Не сочтите меня за обиженного, хотя, по совести говоря, обида у меня кое-какая имеется. Я не стал бы рассказывать вам про эту историю, но слишком знаменательными показались мне завязка, кульминация и концовка ее. На первых порах, огорченный, я хотел даже письмо направить в редакцию местной газеты, да поразмыслил — винюсь, что не так поразмыслил, как полагалось принципиальному человеку — и не направил. «Прочитают в редакции мое письмо,— подумал я.— Покачает литературный сотрудник вихрастой головой и скажет, обращаясь к коллегам: «Ребята! Один почтенный автор письмишко нам подкинул. Награду он имеет. Одну медаль заслужил. Обижается этот автор на невнимание окружающих!» Представил я себе весь этот разговор в лицах и отложил, значит, письмо. Теперь вижу, что зря. Ну, да вы исправите мою оплошность, а я впредь ее не допущу.
Так вот. Наград у меня за Великую Отечественную не много — две медали: «За победу над Германией» и «За отвагу». Но дороги мне они очень. Со дня вручения и до сих пор я даже номер медали «За отвагу» помню. Орденские колодочки носить не стыжусь. Медали по праздникам надеваю, как положением предусмотрено.
Еду как-то раз трамваем. Вагон полупустой. Мест свободных хоть отбавляй. Я по привычке не сажусь, а стою у окошка, поглядываю на улицу, смотрю какие изменения в строительном пейзаже за день произошли. Надо сказать, что у нас в Свердловске в этом отношении отрезок пути от вокзала до Уралмаша очень показателен. На остановке «Второй километр» входят в вагон двое. Парни как парни. В спецовках. Видно, что прямо с работы. Один, этак вразвалочку следуя мимо, задел меня плечом. Основательно задел. В трамваях всякое бывает. И я, чего греха таить, случалось, толкал соседей. Толкнешь, конечно, невзначай, повернешься, попросишь извинения, и, как говорится, инцидент исчерпан. Но паренек извинения не попросил. Повернувшись ко мне, он вприщур посмотрел на меня, на мои медали, и с усмешечкой обращается к приятелю:
— Глянь, Борька! Гражданин-то, оказывается, заслуженный. Медаль повесил.
Обида меня на него взяла, но я промолчал. А приятели пустились в рассуждения, что «все войны хлебнули, все заслуги имеют, только не кичатся ими, а ведут себя скромно, даже орденов и медалей не носят».
Тот, который толкнул меня и не извинился, призадумался вдруг и ударился в воспоминания. Начал он рассказывать о том, как из блокированного фашистами Ленинграда, под бомбежками его с друзьями-школьниками солдаты в глубокий тыл переправляли. Со знанием дела описывал он все: и вой пикировщиков немецких, и слепящие смерчи бомбовых разрывов, и огромные темные «окна» на белом льду, в которые нырнешь и… Он рисует картину за картиной, а я места себе не нахожу. Нехорошо мне стало, так скверно, что девушка-кондуктор забеспокоилась даже:
— Что с вами, товарищ? Дурно? На вас лица нет. Я ведь могу вагон остановить, «неотложку» вызвать!
— Спасибо,— отвечаю я ей,— за ласковое слово, дорогая девушка. Жизнь свою вспомнил. Вот и… Ну, да перемелется и это.
Не сказал я тогда ни девушке-кондуктору, ни этим двум паренькам, что медаль «За отвагу» под номером 318.624 была получена мной за успешное выполнение задания командования по эвакуации ребятишек-школьников из осажденного Ленинграда ледяной дорогой Ладоги. В войну я, товарищи, служил шофером
