На Южном Урале, по правому берегу реки Белой, у подножия горы, расположился Белорецкий чугунолитейный и железоделательный завод. Здесь я родился, вырос и прошел революцию 1905 года. В 1910 году на заводе был создан подпольный марксистский кружок. Кружок этот вел большую агитационную работу, готовил кадры пропагандистов из молодежи, укреплял партийную организацию завода. Годы реакции, наступившие вслед за поражением первой русской революции, не сломили уральский пролетариат. Репрессии царского правительства открывали глаза новым, еще не втянутым в борьбу рабочим. Летом 1911 года шпики пронюхали о нашей деятельности. Оренбургское жандармское управление дало указание белорецкой полиции арестовать меня и еще нескольких товарищей. Проговорился об этом один из полицейских, живший на квартире у Артемьева. Сын Артемьева Герасим, посещавший кружок, тут же прибежал ко мне, и наутро я уехал в Уфу. Здесь, на лесопильном заводе Сырцова, работал слесарем мой друг В. Ф. Недоспасов. Я устроился уборщиком леса и вскоре принялся за организацию на лесопильном заводе революционного кружка. В него вошли: В. Ф. Недоспасов, Н. Я. Терехин, Федор Скобелев и еще двое рабочих — татарин и русский. Через Терехина (ныне пенсионера, члена КПСС с 1912 года) и Скобелева была налажена связь с рабочими чугунолитейных заводов Гутмана и Шамова. И там вскоре начали действовать марксистские кружки.
Нам удалось установить также контакт с типографией Соловьева (здесь вел подпольную работу наборщик Михаил Нестеров), с железнодорожными мастерскими и депо, где находились большевики Павел Вавилов, Степан Коротков, Андрей Асеев и другие.
Нашей деятельностью руководили опытные подпольщики — Н. П. Брюханов (при Советской власти был Наркомом финансов СССР), В. П. Арцибушев и А. А. Юрьев.
Мой переезд в Уфу стал, по-видимому, известен жандармерии. Стоило мне показаться на улице, как немедленно появлялся человек с мрачной физиономией и усами льняного цвета. Сомнения не оставалось: агент охранки! Когда я скрывался за дверью чужой квартиры, шпик оставался на улице и ждал. Особенно трудно приходилось ему зимой. Проторчав на морозе часа два-три, он начинал подпрыгивать, хлопать руками, тереть нос. И когда я выходил, наконец, из дома, шпик крякал от удовольствия, закуривал с независимым видом и шагал вслед, не подозревая, что я давно разгадал его «миссию» и умышленно захожу в те дома, которые у полиции на хорошем счету.
Когда же мне нужно было идти на встречу с подпольным работником или на собрание, я отправлялся на самую людную Центральную улицу и здесь, в густом потоке людей, «отрывался» от шпика.
С осени 1913 года слежка усилилась, шпик не отставал ни на шаг. Я поселился в доме попа на Воскресенской улице и сделал это, разумеется, не случайно: поповский дом был вне подозрений. Под окном стояла скамейка. Здесь и стал дежурить почти ежедневно «мой» шпик. На вид ему было лет тридцать пять. Он был ниже среднего роста, одет в драповое потрепанное пальто, на голове — кепи, тоже поношенное.
Едва я выходил из дома, как шпик тотчас поднимался со скамейки и превращался в мою тень. Я в магазин — и он туда же. Только при посещении театра шпик, вероятно, уходил домой, чтобы к концу спектакля появиться снова и «проводить» меня до квартиры.
В один из солнечных осенних дней шпик, как всегда, «дежурил» на лавочке. Сняв кепку с непричесанной кудлатой головы, он с наслаждением потягивал папиросу и сплевывал под ноги.
Я некоторое время наблюдал за ним из окна. Потом появилась озорная мысль: подсесть к нему и поговорить. Я вышел на улицу. Шпик быстро бросил папиросу, надел кепку на голову и готов был подняться, чтобы приступить к своей роли непрошенного провожатого. Но я направился к нему. Шпик явно растерялся. На лице его появились тревога и недоумение. Глаза остановились, не мигая, правая рука опустилась в карман. Похоже было, что он приготовился к защите.
— Здравствуйте, — иронически произнес я. Шпик часто заморгал глазами и глухо ответил:
— Здрасте.
— Греетесь на солнышке?
— Да, присел отдохнуть.
— Устали?
— Нет, просто так.
— Без цели?
— Да.
— Но я вижу вас на этой скамейке довольно часто.
— Мимо хожу, вот и присаживаюсь.
— А где работаете?
— В одном учреждении.
— В каком?
Шпик явно был озадачен вопросом.
— Вот какой вы любопытный!..
Затем полез в карман, торопливо достал папироску и закурил. Я продолжал допрашивать его о месте работы. Он молчал, искоса посматривая на меня и глубоко затягиваясь.
— Не хотите ответить? Тогда я отвечу за вас!
Шпик бросил на меня растерянный взгляд и быстро отодвинулся.
— Вы служите в охранке, — выпалил я.
Шпик заметно смутился и промолчал. В этот момент он был похож на мальчишку, пойманного в чужом саду.
— Скажите откровенно: что вас толкнуло на это грязное дело? Я вижу, руки у вас трудовые, мозолистые.
Шпик порывисто вынул изо рта папиросу, швырнул ее в сторону, вытащил из кармана грязный платок, вытер потный лоб и внимательно посмотрел на меня, как бы оценивая, стоит ли открывать правду.
