Металл и сердце
В годы войны я работала в газете «Магнитогорский рабочий» и была свидетельницей поистине героического трудового подвига строителей и металлургов Магнитки. О магнитогорцах, дававших Родине металл победы, я написала немало стихов.
И еще я писала о Женщине — матери, сестре, подруге воина — скромной и мужественной Ярославне наших дней, о ее верной любви, о щедрости ее души.
Буду рада, если мои стихи «впишутся» в номер журнала, посвященный двадцатилетию Дня Победы.
ЯРОСЛАВНА
Снова дует неистовый ветер.
Быть кровавому, злому дождю.
Сколько дней, сколько длинных столетий
Я тебя, мой единственный, жду.
Выйду в поле,— то едешь не ты ли
На запененном верном коне!
Я ждала тебя в древнем Путивле
На высокой и белой стене.
Я навстречу зегзицей летела,
Не страшилась врагов-басурман,
Я твое богатырское тело
Столько раз исцеляла от ран.
Проходили согбенные годы
Через горы людской маяты.
И на зов боевой непогоды
Откликался по-воински ты.
Не считал ты горячие раны,
И на землю не падал твой меч.
Откатилась орда Чингис-хана
Головою, скошенною с плеч.
И остался на вечные веки
Ты грозой для пришельцев-врагов.
Омывают российские реки
С твоих рук чужеземную кровь.
…Снова ветер гудит, неспокоен.
Красный дождь прошумел по стране.
Снова ты, мой возлюбленный воин.
Мчишься в бой на крылатом коне.
Труден путь твой, суровый и бранный.
Но свободной останется Русь,
И тебя я, твоя Ярославна,
В славе подвигов ратных дождусь.
Л. Татьяничева, 1943- 1945.
Песня о «золотом кантике»
Когда я вспоминаю строки этой незатейливой песенки, мне видится небольшое село, затерянное в заснеженных уральских лесах. Была суровая военная зима 1942— 1943 годов.
Мы жили тогда в темных, сырых землянках, построенных собственными руками, в условиях, напоминающих фронтовые, и учили пожилых и юных солдат искусству бить ненавистного врага.
Для учения времени давалось немного. Родина звала в бой, Родина требовала остановить и уничтожить фашистов. Поэтому от темноты до темноты, в морозном тумане, на учебных полях, изредка обогреваясь у чадных костров, люди были заняты тяжелым трудом. И каждый такой день приближал нас к фронту, к победе.
Когда трудно, нет ничего спасительнее, чем задорная шутка, добрая, задушевная песня. Новые песни скупо доходили до нас. И мы создавали их сами. Так родилась и эта.
Я написал стихи, а мой друг и однокашник, замечательный баянист, лейтенант Максим Чернышов — музыку. Оба мы служили командирами пулеметных взводов. Потому и песня получилась о пулеметчике, заслужившем в бою «золотой кантик» — нашивку за боевое ранение. Такие нашивки в годы войны с гордостью носили на гимнастерках бывалые воины-фронтовики. Золотистая нашивка означала тяжелое ранение, малиновая — легкое. И еще одно пояснение: в песне говорится о «друге «максиме». «Максимом» называлась система пулемета тех времен.
Других песен нам с Чернышовым написать не удалось, но «золотые кантики» мы с другом заслужили в боях на Степном фронте, когда выгоняли фашистов с украинской земли.
Вот о чем я вспомнил, отыскав в своих бумагах эту старую, умолкнувшую теперь, но когда-то звучавшую сотнями грубоватых солдатских голосов — дорогую мне песню.
ЗОЛОТОЙ КАНТИК
На груди твоей пришит он.
Узкий кантик золотой.
Значит, ты в бою испытан.
Друг мой славный и простой.
Расскажи, как ты сражался
В тот горячий день с врагом.
Как в окопе ты остался
С другом «максимом» вдвоем.
Над тобой снаряды выли,
Но не струсил ты в бою.
Дважды в этот день пробили
Вражьи пули грудь твою.
Но подмога подоспела
И расправилась с врагом
И тебя, товарищ смелый.
Генерал назвал «орлом»,..
Заросли, закрылись раны.
Снова ты уходишь в бой.
И сверкает над карманом
Узкий кантик золотой.
Б. Ширшов
Болота, населённые чертями
Это стихотворение написано на фронте, под Спас-Деменском, в 1943 году. В то время я был помощником командира пулеметного взвода. Места, где нам пришлось воевать, болотистые, да еще дождей в то лето было немало. Вот и получились у меня такие стихи. Фотография не очень удачная — она переснята с фотографии на комсомольском билете, а та была сделана еще в 1942 году, когда я учился во Втором Ленинградском пехотном училище, эвакуированном в Удмуртию, в Глазов. Все же она мне дорога, как память о том времени.
Болота, населенные чертями.
Дороженьки, которым нет конца…
Смоленщина встречает нас дождями,
В которых больше, чем воды, свинца.
Но мы пока живем, не умираем,
И, просыпаясь поутру чуть свет,
Мы гимнастерки потные стираем
3 ручьях, которым и названий нет.
Ботиночки разношенные ваксим,
Обмоточки мотаем до колен,
И снова тащим трехпудовый «максим».
И так, наверно, до берлинских стен.
И вновь земля трясется от ударов,
И вновь взрывная катится волна…
Ты, наша юность, заревом пожаров
И отсветом ракет озарена.
И вновь свинцовый ливень — вот он, вот он!..
Но я вернусь, я все-таки вернусь,—
Клянусь своим станковым пулеметом.
Своей солдатской юностью клянусь.
1943 г.
Н Старшиной
