СПУТНИК—1. Человек, который вместе с кем-нибудь совершает путь. 2. Прибор, запускаемый с помощью ракетных устройств в космическое пространство и имеющий, подобно небесным телам, определенную орбиту.
(С. И. Ожегов, «Словарь русского языка», 1963 г.)
«А все-таки она вертится!..»
«Ересь!» Нет, ошибиться невозможно. Так и написано. Николай Семенович невольно улыбнулся, хотя смешного в этой лаконичной резолюции было мало. Судите сами, что тут веселого, если ты отдаешь на суд свою мечту _ итог долгих раздумий, поисков, расчетов, а мечта убивается одним обидным словом.
И все же Ходаковский усмехнулся. Он живо представил себе этого человека: насупив косматые брови, склонив над столом седеющий ежик и сложив в недовольную гримасу губы, он уверенно, заученным движением не пишет, а бросает наотмашь, наискось по титульному листу докладной: «Ересь!» Чудак. Неужто он и в самом деле думает, что обидная резолюция заставит Ходаковского отступиться? И почему «ересь»? Почему не «ерунда», «галиматья» или какое-нибудь другое не менее резкое словцо? Гм… А может, автор резолюции и прав. По-своему, конечно. Предлагаемый проект поточной линии действительно необычен. В глазах человека, не давшего себе труда вдуматься в расчеты, такой проект и впрямь покажется еретическим. Да и не впервые слышать Ходаковскому подобные мнения.
— Вы же опытный инженер,— говорили ему одни, и часто от чистого сердца.— Неужто сами не чувствуете, что идея ваша неосуществима? И потом, к чему спутники? Ведь их же только в автоматических линиях применяют, для небольших деталей. А вы проектируете поточную, и корпуса палет — это вам не болтики! Каждый корпус знаете сколько килограммов тянет… Вы сами-то в свою идею верите?
Николай Семенович верил.
Другие заходили в своих предостережениях дальше:
— Николай Семенович,— звонил старый приятель,— ты и правда хочешь свои спутники на колеса поставить?
— Правда!
— И пустить их самокатом, от станка к станку?
— Конечно,
— Ну, извини, это уже не технический риск, а нечто такое, что ни в какие рамки не укладывается: спутник — на колеса, на спутник — деталь. Да твой слоеный пирог рабочим ноги переломает, разнесет весь цех!.. Как такую махину остановишь? Да за это по закону отвечать придется… По закону!..
Ходаковский пробовал возразить: в проекте все предусмотрено, рассчитано. Но тогда «доброжелатели» выдвигали неоспоримый, на их взгляд, довод: «Такого нигде еще нет! Вы это знаете?»
Николай Семенович знал и это. Знал лучше своих «доброжелателей». «Еретик» яснее скептиков представлял неминуемые трудности, с которыми придется столкнуться, если поточная линия с чертежей шагнет в цех и начнется привычный, но всегда такой мучительный процесс превращения замысла в «живой организм». Он хорошо представлял, на что идет.
Нерадостные размышления прервал телефонный звонок. Секретарь директора напомнила: сегодня Виктор Васильевич примет Ходаковского. Уточнила время. Попросила не опаздывать. Николай Семенович машинально взглянул на часы: торопиться нужды не было. Но и сидеть за столом, ждать — не в силах. Лучше пройтись по цеху.
Сектор новой техники отдела главного технолога — в дальнем углу громадной коробки, под крышей которой соседствуют четыре цеха. Новичку заблудиться здесь — пара пустяков. Николай Семенович шагает по пролетам уверенно, привычно «срезая» углы. Ходаковский осваивал эту коробку еще в тридцатых годах, вскоре после пуска Уралмаша.
В молодости решения принимаются легко. Работал он на одном из заводов Украины. В отпуск поехал не на юг, а в Свердловск, на Уралмаш. Походил по новым цехам, пришел к главному инженеру. Тот спрашивает:
— Как впечатление?
