,7°; +30,3С, + 19,9°С. Они свидетельствуют о том, что температура плескавшегося в то время на территории европейского моря колебалась довольно широко и что море было теплым.
Биография камня
В океане, расстилавшемся 300 миллионов лет тому назад от Москвы до Пекина, жили существа всего в несколько микрон длиной. На дне откладывались год за годом миллиарды миллиардов их раковинок. По ним теперь микропалеонтологи устанавливают точный геологический возраст напластований.
Но древние раковинки имеют, оказывается, отношение к великолепным сооружениям Белокаменной Руси.
Советский ученый Е. А. Рейтлингер взяла образцы из построек XI—XIII веков. Они оказались известняком. Исследуя под микроскопом мельчайшие микроорганизмы, она пришла к выводу, что основная масса строительных известняков солидного возраста — им около 300 миллионов лет Обнажения их обнаружены в живописных крутых берегах бассейна рек Москвы и Оки. Исследования позволили Е. А. Рейтлингер утверждать, что «белый камень» для построек Владимиро-Суздальского княжества не привозился из Болгарского царства (оно было расположено на территории средней Волги) или с низовой реки Оки, как считали раньше.
Так микроскопические раковины помогли уточнить возраст строительного камня и узнать место его рождения.
Камень становится «прозрачным»
Заглянуть внутрь прозрачного минерала просто. Для этого существует специальный минералогический микроскоп.
А если минерал непрозрачный? Как лучше и глубже изучить процесс его рождения и происшедшие с ним изменения?
Обычно это делается с помощью отраженного света. Но в этом случае бывает трудно отличить близкие по свойствам минералы, например, халькопирит и кубанит.
На помощь геологам пришли инфракрасные лучи. Шлиф непрозрачного минерала толщиной 0,01—0,03 миллиметра помещают на предметный столик обычного минералогического микроскопа и освещают мощным источником инфракрасного излучения. Специальный преобразователь невидимое изображение, воспринятое на фотокатоде, превращает в видимое изображение на экране — аноде.
Теперь можно проводить все необходимые исследования: непрозрачный минерал стал «прозрачным».