— Вы правильно сказали, что это дело грязное. Филером я стал по нужде. Недавно. У меня трое детей и жена, да мать старая, больная. Жалования не хватает. Я работал на лесопилке. И когда предложили поступить в охранку, согласился. Заработок сравнительно хороший, а должность легкая. Вот теперь и филерю.
Я просидел со шпиком около часа. Стараясь пробудить в этом вчерашнем пролетарии классовое сознание, говорил ему о той мерзости, какую он взвалил на себя, о том, что он вызывает презрение со стороны честных людей, что его дети, когда вырастут, проклянут его, что он может получить возмездие как предатель. Шпик слушал внимательно, молча, не перебивая.
— Одумайтесь и бросьте свою пакостную службу, пока не поздно.
Я ушел, а шпик остался на скамейке, задумчиво опустив голову…
Кроме этого «придворного» шпика, за мной следили и другие, более опытные. От таких трудно было оторваться. Нередко после безуспешных попыток уйти незамеченным приходилось возвращаться домой.
Бывало и так. Прокрадешься благополучно на собрание подпольщиков, а когда выходишь на улицу, то видишь, что на противоположной стороне прогуливается подозрительный человек. И тогда начинается петляние, заметание следов с большими ухищрениями.
Однажды мне удалось «оторваться» от такого шпика только после стычки. Вот как это произошло.
В квартире Павла Вавилова состоялось конспиративное собрание. Присутствовало человек пятнадцать. Квартира Павла находилась в первом этаже. Окна тщательно были занавешаны, и на улицу не проникала ни одна полоска света. Мы сидели на полу и говорили полушепотом. Председательствовал железнодорожник Давыдов. Он считался у нас одним из стойких, смелых и решительных большевиков. Всегда выступал как ортодоксальный марксист. Но в революцию 1917 года из жандармских документов выяснилось, что Давыдов — провокатор. По- видимому, через него и стало известно жандармам, что у Вавилова состоится собрание. Поэтому шпики и дежурили около дома, искусно спрятавшись в соседних дворах.
Собрание закончилось. Мы стали осторожно расходиться. На морозной улице я огляделся и, никого не заметив, тронулся к своей квартире, которая находилась на другом конце города, недалеко от реки Белой, за Ушаковским парком. Через некоторое время заметил, что за мной идет человек. Откуда он вынырнул в такое позднее время? На Центральной улице было безлюдно, а человек, одетый в полушубок, в валенках, не отстает. «Не шпик ли?» Решил проверить. Начал замедлять шаги — и незнакомец сделал то же самое, ускорил — и он прибавил шагу.
Так продолжалось до Ушаковского парка. Здесь я решил задержаться. Подошел к кинотеатру «Юлдуз» и сел на длинную скамейку. Незнакомец прошел по аллее парка дальше. Я подумал: «Верно, обманулся, приняв честного человека за шпика». Однако «честный человек», пройдя шагов пятьдесят, тоже устроился на скамейке. Тогда я поднялся и быстро зашагал обратно, опять к Центральной улице. Человек немедленно вскочил и пошел за мной. Выйдя из парка, я повернул налево, в сторону Ильинской. Незнакомец не отставал. Что он шпик, это теперь было ясно. Надо заметать следы.
С Ильинской я резко свернул в Александровский парк и побежал по дорожке, ведущей к собору, и укрылся за густым кустом. Шпик не заметил моего исчезновения, и слышно было его пыхтенье, когда он пробегал мимо. Через некоторое время я вылез из-за куста и, оглянувшись несколько раз, облегченно подумал: «Кажется, избавился…»
Уже у самого выхода еще раз обернулся и заметил, как шпик метнулся в сторону. Оказывается, он шел за мной, прячась за деревьями, Я побежал по Воскресенской улице. Совсем рядом находился поповский дом, где я квартировал, но разве можно было шпику раскрыть адрес! Я отлично понимал, что ему необходимо установить, что за человек вышел от Вавилова. Значит, требовалось во что бы то ни стало запутать шпика, скрыться от погони. Перебежав на другую сторону Александровской улицы и завернув за угол, хотел было сунуться в первые ворота дома по улице Воскресенской, но они оказались закрытыми. Только в четвертом доме я обнаружил распахнутую калитку. Шпик не показывался. Я осторожно проскользнул во двор, захлопнул калитку и встал за нею, прислушиваясь. Вскоре раздались шаги бегущего человека. Вот он поравнялся со мной… и пробежал дальше по улице. Прошло минут десять. Опасность как будто миновала. Высунув голову, посмотрел направо, налево. Никого нет. До квартиры — ‘рукой подать. Метров сто. Но не успел я сделать нескольких шагов, как увидел, что шпик спокойно сидит на скамейке у одного из домов. Я быстро повернул в противоположную сторону. Обрадованный филер направился за мной. Что же предпринять? Видимо, добежать по Воскресенской улице до Аксаковской и скрыться в саду гимназии. Правильно! Я пустился во весь дух. Шпик не отставал.
«Ну погоди, я тебя проучу!» — решил я и, достигнув углового дома, остановился. Вскоре послышалось порывистое дыхание разгоряченного преследователя. Я молниеносно выскочил навстречу и ударил по лицу. Шпик рухнул на снег. Перемахнуть через ограду гимназического сада было делом одной минуты. Укрывшись, стал наблюдать. Шпик тяжело поднялся, огляделся, потом взял комок снега и, ругаясь, стал прикладывать его к разбитому носу. Бросив один комок, он брал другой. Проделав так несколько раз, отряхнулся, высморкался и понуро побрел по Аксаковской в сторону центра.
Постояв несколько минут и убедившись, что шпик отказался от роли «почетного эскорта», я благополучно добрался до дому.