— Примите. На любую работу…
— Зачем же на любую? — улыбнулся главный и назначил Ходаковского механиком цеха.
Правда, потом с Уралмашем пришлось не по своей воле расстаться. Много лет спустя работал уже на другом крупном заводе. Все как будто бы наладилось. Но снова пришел Николай Семенович на Уралмаш.
— Примите. На любую работу!
— Зачем же на любую? — и направили Ходаковского в сектор новой техники.
И разговор вновь был таким же кратким, как тогда, в молодости. А ведь на этот раз, в 1959 году, когда Николай Семенович вторично пришел на Уралмаш, ему уже перевалило за пятьдесят. Не по годам, видно, о юности судить надо…
Сегодня в цехе крупных узлов Ходаковский задержался, разговорился со знакомым мастером. У мастера на сборке о чем речь? Все о том же: опять механические цеха срывают комплектовку, не дают палет — и баста. А причины пойдешь искать — только время потеряешь. «Побегу выколачивать»,— мастер юркнул на соседний участок.
«Снова эти палеты!» — Ходаковский ломал голову уже не один месяц, чтобы увеличить выпуск палет (есть такие тележки с решетчатым дном на агломерационных машинах). Наконец-то решение было найдено. Только бы убедить директора. «Может, об этом и рассказать ему? — подумал Ходаковский.— Пять цехов делают злосчастные палеты. Четыре стружку гонят, в пятом собирают. Как двадцать лет назад «размазали» по пяти цехам, так до нынешнего дня и ведется. Людей занято много, а сборку то и дело лихорадит. Правду говорит мастер: концов не найдешь, сваливают вину друг на друга. Хотя… рассказывать директору обо всем этом не стоит. Он и сам знает, надо изложить главное».
Друзья, узнав, что Ходаковский идет на прием к директору, предупреждали: «Сам» многословия не любит. Постарайся уложиться минут в десять». Ну что же, десять так десять. Тогда он коротко доложит о спутниках. Так, мол, и так. Идея, правда, смелая, даже дерзкая,— он не спорит. Но не надо спешить с отказом. Давайте рассуждать логично. Делать палеты нужно в одном месте, на одном участке. Согласны? Хорошо. Но тогда почему не поставить обработку корпусов палет на поток? Ага, и с этим согласны? Чудесно. Но если есть механическая поточная линия, почему рядом не пустить поточную сборочную? Логично? Одобряете? Великолепно! Экономические расчеты? Пожалуйста. Это самые скромные. Удовлетворяют? Вот и все, Виктор Васильевич, дело за вами, решайте… Что? Подробнее о спутниках? Можно. Но придется, извините, говорить об элементарных вещах. Станки у нас используются варварски. Ну ладно, скажем мягче: не по-хозяйски. Какова главная задача станочников? Строгать, обтачивать, сверлить металл — одним словом, выполнять полезную работу. И они ее выполняют. Хорошо, мастерски. Повышают скорости резания, усиливают подачу, сокращают, ужимают время— счет идет на минуты, секунды. И этот же хозяин станка вынужден терять часы на так называемые вспомогательные операции. Вспомогательные — не основные, значит, а попросту — ненужные, лишние. Сколько времени они съедают! Прежде чем деталь поставить на станок, ее надо разметить. Потом изволь выверить — да поточнее! — правильно ли установлена она, не скособочилась ли. Приладь режущий инструмент. И только потом снимай стружку. Да не сразу Пробную. А тут и перелет может случиться, и недолет. Пока прицеливаешься — время бежит. Новый способ ликвидирует все эти вспомогательные операции. Полностью. Бесповоротно! Все очень просто. Корпус палеты жестко, намертво крепится к спутнику. Станки настроены заранее. По спутникам. Все очень просто, Виктор Васильевич…
«Речь» Ходаковского прервал смех. Он поднял голову: смеялись пробегавшие мимо молоденькие работницы. Видимо, что-то забавное подметили в нем. И Николай Семенович взглянул на себя со стороны: немолодой, в круглых «макаренковских» очках, в старомодной кепке идет и бормочет себе под нос. Может, он последнюю фразу произнес вслух. Ну, ничего. Кажется, пора на прием.
Из кабинета директора Николай Семенович вышел через час. Десяти минут не хватило.
От Уралмаша до Химмаша, в поселке которого живет Ходаковский,— путь немалый. Николай Семенович, как обычно, ехал домой через весь город, еще и еще раз прослеживая в памяти события сегодняшнего дня.
Как начиналась его биография? Слесарь учился и стал инженером. Ему доверяли сложные заказы, большие цеха — он выполнял заказы в срок, умело руководил людьми. На Уралмаше в тридцатые годы жил взахлеб — боролся, терпел неудачи, побеждал. Нет, нелегко и тогда приходили победы.
Позднее уже я нашел в пожелтевшей подшивке «Уральского рабочего» номер, выпущенный 15 марта 1933 года. В нем — коротенькая заметка под заголовком: «Производительность увеличилась в 6 раз». Безымянный автор не поставил восклицательного знака. Зря, дело-то было нешуточное даже по тем горячим временам первых пятилеток, когда, набирая знания, опыт, ударники штурмовали старые нормы. Заметка сообщала: «По инициативе механика механического цеха № 1 Уралмашзавода тов. Ходаковского применен новый метод конвейерной бесцентровой шлифовки тракторных пальцев на спаренном станке — шлифовальном и токарном, который увеличивает производительность в 6 раз. Вместо 200 штук тракторных пальцев, выпускавшихся в смену ранее,— при новом методе цех выпускает 1200».
Победы приходили к Ходаковскому еще не раз — успех любит одержимых и страстых в работе! И когда перед войной ему предъявили нелепое, но расчетливо обдуманное обвинение, оторвали от семьи, дела, завода и послали строить на Севере, за Полярным кругом, огромный комбинат, он не прекращал борьбы. Только победы были теперь другими: приходилось побеждать самого себя, свои нервы, отчаяние, боль и разные сомнения, разъедающие силы. Не распускаться, просто жить, просто работать — там это было тоже подвигом и, наверное, не менее высоким.
Освобожденному, реабилитированному, ему предоставили пост главного технолога. Работа — не заскучаешь! А Ходаковский, просматривая чертежи молодых инженеров, вникая в их замыслы, споря или одобряя, невольно ловил себя на мысли, что он завидует авторам проектов, и ему самому хочется засесть за книги (столько нового! столько не прочитано!) и, может быть, тряхнуть стариной…
…Директор понял его сразу. Понял, заинтересовался и, упершись локтями в стол, не попросил, а потребовал: «Подробнее». Да, десяти минут им не хватило. Прощаясь, Виктор Васильевич сказал: «Верю в линию, в ваши спутники. Действуйте. Чуть что — ко мне. Считайте меня диспетчером этого дела».
«Верю…» Доброе это слово. Вспомнился директор, другой, не Виктор Васильевич. Тот возглавлял строящийся комбинат на Севере, за Полярным кругом. Старый коммунист, он на свой риск впервые поручил Ходаковскому — в то время заключенному — провести планерку вольных прорабов, начальников участков. «Верю я тебе, Ходаковский»,— так сказал он тогда. Хорошее это слово — «верю»!
Директор завода обещание свое сдержал. Вскоре после памятной беседы Ходаковский читал приказ: создать… назначить… содействовать… «Спутники выходят на орбиту!» — острили друзья. Но до орбиты было еще далеко.
Перед стартом
Есть такие должности: люди, занимающие их,— нарасхват нужны всем. Одна из таких должностей — заместитель начальника механического цеха по подготовке производства — выпала на долю Варганова. Хотя «выпала на долю» — это, пожалуй, не совсем верно, когда разговор идет о Варганове. Не такой он человек, чтобы смиренно принять «долю». В’ конструкторском отделе не усидел, вернулся, в конце концов, в цех «на свое место», как сам говорит. И вот Варганов всем нужен, у Варганова хлопот полон рот, его «рвут» на части», он проклинает и непорядки, и тех, «кто такую работу придумал», а бросить ее не может, не хочет!
Есть такие должности… И люди такие есть. Ходаковский, рассказав мне предысторию рождения поточной линии, посоветовал о дальнейшем разузнать у Варганова.
— Он умел в четыре часа ночи уйти домой, а утром в восемь — придти, как ни в чем не бывало, в цех…— В устах Ходаковского, который сам в горячие недели монтажа линии нередко оставался ночевать на заводе, чтобы не тратить время на поездки домой, это звучало, как высшая похвала.
Ищу Варганова. Условились встретиться в 10.00 на участке поточной линии. Жду полчаса. Старший мастер участка Алексей Константинович Иванов — мужчина хмурый, неразговорчивый — скупо сочувствует мне, советует:
— Не ищи. За ним, длинноногим, не угонишься. Сам подбежит. Раз договорились — не забудет.
Варганов «подбежал» минут через пять. Высокий, светлочубый, улыбчивый. Извинился за опоздание, заторопился снова: «Где бы нам местечко поудобнее выбрать для разговора?». Поспевать за его размашистым шагом действительно нелегко. Самым удобным местом, по мнению торопливого заместителя, оказался кабинетик механика цеха. Кроме хозяина, в кабинетике было еще человека три, да .поминутно хлопала дверь, впуская и выпуская слесарей.
Аркадий Иванович пробрался в самый дальний угол комнатушки, меня усадил напротив: «Здесь нам будет спокойно». Позднее я понял «военную хитрость» многоопытного зама: он просто-напросто отгородился мною, как стенкой, от посетителей, ото всех, кому нужен «во как!». А шум и разговоры других ему не мешали: Варганов, кроме умения мало спать и много работать, которое отметил в нем Ходаковский, обладал еще одним неоценимым качеством — мог сосредоточиться в любой невообразимой сутолоке.
— Крови пролили много,— сказал Варганов и улыбнулся. Без улыбки он не мог. Я вскоре это понял и перестал удивляться.
Объяснял-объяснял мне Аркадий Иванович сложнейшие головоломки и простейшие решения их: задним числом многое кажется таким простым! Даже рисовал на бумажке для пущей ясности. Наконец не выдержал:
— Идемте на участок. Там виднее.
Медленно шел вдоль линии, останавливался, напоминал:
— Вот люлька. Я рассказывал.
«Люлька» — установочная плита сверлильного станка — и впрямь чем-то напоминала детскую колыбель. Понянчились с ней — повторять не хочется. Начали монтировать — оказалось: не предусмотрен бак для слива эмульсии. Ругнули проектировщиков и стали искать выход. В бетоне этот бак устраивать долго, затянется дело. Да и эмульсия загрязняться будет. Цеховой механик предложил сделать бак прямо в плите.
Варганов взял в помощники себе сверловщика из первой смены. Рябоконя. Заработались, забыли про обед. Прикрепили металлический лист — получилось днище. Переглянулись: «Чем не мастера?»
Пришел Ходаковский. Осмотрел новинку, деловито спросил:
— А как отсеки между собой будут соединяться?
Замечание верное: эмульсия не может равномерно распределяться в баке, перегороженном сплошными ребрами. Над задачей бились втроем. Прикидывали и так, и эдак. Время шло. Варганов, глянув на серое небритое лицо Ходаковского, вдруг спросил:
— А сколько вам лет?
— Пятьдесят восемь,— машинально ответил тот. Потом удивился: —А причем тут мой возраст?
— Идите домой, отдохните.
— А вы?
— Мне тридцать пять.
То ли довод показался Ходаковскому веским, то ли он действительно, почувствовал себя чертовски уставшим, но спорить не стал. Ушел.
Варганов поудобнее уселся, закурил и пристально уставился на немое чугунное тело «люльки». Оно вызывало у него явное чувство неприязни. Это было смешно — злиться на железо. И все же он злился. «Нет, так нельзя. Спокойнее, Аркадий Иванович, спокойнее. Возьми себя в руки…» Днем заедала текучка. А теперь можно пораскинуть мозгами. «Вот так, спокойно, не торопясь…».
Перегородки. Их трогать, конечно, нельзя. Но если рассверлить ребра на перекрестках? Можно! Спокойно, не торопись, Аркадий Иванович… Можно. Только разместить надо поточнее, чтобы попасть в «яблочко», не промазать…
Сверловщик, вышедший в третью смену, так и не поработал на своем станке: там хозяйничали Варганов и Рябоконь. Они рассверливали ребра «люльки». Кончили заполночь.
Получилось удачно. Собрались домой. Варганов задержался у железного тела стенда. Злополучная «люлька» лежала у его ног притихшая, покоренная. По крайней мере, ему так казалось. И вроде бы подмигивала всеми своими глазами-отверстиями. Он тоже подмигнул, вслух сказал:
— Смотришь? То-то. Еще говорить заставим.
«Спутники»— на орбите!
Митинга не было. Торжественных речей не держали. И никто под звуки духового оркестра не перерезал алую ленточку. Просто однажды, решив, что все уже готово, кто-то предложил:
— Попробуем?
— Давай.
И не дали. Спутник застрял под кожухом, на наклонных рельсах. Варганов, чертыхаясь, наклонился, примерился, а потом лег прямо в желоб, проложенный в бетонном полу, и начал, работая локтями, втискивать свое длинное тело в узкий, тесный тоннель. Спутник он протолкнул. Вылез сам, стал выпрямляться, вдруг охнул от резанувшей боли, схватился рукой за поясницу и снова присел. «Радикулит! Вот уж не ко времени».
Таким скрюченным и застал его Ходаковский. Узнав, в чем дело, разозлился:
— Допрыгался? Добегался? Все сам, всюду сам…
— Вспотел, наверно. Ну, и продуло,— попробовал улыбнуться Варганов.— Сейчас пройдет.
— Сколько тебе лет? — хитровато прищурился Ходаковский.
— Тридцать пять. А вам сколько? — чувствуя подвох, ответил вопросом Варганов.
— Мне побольше. Но домой сегодня пойдешь ты. Отдыхай.
Аркадий Иванович нехотя двинулся к выходу. Не дойдя до дверей, обернулся:
— Серьезного там, на рельсах, ничего нет. Побегут спутники.
Ходаковский махнул рукой: «Ладно, ладно, без тебя разберемся». А в душе обрадовался словам Варганова. Рельсы и ему не давали покоя. Хитро он все-таки вывернулся из этой истории. Старый «друг» его, опасавшийся, что спутники, пущенные самокатом по наклонным рельсам, разнесут вдребезги цех и переломают рабочим ноги, добился своего, наложил запрет. Прокладывай рельсы горизонтально полу. И сослался на технику безопасности. Ходаковский решил не лезть напролом, а совершить обходцой маневр. «Будь по-твоему»,— согласился он. И по чертежам выходило, что рельсы лягут строго горизонтально. На деле они укладывались с уклоном.
Мы хорошо запомнили формулу: «Новое рождается в борьбе с трудностями». Мы даже привыкли к ней. Не раз и мне приходилось употреблять ее. Но только узнав об этом «обходном маневре» Ходаковского, я понял, насколько сложна и упорна «борьба с трудностями». Подписывая «правильные» чертежи и допуская на практике «ошибку», он хорошо понимал, что такое самоуправство может окончиться для него печально. Его могут обвинить в обмане, в нарушении правил техники безопасности, в техническом авантюризме, наконец. Но Ходаковский шел на все, твердо веря в свою правоту, в точность своего замысла. Ибо здесь были не риск, а расчеты.
Линию пустили. А Ходаковскому казалось, что все делается не так, как надо. На участок старшим мастером пришел хмурый, неразговорчивый Иванов. Посмотришь на его обиженное лицо и подумаешь: «Такой сам себя раз в году любит. До дела ли ему?» На станки поставили молодых — недавних подручных да выпускников технического училища… «Мальчикам — новую технику!» — сокрушался Николай Семенович. Не обнадеживал и прогноз нормировщиков. После долгих расчетов они заявили: со станка в линии можно будет снимать по 5 корпусов в смену. Не больше.
Позднее, когда линия заработала на полную мощность, Ходаковский откровенно признался, что в «мальчишках» он счастливо ошибся. Пацаны опровергли прогноз нормировщиков и начали снимать со станка по 10—12 корпусов палет в смену вместо пяти, как предполагалось. И чем больше Николай Семенович присматривался теперь к «мальчикам», тем больше проникался к ним каким-то теплым чувством.
Вон копошится на сборке Юра Левин. Тонкий, как свечка. Длинные волосы на голове сбились, перепутались. Говорят, мода сейчас такая. Впрочем, в эти минуты Юрке не до забот о своей прическе. Что-то, наверное, не клеится. Или придумал что-нибудь. Николай Семенович невольно ловит себя на мысли, что Юрка здорово похож на того далекого Кольку Ходаковского, на него самого. Может, прическа только другая, а повадка та же: ищет, приглядывается, раздумывает. Правда, пока ничего выдающегося еще не изобрел. Но это — дело времени. Удалось же его дружку Сашке Лыкову удивить и мастеров, и технологов. Он, Сашка, на сверловке стоит. Чуть не плакал парнишка, когда сверла у него ломались. Да и не у него одного. Отверстие большое проходить надо, а на выходе уступ. Как только сверло упрется в него — «крак!», и готово. Сашка предложил простой, но надежный способ. Стали сначала выбирать этот проклятый уступ, а потом уже сверлить. Инструмент теперь не ломается. Башковитые сорванцы!
А в Юре Левине тот, юный Колька Ходаковский, повторяется не только, да и, пожалуй, не столько внешне, сколько всем душевным настроем. То, что быстро освоился и хорошо или, как говорит мастер Золотницкий, красиво работает,— тоже не главное сходство. Важнее в нем этакая неугомонная творческая струнка. Не всякий сразу услышит ее в человеке. К тому же, еще и звучит она пока еще не в полную силу Но Николай Семенович ее слышит. Слышит и радуется. Вот, скажем, пришли на участок ребятишки из школы, на учебную практику. Юра вмиг посерьезнел,— будто не восемнадцать ему, а двадцать с гаком,— и давай объяснять, показывать новичкам, что к чему, как «дюбель» от «гребешка» отличить. Он и сам учебу не бросает. Пришел на завод прямо после восьмилетки, сейчас в десятом, нацелился на институт.
Смотрит Ходаковский на ребят и, откровенно говоря, завидует:
— Мне бы их годы, чтобы выполнить все задуманное.
А может быть, и не надо, Николай Семенович, грустить. Додумают, доделают «мальчики» в промасленных спецовках, с модными смешными прическами.
* * *
Организация нового участка позволила заводу сэкономить в год 29 187 нормо-часов или 61 000 рублей.
Когда я знакомился с историей создания новой поточной линии, на языке у меня все время вертелся вопрос. Приберег я его к концу. Не задать не мог. Да и какой журналист удержался бы от соблазна.
— Николай Семенович,— спросил я,— что общего между вашими земными спутниками и теми? — ткнул я пальцем в потолок.
Наверное, не я первый задавал ему такой вопрос. Уж очень явно напрашивалось соблазнительное сопоставление.
— Ничего общего между земными и небесными спутниками нет,— разочаровал меня Николай Семенович.— Если не считать совпадения в названии. Спутники земные появились лет 17—19 назад. На автоматических линиях… Нет, ничего общего.
И все-таки я утверждаю, что общее у земных и небесных спутников есть! Мы не знаем тех, кто запускал лаборатории в космос, но мне кажется, что они очень похожи на Ходаковского и его друзей.
